Кинжал всевластия - Наталья Александрова

– Нет дома… – проговорил он наконец. – Странно, он говорил, что работает дома и почти никуда не выходит… ладно, после работы ему перезвоню!

Положив телефонную трубку, Несвицкий тоскливо оглядел разложенные на столе бумаги. Дмитрий Алексеевич правильно понял его взгляд и заторопился:

– Ну ладно, Слава, не буду тебе мешать, я вижу, у тебя работы выше головы… но если бы ты мне все же показал тот кинжал, это мне очень бы помогло!..

– Конечно. – Несвицкий оживился, даже посветлел лицом. – Давай встретимся сегодня после работы, зайдем ко мне домой, и я тебе его покажу…

– Оберштурмфюрер, вас вызывает к себе командир полка! – проговорил вестовой, заглянув в блиндаж.

Йоганн Рат пригладил светлые волосы, надел каску и выбрался наружу.

Он надеялся немного отдохнуть после ночной вылазки, но у начальства, как всегда, наметились другие планы. Впрочем, на то оно и начальство.

Быстро пробравшись по неглубоким путям сообщения, Йоганн подошел к блиндажу командира полка, шагнул внутрь полутемного помещения, вытянулся, лихо щелкнув каблуками:

– Герр оберфюрер, оберштурмфюрер Рат по вашему приказанию прибыл!

Окопная жизнь, полная опасностей и лишений, ежесекундно угрожающая смерть не выбили из него привычку к дисциплине и безукоризненную выправку.

– Вольно, оберштурмфюрер! – проговорил полковник, одобрительно оглядев молодого офицера. – Я хочу представить вам нашего гостя. Господин Раушенбах, журналист и писатель, прилетел из Берлина, чтобы встретиться с вами…

– Со мной? – В голосе Йоганна невольно прозвучало удивление, но оно тут же сменилось предписанной уставом спокойной уверенностью и готовностью к исполнению приказа. – Как вам будет угодно, герр оберфюрер! Хотя я ничем не отличаюсь от любого другого офицера нашей доблестной дивизии…

– Отличаетесь, Йоганн, еще как отличаетесь! – благожелательно отозвался полковник. – Вы не только образцовый солдат и истинный ариец, вы – настоящий герой! Об этом напоминает Железный крест на вашем мундире… Впрочем, не хочу мешать вашей беседе с господином Раушенбахом… – Полковник хотел покинуть блиндаж, но столичный журналист остановил его жестом:

– Мой дорогой оберфюрер! Я уже успел оценить ваше гостеприимство, но не хочу им излишне злоупотреблять. Если вы позволите, мы с оберштурмфюрером пройдемся по позициям вашего полка. Йоганн покажет мне места боев, расскажет о боевых буднях, и надеюсь, что мы с ним подружимся…

– Как вам будет угодно, герр Раушенбах, – согласился полковник. – Только непременно наденьте каску.

Только теперь Йоганн разглядел берлинского гостя.

Невысокий, подтянутый человек с красивым, холеным лицом аристократа и начинающими седеть темными волосами был одет в длинное черное пальто, под которым виднелся дорогой, отлично сшитый костюм, казавшийся совершенно неуместным здесь, на Восточном фронте.

Он еще вовсе не стар – почему же не в действующей армии, где сейчас находится почти каждый немец призывного возраста? Наверняка получил освобождение от воинской службы, используя свои столичные связи и знакомства в высших кругах!

Раушенбах надел каску и вслед за Йоганном вышел из штабного блиндажа.

Словно прочитав мысли молодого офицера, он повернулся к Йоганну и проговорил:

– Разумеется, я тоже хотел бы защищать Рейх с оружием в руках, но мой друг и наставник Йозеф Геббельс убедил меня, что во время войны перо журналиста – оружие не менее действенное, чем винтовка или автомат. Сильная, энергичная статья способна поднять боевой дух воинов, вдохновить их на новые подвиги…

– Нисколько не сомневаюсь, – ответил Йоганн несколько сухо и неприязненно.

Слова журналиста ничуть его не убедили, и он решил подвергнуть того серьезному испытанию.

– Пойдемте, я покажу вам передовые позиции, на которых закрепились солдаты моей роты!

Он зашагал по неглубокой траншее, не пригибаясь и не оглядываясь на своего спутника. Над головой Йоганна то и дело пролетали пули, но он только выше вскидывал голову.

Через несколько минут он бросил через плечо насмешливый взгляд, думая, что журналист еле ковыляет позади него, бледный от страха, вздрагивая от каждого выстрела…

Но тот шел следом за Йоганном, прямой и решительный, и казался не более бледным, чем прежде. Конечно, шикарные ботинки столичного гостя были безнадежно заляпаны окопной грязью и глиной, но он не обращал на это внимания.

Йоганн миновал последнее пулеметное гнездо. Впереди простирался пологий глинистый склон, изрытый воронками от снарядов и бомб, заполненными темной водой. Дальше тянулась извилистая полоса колючей проволоки, за ней – редкие обгорелые кусты, а еще дальше – позиции красноармейцев.

И над всем этим унылым пейзажем нависало низкое, вязкое небо, ничуть не похожее на грозовое небо немецких баллад…

Йоганн вскарабкался на бруствер, обернулся, чтобы убедиться, что журналист не отстает.

– Куда вы, оберштурмфюрер? – окликнул его пулеметчик, ефрейтор из его роты.

– Приказ полковника! – ответил Йоганн и, по-прежнему не пригибаясь, зашагал по открытому простреливаемому склону.

Берлинский журналист, ни на секунду не замешкавшись, последовал за ним.

На красноармейских позициях застучал пулемет, пули взбили фонтанчики в нескольких шагах от журналиста, но тот не замедлил шагов, на лице его не дрогнул ни один мускул. Обогнув снарядную воронку, Йоганн наконец укрылся за поваленным деревом, пригнулся и только тогда обернулся к своему спутнику:

– Ну что, герр Раушенбах… кажется, именно так представил вас полковник? Теперь вы почувствовали на своей шкуре, каково это – ходить под пулями? Думаю, ваша новая статья получится особенно прочувствованной! Теперь вы можете задавать мне свои вопросы! Что вас интересует? Боевой дух наших доблестных солдат? Преданность великому делу торжества арийской нации? Так вот, должен вас огорчить, герр журналист: мои солдаты думают только об одном – как выжить в этой мясорубке, как вернуться домой, в Кельн или Гейдельберг, к своей семье, к матери или невесте… И еще, должен вам признаться – они думают о том, где бы достать глоток шнапса, чтобы не так страшно было ходить под пулями и подниматься в атаку!

– Нет, господин оберштурмфюрер, – ответил журналист невозмутимо, – меня интересует нечто совсем другое. Меня интересует кинжал.

– Кинжал? – переспросил Йоганн, и на его мужественном лице проступило изумление – изумление и растерянность. – О чем вы говорите? Мои солдаты вооружены автоматами и винтовками, никаких кинжалов у нас нет…

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! – Раушенбах придвинулся ближе к офицеру, пристально взглянул в его глаза. – Кинжал, который вручил вам рейхсфюрер в замке Вевельсбург. Ритуальный кинжал королей-священников…

– Откуда вы знаете о нем? – спросил Йоганн, невольно понизив голос. – Об этом не знал никто, кроме меня и рейхсфюрера…

– Неважно, откуда мне это известно, – остановил его Раушенбах. – У меня свои каналы. Важно другое: я хочу узнать, храните ли вы по-прежнему этот священный предмет и как его присутствие влияет на развитие событий на фронте.

– Кинжал всегда при мне! – Йоганн невольно прикоснулся к шинели на груди. – Я не расстаюсь с ним ни на миг. Может быть, благодаря ему меня до сих пор не коснулась ни одна вражеская пуля. Солдаты считают меня заговоренным. В остальном же…

– Я очень прошу вас, оберштурмфюрер, покажите мне эту реликвию! – взмолился Раушенбах. – Именно ради нее я прибыл сюда, на Восточный фронт! Именно ради нее пошел с вами под пули!

– Ну что ж… – Йоганн кивнул. – Вы держались мужественно и заслужили это право…

Он расстегнул верхние пуговицы мундира, запустил руку за пазуху и бережно вытащил длинный холщовый мешочек. Развязав кожаный ремешок, достал древний клинок и показал его журналисту:

– Взгляните на него. Он прекрасен, не правда ли?

– Да, он действительно прекрасен, – севшим от волнения голосом проговорил Раушенбах и внезапно вытащил из кармана пальто небольшой черный револьвер. – Простите меня, Йоганн, но я вынужден так поступить… Кинжалу не место в окопах, он должен вернуться к своему настоящему владельцу…

– Вы с ума сошли! – воскликнул молодой эсэсовец. – Я никому не отдам эту реликвию!

– У вас нет другого выхода. – Раушенбах щелкнул предохранителем. – Здесь нас никто не видит, а пули… не всегда же они будут вас щадить, даже если вы и впрямь заговорены!