Книга о коране, его происхождении и мифологии - Л Климович

- "Джахилийя", "язычество"! - в испуге вскричал великий муфтий и с отвращением оттолкнул от себя альбом"[Нильсен Д. О древнеарабской культуре и религии. - Вестник древней истории. 1938, э 3, с. 42.].

Нельзя не признать справедливым вывода, который тогда же сделал датский ученый из столь неожиданно закончившейся встречи с великим муфтием Иерусалима. "Вот в этой установке кроется причина того, что позднейшую культуру ислама не связывают с древней языческой культурой никакие традиционные узы и что у арабских авторов, в отличие от авторов-классиков, отсутствует традиция. Арабы желали забыть свое прошлое"[Там же.]. Здесь лишь последняя фраза вызывает возражение. Ибо арабы почитали своих предков, воспевали их героические деяния. Даже в Коране, например, в 105-й суре - "Слон" можно прочесть о том, что при защите родной земли им помогали и чудесные силы природы. Но позднее, стремясь подчинить все сферы жизни исламской идеологии, духовные круги пытались вытравить из памяти народа страницы доисламского прошлого. Однако, как мы увидим позднее, из этого мало что получилось. Ведь, помимо всего прочего, это пришло в противоречие и с историей посланников и пророков Аллаха, в цепи которых пророк Мухаммед был последним. Среди предшествовавших ему были и такие, о которых у арабов сохранилось много воспоминаний, занимательных рассказов.

Другое дело - и это, конечно, было хорошо известно Д. Нильсену, что легенду о джахилийи порой с корыстной целью использовали и европейцы, в частности те, кто раскапывал археологические ценности и вывозил их в музеи столиц Запада. Так произошло, например, в Месопотамии, в Ираке, где для этой цели распространили слух о том, что докопались якобы чуть ли не до самого ада, до джаханнам, откуда показались какие-то белые головы, чудовища, от которых, чтобы не случилось какого-либо несчастья, надо поскорее избавиться. Не случайно английский археолог О.Г. Лэйярд (1817- 1894) из раскопанного им в столице древней Ассирии "в первую очередь решил отправить два крылатых чудовища - одного быка и одного льва, - два самых маленьких и в то же время наиболее сохранившихся из найденных им человеко-львов и человеко-быков... Лэйярд буквально не знал, куда деваться от забот, а для арабов увоз "идолов" был настоящим праздником, феллахи Нильской долины провожали останки своих царей, увозимые (другим археологом. Л.К.) Бругшем в Каир, с плачем и стенаниями; арабы, собравшиеся у холма Нимруд (у Тигра, на окраине Мосула. - Л.К.), оглашали окрестности криками радости. Под эти крики гигантскую статую и поставили на катки"[Керам К. Боги, гробницы, ученые. М., 1960, с. 243.].

Даже из этого небольшого сообщения видно, что все дело заключалось в том, как "подготавливали" арабов их духовные "пастыри": и вот случилось так, что вроде бы в одинаковой ситуации в Египте плакали, а в Ираке - радовались...

Четверть века назад, вскоре после того, как в Ираке был уничтожен державшийся на английских штыках королевский режим, пишущий эти строки был в Ираке, в том числе у холма Нимруд, и не раз слышал, с какой грустью и возмущением арабы говорили о том, что им приходится выставлять в музеях гипсовые копии произведений своего родного искусства, вывезенных на Запад в период хозяйничанья здесь европейцев. Окрепшее в борьбе за независимость своих стран национальное самосознание народов Востока способствует правильному подходу и к оценке исторического прошлого, в том числе памятников письменности. Корана.

Бережное отношение к памятникам прошлого, тщательный учет фактов истории - условия, выполнение которых трудно переоценить. Не считаясь с ними, нельзя понять своеобразия исторического развития каждого народа, своевременно и правильно оценить пробудившееся в нем национальное самосознание, своеобразие культуры, любой сферы его жизнедеятельности.

Изучение древней и раннесредневековой истории Аравии, успешно развивающееся во второй половине XX века, помогает всесторонней оценке социальных корней происхождения ислама. Раскопки в Йеменской Арабской Республике и Народной Демократической Республике Йемен, проводившиеся, в частности, советско-йеменской комплексной экспедицией в Хадрамауте, подтверждают, что процесс постепенного перехода от многобожия к единобожию, который был характерен для северо-западной и Внутренней Аравии, имел место и на юге Аравии, и даже в весьма раннее время. Как пишет один из участников названной комплексной экспедиции, "с середины IV в. йеменские надписи почти не упоминают имен божеств, но возносят хвалы, мольбы и благодарности единому и единственному божеству, называемому просто "богом"... "милостивым"... "господином небес"... "господином на небе и на земле"... "владыкой неба и земли".

Интересно и то, что местный монотеизм верующие не подменяли чужеземным, завозным. "Те тексты, которые, без сомнения, являются иудейскими, содержат четкие формулы, определяющие их религиозную принадлежность: в них упомянут (народ) Израиль... (такие надписи называют бога так же. - Л.К.) "господь иудеев"... Напротив, христианские надписи Сумайфы Ашвы и Абрахи (правителей Южной Аравии, связанных с Эфиопией. - Л.К.) упоминают Христа и мессию. Формуляр южноаравийских надписей всегда очень четок, и всякие изменения в нем значимы, поэтому неопределенность религиозных формул должна означать подчеркнутое отличие религий неопределенных монотеистических надписей от иудаизма и христианства. Они же показывают, что обе религии были знакомы йеменцам. Нет сомнения, что их собственные представления складывались под влиянием этих религий, но поначалу прямо с ними не связывались, в частности, потому, что имели и свои йеменские корни"[Пиотровский М.Б. Южная Аравия в раннее средневековье. Становление средневекового общества. М., 1985, с. 155.].

И, напротив, как убедительно и настойчиво отмечает исследователь, монотеизм у йеменцев находился в связи с монотеистическими течениями во Внутренней Аравии, в частности в Хиджазе, в Мекке, с арабским ханифизмом, о котором нам уже довелось говорить. "Ханифским, - по мнению М.Б. Пиотровского, - можно считать и термин илах (илан), употреблявшийся доисламскими поэтами, а в мусульманское время легко переделанный в аллах. Аравийские предшественники ислама часто употребляют и различные варианты формулы "господин неба и земли" (эта формула есть и в 17-м аяте 13-й суры Корана, а в более распространенном виде и в сурах 43:82, 45:35 - Л.К.). Наши сведения о воззрениях и терминологии ханифов скудны и научно мало освоены, однако на возможные перспективы сравнения указывает сходство многих формул Корана и йеменских надписей"[Там же, с. 156-157.].

Таким образом, конкретный исторический материал также приводит к выводам, которые давно напрашивались при беспристрастном подходе к изучению Корана и позволяют считать, что монотеизм Корана вырос на местной, арабской почве, а не завезен, как утверждается в христианской и иудаистской миссионерской литературе, извне. Этот факт с конца 20-х годов признается едва ли не всеми советскими исламоведами.

Еще упоминавшаяся выше К.С. Кашталева, анализируя работы бейрутского профессора иезуита Анри Ламменса (1862-1937), подчеркивала ущербность его мысли о том, что "по существу дело Мухаммеда есть только адаптация (то есть буквально - прилаживание, приноровление. Л.К.) библейского монотеизма" и что этот взгляд "не покидает его и при подходе к коранической терминологии... Весь вопрос сводится, таким образом, к выяснению того, как был переработан Мухаммедом язык Библии и других священных книг"[Кашталева К.С. Терминология Корана в новом освещении. - Доклады Академии наук СССР. Серия В. Л., 1928, э1, с. 11.].

Кавказовед и арабист академик Н.Я. Марр (1864- 1934), одним из первых откликнувшийся на этюды К.С. Кашталевой по терминологии Корана[См.: Марр Н.Я. Арабский термин hanif в палеонтологическом освещении. Предварительный набросок. - Известия Академии наук СССР. VII серия, ОГН, 1929, э 2, с. 85-95.], широко подошел к освещению этой проблемы. В работе "Расселение языков и народов и вопрос о прародине турецких языков", впервые напечатанной в 1927 году в журнале "Под знаменем марксизма", обратив внимание на высоту арабской культуры и ее "изумительно гибкий язык", Н.Я. Марр писал: "Классический арабский язык не имел никаких оснований уступать в универсальности любому классическому языку Европы, греческому или хотя бы латинскому, уступать по охвату своей выразительности и способности фиксировать в скульптурно-выпуклых выражениях все виды и ступени мышления человечества, удовлетворять как орудие общения всем потребностям человеческой жизни, от грубо-материальных до высшей отвлеченности, от интимно-сокровенных и узко-племенных до широкой мировой и международной общественности... Даже религиозное предание, сообщая миф, что Коран не сотворен, а дан самим богом готовым для проповеди, имеет в виду содержание священной книги и ее безукоризненную формулировку на этом чудном и еще тогда формально высокоразвитом языке, арабском языке. Предание не имеет в виду создание в этот момент с Кораном и самого арабского языка. Никто всего этого не отрицает и не может отрицать. Никто не может отрицать и того, что факт существования до возникновения ислама высокоразвитого арабского языка свидетельствует о большой культурной работе в самой арабской племенной среде, о каком-то длительном и мощном процессе внутренней общественной жизни и внутреннем созидании внутренних же культурных факторов готовившегося великого общественного сдвига. Однако, когда заходит вопрос о возникновении мусульманской веры... источник происхождения ищут в чужих древних религиях, маздаянской (иначе - древнеиранской религии, маздеизме. - Л.К.), иудейской, как это ни странно, - даже в христианской, но никаких систематических изысканий, серьезных попыток связать религию ислама в целом с доисламской религиею, с доисламскими верованиями самих арабов"[Марр Н.Я. Избранные работы. Л., 1937, т. 4, с. 128-129.].