Тургенев без глянца - Павел Фокин

Генри Джеймс:

Стены кабинета были покрыты зеленой драпировкой, портьеры также были зеленого цвета, и возле стены стоял диван, который, очевидно, был заказан по гигантским размерам самого хозяина, так как людям меньших размеров приходилось скорее лежать, чем сидеть на нем. Вспоминается мне белесоватый свет, проникавший с парижской улицы сквозь полузакрытые окна. Свет этот падал на несколько избранных картин французской школы <…>.

Во всей его обстановке поражала доведенная до педантизма аккуратность. В его маленькой зеленой гостиной все стояло на надлежащем месте, нигде не было тех следов умственной работы, на которые обыкновенно наталкиваешься в жилище писателя; то же наблюдалось и в его библиотеке в Буживале. В кабинете лежало лишь несколько книг; казалось, все следы работы были тщательно устранены. В гостиной прежде всего бросался в глаза огромный диван и несколько картин, – вся комната дышала особым комфортом. Я не знаю, были ли у Тургенева определенные часы для работы, но думаю, что едва ли.

Петр Дмитриевич Боборыкин:

Размеры комнат, простота отделки показывали нетребовательность в человеке богатом, барски воспитанном и в то время уже болезненном. Кто бы другой согласился, страдая подагрой, каждый день подниматься в верхний этаж и слушать с утра, часов с десяти, рулады и сольфеджии учениц г-жи Виардо, доносившиеся в спальню и кабинет его звонко и раздирающе? Москвичи в таких случаях говорят: «Точно пролито». Не знаю, как было и работать в таких условиях.

Елена Ивановна Апрелева:

Салон, куда весь артистический мир Парижа стремился попасть, был убран в строго выдержанном стиле. Ничего лишнего, много простора. Белая лакированная мебель, обшитая светлым шелком, не загромождала середины комнаты. Слева от рояля две ступеньки вводили в картинную галерею, освещенную сверху. Здесь помещался орган и находилось несколько немногочисленных, но очень ценных картин. Между ними превосходный портрет масляными красками Тургенева, работы Харламова, на мой взгляд, – лучший из всех мне известных портрет писателя, передававший и его черты, и характерное выражение его глаз и лица, не говоря уже о мастерском исполнении всего целого.

Салон, в который мы первоначально вошли, соединялся посредством раздвоенной стены с кабинетом г. Луи Виардо, мужа знаменитой певицы.

Александра Григорьевна Олсуфьева:

«Les Frenes», большое поместье на горе, в былое время принадлежало поэтессе m-me Anais Segales. Тургенев приобрел эту землю и дом пополам с m-me Viardot, как он мне это сказал, но говорят в свете иначе: что он один все приобрел и подарил m-me Viardot. К большому дому две большие дороги, посыпанные крупным песком, ведут в гору… Везде цветы, кусты, расположенные группами по-старинному, с большим вкусом, тропинки под густою листвою великолепных деревьев, но что в особенности придавало какую-то странную прелесть этому уголку – это везде журчащая, поющая вода. Не только в бассейнах, но в кучах искусно набросанного камня, из-под мшистых стволов старых деревьев вытекают струйки чистой ключевой воды и журча тихонько текут по разным направлениям. Около большого дома стоит маленький «le chalet»[18], собственность и жилище Ивана Сергеевича.

Елена Ивановна Апрелева:

Дача Тургенева находилась саженях в двадцати от дачи г-жи Виардо. Подниматься приходилось к обеим дачам от набережной Сены легким подъемом в гору, где на некоторой высоте белелась меж ясеней дача Полины Виардо, а на том же уровне, справа от нее, точно выступая из корзины цветущих фуксий и махровых пеларгоний, густою кустистою порослью обхвативших словно пестрым ярко-цветным поясом фундамент, бросался в глаза грациозный, изящный, как игрушка, резьбой украшенный «chalet» Ивана Сергеевича.

Швейцарский и русский стиль удачно соединялись во внешнем виде летнего приюта писателя, а внутри все отличалось строгою простотой и комфортом. <…> Кроме общего сохранившегося в памяти впечатления художественного сочетания красок и линий во всей обстановке, мне припоминаются артистически расписанные стекла в дверях с изображением картин из русской жизни, в разных ее проявлениях: зимние пейзажи, сцены охоты, избы, сани, тройки.

Но лучшим украшением этой очаровательной дачи был, несомненно, кабинет Тургенева во втором этаже, обширный, высокий, светлый, где темно-красным обоям соответствовали массивные, черного дерева кресла, стулья, диван, обтянутые красным сафьяном, художественной работы книжные шкафы, черного же дерева внушительных размеров письменный стол, крытый тоже красным сафьяном. Свет проникал с двух сторон. Три окна выходили в парк, а одно, более широкое, приспособленное для занятий живописью, было проделано в фасаде. Отсюда открывался вид на Сену и ее расцвеченные садами и кокетливыми дачками берега.

Два гнезда

Отец

Сергей Николаевич Тургенев

В. Колонтаева:

Тургеневы были небогатые помещики Орловской губернии; их было несколько братьев, все они отличались красивой наружностью. Отца Ивана Сергеевича звали Сергеем Николаевичем. Его родовое имение, село Тургенево, состояло из 100 душ крестьян, почему и не давало возможности ему называться вполне обеспеченным человеком. Но благодаря своей красивой наружности и блестящему мундиру Елисаветградского гусарского полка, он сумел понравиться своей богатой соседке, жившей от него в 15-ти верстах, девице Лутовиновой.

Олимпиада Васильевна Аргамакова:

Служил он в гусарах, был ремонтером и приехал к Варваре Петровне купить лошадей из ее завода. Он был молод, красив, ловок, почему и понравился хозяйке. В разговоре с ним Варвара Петровна, мешая дело с бездельем, предложила ему сыграть в карты с условием, что тот из них, кто выиграет, может по желанию назначить выигрыш. Выиграл Сергей Николаевич и, воспользовавшись случаем, просил ее руки. Она не отказала. В следующее его посещение он тоже выиграл и просил назначить день свадьбы. Свадьба состоялась. Спустя некоторое время, Сергей Николаевич, чтобы придать жене хоть какой-нибудь лоск, поехал с нею в Париж, где он, так сказать, ее нафранцузил.

Варвара Николаевна Житова (урожд. Богданович-Лутовинова; 1833–1900), воспитанница В. П. Тургеневой, мемуаристка:

О нем я слышала только, что он был ангельской доброты, а о красоте его мне несколько упоминала сама Варвара Петровна.