Кровные связи - Дэн Уоделл

Пока Найджел добирался до своей квартиры на Шепердс-Баш, эта жажда познаний только усилилась. Найджела удивляло молчание Фостера, но он решил, что детектив занят другими делами. Вероятно, они уже поймали убийцу. Найджелу было все равно; события 1879 года подстегивали его интерес. Хотелось узнать как можно больше, чтобы удовлетворить любопытство. Он включил компьютер раньше, чем снял куртку или положил на пол сумку. Компьютер загрузился, и его монитор стал единственным источником света в квартире, не считая последних солнечных лучей, слабо освещавших окно. Найджел сел, установил соединение с Интернетом, набрал в поисковике имя «Ик Фаэрбен» и нажал кнопку поиска.

Две страницы. Двадцать семь результатов. «И это все?» — удивился Найджел. Он ожидал, что ссылок будет больше. Будто все, что он прочитал и узнал за день, выветрилось из истории.

Найджел проверил результаты поиска. Почти все ссылки сделаны на Музей Хантера, находившийся в Королевском колледже хирургов. Зайдя по первой ссылке, он выяснил, что в коллекцию музея входила анатомическая выставка, состоящая из скелетов нескольких преступников, тела которых подверглись вскрытию после смерти. Среди них «убийца Ик Фаэрбен». Значит, труп Фаэрбена выставили на всеобщее обозрение? Другая ссылка подтвердила его предположение. Найджел посмотрел время работы музея — он открывался в девять часов утра. Найджел заложил руки за голову. Завтра он отправится на встречу с кенсингтонским убийцей.

Фостер бросил куртку на кухонный стол. Они с Хизер потратили целый вечер на то, чтобы обойти пять первых этажей башни: двадцать квартир, где жили угрюмые люди, относившиеся к полицейским с неприязнью и подозрением. За последние дни они не замечали ничего необычного, в доме не появлялись новые жильцы. А даже если и появлялись, то Фостер чувствовал, что он был бы последним, кто узнал об этом. Завтра ему следует взять себе в помощники детектива Хана, но это значило, что понадобится еще сорок восемь часов для обхода квартир. Именно столько времени у него имелось до того, как убийца подбросит им четвертую жертву.

В 1879 году полиции понадобилось пять трупов для предъявления правосудию убийцы. На сей раз Фостер намеревался остановиться на трех.

Он засунул руку в карман куртки и достал свернутый конверт. В нем были ксерокопии, присланные по факсу Барнсом, — газетные статьи о суде 1879 года. Фостер сел за стол и начал читать. Скоро усталость дала о себе знать. Было трудно отфильтровывать информацию о суде, пробираясь через витиеватый стиль викторианских писак. Ему хотелось изучить первоисточник, самому узнать обо всех уликах. Он позвонил Барнсу и оставил сообщение. Фостер поинтересовался, не сохранились ли оригиналы судебного дела, и попросил позвонить ему с утра. Там наверняка должен быть ключ к разгадке.

Фостер встал, потянулся и шагнул к кушетке, размышляя над тем, что ему делать дальше. Дом давно уже перестал быть домом в прямом смысле слова; он больше походил на место, где Фостер отдыхал и заправлялся горючим. Так было с тех пор, как умер отец. Восемь лет, как он запер на замок все в своей жизни, кроме того, что касалось работы.

Интересно, как бы отец вел расследование? Когда Фостер только начинал служить детективом, вскоре после того как ушел в отставку его отец, он часто обсуждал с ним текущие расследования, спрашивал мнение, выслушивал советы, идеи о том, где следует искать дальше. Отец приводил примеры самых сложных дел, какие он раскрывал, но всегда предупреждал не делать необоснованных предположений. «Почти все ошибки, о которых я знаю, совершаются тогда, когда люди видят то, что желают видеть, а не то, что есть на самом деле». Эти беседы всегда помогали Фостеру составить дальнейший план действий.

В первый год после смерти отца он часто слышал его голос. Мысленно воскрешал их разговоры, формулировал стоящую перед ним проблему, стараясь не отклоняться от главного, голос отца отвечал ему в своей обычной сдержанной манере. Но постепенно он становился тише, исчезал. Фостер мог вспомнить, как выглядел отец, и иногда даже, как звучал его голос, однако когда он садился и пытался сознательно представить его, у него ничего не получалось. Голос отца тонул в других голосах: коллег, друзей. Прошлое ускользало.

Но если ему нужны были мудрые слова отца, они всегда приходили на ум. Сумеет ли он все вернуть? Восстановить память об отце? Можно ли опять услышать голос из небытия?

Он приблизился к бюро, открыл его и откинул крышку. Там все было как и прежде. Фостер проделывал это множество раз, брал пресс-папье, смотрел на фотографии и закрывал бюро. На сей раз он решил пойти дальше. Он посмотрел на фотографию, где еще мальчиком был изображен с мамой на Камбер-Сэндс. Снимок не пробудил в нем никаких воспоминаний, тогда ему было два года. Люди казались незнакомцами. Родители не интересовались фотографией, и сохранилось всего несколько снимков, где Фостер был запечатлен с сестрой. «Ивонна», — подумал он, пробуждая воспоминания. Неприятные воспоминания. Она жила на другом конце света, с семьей; он не общался с ней с похорон. Ивонна винила брата не только за то, что он сделал, но и за то, что сделал это без нее, не посоветовался с ней. Фостер помнил последние слова, которые она бросила ему перед тем, как выйти из церкви на мокрую от дождя улицу: «Однажды я прощу тебя. Но сейчас мне кажется, что до этого дня очень, очень далеко». Фостер знал, что в его силах восстановить контакт с сестрой и приблизить день, но чем дольше он это откладывал, тем сложнее становилась задача. Он поморщился, постарался избавиться от воспоминаний об Ивонне, о ее голосе, полном гнева, и опять посмотрел на свое детское фото на берегу моря. И снова оно не пробудило в нем воспоминаний.

Но было одно воспоминание, от которого Фостер не мог избавиться. Его отец, худой, бледный и невероятно изможденный, лежащий на кровати. Картина полностью вытеснила образ молодого отца. Высокого, поджарого мужчины, без единой унции жира, чего нельзя сказать о Фостере, чья склонность к излишествам и отсутствие дисциплины привели к появлению живота. Отец был воздержан во всем: в выпивке, еде, сне. И в своих эмоциях — они всегда были скупыми и полностью контролировались.

Фостер положил фотографию на место и стал перебирать бумаги. Несколько оплаченных счетов, приглашение на обед в лондонскую полицию… Но ни в одном из писем он не чувствовал душу отца.

Телефон Фостера внезапно зазвонил, прерывая его размышления.

— Это Дринкуотер.

— Как дела?

Дринкуотер помолчал.

— Идут потихоньку. Вы где?

Фостер уловил нерешительность в голосе коллеги.

— Дома. Как интервью с Терри Кейблом, удалось блеснуть?

— Я выступал в роли зрителя.

— Что думаете по поводу происходящего?

— Он подходит под описание. Его раньше судили за насилие, в том числе и сексуальное, это можно связать с убийством Демми Перри.

— Но там не было никакого сексуального насилия.

— Он отрезал ей груди, сэр!

— У него не имелось сексуальных мотивов, — возразил Фостер. — Что еще?

— Главное, что подозреваемый принимал GHB. Они нашли его следы в крови Эллиса. Много. Похоже, вы правы: убийца постоянно накачивал его наркотиком, чтобы он оставался неподвижным. В конце концов сердце не выдержало.

«Раньше, чем его успели убить», — подумал Фостер.

— Парень — наркоман и давал препарат другим. В основном женщинам. Его машину видели на Лэдброк-гроув в ночь, когда обнаружили Дарбишира.

— Похоже, они идут по правильному следу, — произнес Фостер. Он был заинтригован; если этот парень дал всем трем жертвам GHB, то надо бы отвести его в один из тех пабов, где убитых видели в последний раз. Любопытно, Уильяме и его люди уже представляли его посетителям и показывали фото сотрудникам бара?

— Но… — пробормотал Дринкуотер.

— Что? Послушайте, Энди. Я же чувствую, вас что-то гложет.

Дринкуотер глубоко вздохнул:

— Да, он подходит под описание, он употреблял GHB, и у нас есть свидетель, который видел его рядом с местом убийства. Но все ведут себя так, будто дело уже раскрыто. Они поливают этого ублюдка дерьмом. Стараются раскопать все самое плохое, что на него есть — а такого много, поверьте мне, — и делают это с особым усердием. Ему не дают спать, его слова никто не хочет слушать, парень просто в оцепенении. Не знаю, что на него нашло. Вы же знаете, они не отстанут от него, пока он не сознается.

— Так в чем же проблема? Если он совершил три убийства, они могут делать с ним что угодно, разве что не рвать ему ногти щипцами.

— Вы видели места преступлений, сэр. Видели, как мало там осталось. Вы же сами говорили, что убийца был спокойным и расчетливым человеком. Разве наркоман, который употреблял экстази и едва смог назвать полиции свое имя, похож на такого убийцу?