Сочинения - Исаак Сирин

Слово 39.

О том, почему люди душевные прозирают ведением в иное духовное, соразмерно с телесною дебелостию, как ум может возноситься над оною, какая причина тому, что не освобождается от нее, когда и в какой мере можно уму пребывать без мечтания в час моления

Благословенна честь Господа, отверзающего пред нами дверь, чтобы не было у нас иного прошения, кроме желания к Нему устремляться. Ибо в таком случае оставляем мы все и душа устремляется вослед Его единого, так что нет у ней попечения, которое бы воспрепятствовало ей в оном созерцании Господа. В какой мере, возлюбленные, оставляет ум попечение о сем видимом и озабочивается упованием будущего, соответственно возвышению своему над попечением о теле и над помышлением о сем попечении, в такой же утончается он и просветляется в молитве. И в какой мере тело освобождается от вещественных уз, в такой же освобождается и ум. И в какой мере ум освобождается от уз попечений, в такой просветляется он, а в какой просветляется, в такой же утончается и возвышается над понятиями века сего, носящего на себе образы дебелости. И тогда ум научается созерцать в Боге, подобно Ему, а не как видим мы. Если человек не соделается сперва достойным откровения, то не может видеть оного. И если не достигнет чистоты, понятия его не могут стать просветленными, чтобы видеть ему сокровенное. И пока не освободится от всего видимого, усматриваемого в видимой твари, не освободится и от понятий о видимом и не соделается чистым от потемненных помыслов. А где тьма и спутанность помыслов, там и страсти. Если человек не освободится, как сказали мы, от сего и от причин к тому, то ум не прозрит в сокровенное. Посему Господь прежде всего повелел взяться за нестяжательность, удалиться от мирского мятежа и отрешиться от попечения, общего всем людям, сказав: всяк, иже не отречется от всего человечества и от всего своего и не отвергнется сам от себя, не может быти Мой ученик (Лк.14:33).

Чтобы ум не терпел вреда от всего: от зрения, от слуха, от попечения о вещах, от их истребления, от их умножения, от человека, и чтобы связать его единым упованием на Бога, Господь отклонил от нас всякое иное попечение, чтобы вследствие сего возжелали мы собеседования с единым Богом. Но молитва имеет еще нужду в упражнении, чтобы ум умудрился долговременным пребыванием в оной. После нестяжательности, разрешающей наши мысли от уз, молитва требует пребывания в оной, потому что с продолжением времени ум снискивает навык к упражнению, познает, как отражать от себя помысл, и долгим опытом научается тому, чего заимствовать не может из иного источника. Ибо всякое настоящее житие заимствует возрастание от жития предшествовавшего, и предыдущее требуется к снисканию последующего. Молитву предваряет отшельничество, и самое отшельничество нужно ради молитвы, а самая молитва — для того, чтобы приобрести нам любовь Божию, потому что вследствие молитвы сыскиваются причины любить нам Бога.

Надлежит же знать нам, возлюбленные, и то, что всякая беседа, совершаемая втайне, всякое попечение доброго ума о Боге, всякое размышление о духовном установляется молитвою, и нарицается именем молитвы, и под сим именем сводится воедино, будешь ли разуметь различные чтения, или глас уст в славословии Богу, или заботливую печаль о Господе, или телесные поклоны, или псалмопение в стихословии, или все прочее, из чего составляется весь чин подлинной молитвы, от которой рождается любовь Божия; потому что любовь — от молитвы, а молитва — от пребывания в отшельничестве. В отшельничестве же имеем мы нужду для того, чтобы нам была возможность наедине беседовать с Богом. Но отшельничеству предшествует отречение от мира. Ибо если человек не отречется сперва от мира и не удосужится от всего мирского, то не может уединиться. И также, отречению от мира предшествует еще терпение, а терпению — ненависть к миру, и ненависти к миру — страх и любовь. Ибо если не устрашит сердца страх геенны и любовь не приведет к желанию блаженств, то не возбудится в сердце ненависть к миру сему. А если не возненавидит мира, то не потерпит быть вне его покоя. И если не предварит в уме терпение, то человек не возможет избрать места, исполненного суровости и никем не обитаемого. Если не изберет себе отшельнической жизни, не возможет пребывать в молитве. Если не будет беседовать с Богом, не пребудет в сих с молитвою соединенных размышлениях и во всех видах сказанного нами молитвенного чина, то не ощутит любви.

Наконец, любовь к Богу — от собеседования с Ним, а молитвенное размышление и поучение достигается безмолвием, безмолвие — нестяжательностию, нестяжательность — терпением и ненавистию к похотениям, а ненависть к похотениям — страхом геенны и чаянием блаженств. Ненавидит же нехотения <тот>, кто знает плод их, и что уготовляется ими человеку, и до какого блаженства не допускается он похотениями. Так, всякое житие связано с предшествующим, и у него заимствует себе приращение, и переходит в другое высшее. И если одно будет ниже самого себя, то и последующее за ним не может устоять и быть видимым, потому что все разрушается и гибнет. Что паче сего, то есть мера словам. Богу нашему слава и велелепие во веки! Аминь.

Слово 40.

О поклонах и о прочем

Не называй праздностию продолжительность молитвы невысокопарной, собранной и долгой, потому что оставил ты при этом псалмы. Но паче упражнения в стихословии возлюби на молитве поклоны. Молитва, когда подает тебе руку, заменяет собою Божию службу. И когда во время самой службы дано тебе будет дарование слез, услаждение ими не называй праздностию в молитве, потому что благодать слез есть полнота молитвы.

В то время как ум твой рассеян, паче молитвы занимайся чтением. Но, как сказано, не всякое писание полезно. Возлюби безмолвие гораздо паче дел. Если можно, чтение предпочитай стоянию. Ибо чтение — источник чистой молитвы. Ни под каким видом не предавайся нерадению, трезвись же от парения ума. Ибо псалмопение — корень жития. Впрочем, знай и то, что дела телесные много полезнее стихословия, совершаемого с парением ума. А печаль умная превосходит и телесный труд. Во время нерадения трезвись и возбуждай в себе понемногу ревность, потому что она сильно пробуждает сердце и согревает душевные мысли. Против похоти, во время нерадения, помогает природе раздражительность. Ибо прекращает холодность души. По сим–то причинам нерадение обыкновенно приходит на нас или от обременения чрева, или от множества дел.

Благочиние в делании есть свет в образе мыслей. Это не иное что, как ведение. Всякая молитва, которую совершаем ночью, да будет в очах твоих досточестнее всех дневных деяний. Не обременяй чрева своего, чтобы не помутился ум твой, и не быть тебе в смятении от парения мысли, когда встанешь ночью, и не расслабли члены твои, и тебе самому не оказаться исполненным женского расслабления, а сверх сего, чтобы душа твоя не омрачилась, и не стали потемненными понятия твои, и чтобы, по причине омрачения, не прийти тебе в совершенное бессилие собрать их воедино для стихословия, и чтобы не попортился в тебе вкус ко всему, и не перестало услаждать тебя стихословие псалмопения, тогда как ум, при легкости и светлости мысли, с удовольствием обыкновенно вкушает его разнообразие. Ибо когда возмущено ночное благочиние, тогда и в дневном делании ум бывает смущен, и ходит в омрачении, и не услаждается, по обыкновению, чтением, потому что, обратился ли ум к молитве или к какому занятию, на мысли находит как бы буря. Удовольствие, подаваемое подвижникам днем, истекает в чистом уме из света ночного делания. Всякий человек, который опытом не изведал продолжительного безмолвия, пусть не ожидает сам собою узнать что–либо большее о благах подвижничества, хотя он и велик, и мудр, и учителен, и имеет много заслуг.

Остерегайся, чтобы не изнемогло слишком тело твое, и оттого не усилилось против тебя нерадение и не охладило душу твою вкушением его делания. Всякому надлежит как бы на весах взвешивать житие свое. В то время когда насыщаешься, остерегайся давать себе и в малом свободу. Да будет целомудренно сидение твое во время удовлетворения потребностей. Наипаче же во время сна своего будь целомудрен и чист и строго наблюдай не только за помыслами, но и за членами своими. Храни себя от самомнения во время добрых в тебе изменений. Немощь свою и невежество свое в рассуждении тонкости сего самомнения рачительно открывай Господу в молитве, чтобы не быть тебе оставленным и не искуситься в чем–либо срамном; потому что за гордостию следует блуд, а за самомнением — обольщение.

Рукоделием занимайся по мере нужд своих, лучше же сказать, для того, чтобы оно служило для тебя узами в безмолвии твоем. Не изнемогай в уповании на Промыслителя своего, потому что дивно Домостроительство Его в присных Ему. Ибо в необитаемой пустыне не человеческими руками устрояет Он дела живущих упованием на Него. Если Господь посетит тебя в телесном без твоего труда, когда подвизаешься в попечении о душе своей, то по ухищрению убийцы–диавола возникает тогда в тебе помысл, что причина всего этого промышления, без сомнения, в тебе самом. И тогда вместе с сим помыслом прекращается промышление о тебе Божие, и в тот самый час устремляются на тебя весьма многие искушения или от прекращения попечения о тебе Промыслителя, или от возобновления трудов и болезней, восстающих в теле твоем. Бог прекращает попечение Свое не за одно возникновение помысла, но за то, что ум останавливается на сем помысле. Ибо не наказует и не судит Бог человека за невольное движение, если и согласимся на время с помыслом. Ежели в тот же час прободем в себе страсть и явится в нас сокрушение, то Господь не взыскивает с нас за такое нерадение, взыскивает же за нерадение, которому действительно предается ум так, что взирает на это бесчувственно и признает это чем–то должным и полезным, а не почитает сего опасною для себя заботою.