Европа кружилась в вальсе (первый роман) - Милош Кратохвил

7. ВИЛЬГЕЛЬМ II

Киль. Маневры германского военно-морского флота.

Летняя Балтика… Что может быть лучше? Воздух остер, но приятен, насыщен запахом соли и потому есть в нем нечто мужественное. Это не для неженок и канцелярских крыс! Бывают дни, когда можно находиться вне флагманской каюты, стоять на капитанском мостике, крепко держась за поручень и подставив лицо порывам ветра, который подхлестывает, разгоняет под кожей кровь, а заодно переплескивает пенные брызги через нос корабля, вздымающийся и зарывающийся в бурлящие волны. А стальная громада продолжает мерно гудеть под ногами, словно бы сросшимися с палубой, и «Гогенцоллерн» — флагманский корабль его величества — неуклонно разрезает гребни волн, идя заданным курсом. Надо всем владычествует воля императора, снова предопределяет она приказы командира, посредством которых высочайшие повеления передаются рулевому, в машинное отделение, вахтенным на марсах — всем и повсюду, по всему кораблю.

Подобный корабль — это, по сути дела, символ государства. Если так подумать…

Но Вильгельму II, разумеется, и думать незачем, ему это и так ясно.

Но как это так, что ясно это не всем? Не всем!

Нация, его нация это знает, вернее, если быть точным, нация это по крайней мере чувствует. Чувствует, что он, ее властелин, милостью Божией поставлен над своим народом, над своими чадами как отец, как верховный судия во всех вопросах жизни и смерти и что уже самим Божьим Промыслом он возвышен над всеми остальными. Да, и над всеми этими воображалами-спецами, которые осмеливаются делать замечания по поводу выводов и суждений императора; над дипломатами и политиками, полагающими, будто своими уловками они достигнут большего, нежели он, император, по внушению свыше! Капитан — он, он один определяет движение корабля!

И Вильгельм II подставляет лицо легкому бризу, давно уже сменившему штормовое балтийское интермеццо, и не сразу сознает, что уже незачем стоять вот так, широко расставив ноги, и незачем судорожно держаться за поручень, поскольку море утихло и палуба лишь слегка покачивается.

Но это было грандиозно! Как ясно лицом к лицу с бескрайним морским простором осознал он свою ответственность, свое предназначение. Да, ответственность за миллионы, которые ему доверяют; именно в этой ответственности находит и черпает он силы. Силы, проистекающие из смирения, которое испытывает тот, кто служит своей нации. За ее величие, за величие германского духа ответствен — он! Перед всеми и прежде всего!

В тот день пополудни (море спокойно, и солнце сияет над гладью воды) император испытал прямо-таки мальчишескую радость при мысли, что обойди он хоть весь корабль от носа до кормы и от капитанского мостика до трюма и машинного отделения, абсолютно исключено, чтобы он где-нибудь встретил своего канцлера, или министра иностранных дел, или… Снова приходит ему на ум символическое сходство корабля с государством. Здесь он сейчас один, «их» тут нет! Нигде. Разве что они переоделись кочегарами у корабельной топки. Громко смеется император, представив себе, как Бетман-Гольвег… ну нет… Шварк лопатой! А вообще-то он этого заслужил!

Что такое?

Его зовут? Кто? Командир?

К флагманскому кораблю подвалил какой-то катер.

Пусть все оставят его в покое. Осмеливаются тревожить его, как раз когда он начал продумывать…

Император досадливо машет рукой и вновь устремляет взгляд поверх корабельного носа на открытое море.

Но он уже слышит, как у него за спиной топочут чьи-то ноги, а затем щелкают сомкнутые каблуки — тут уж приходится обернуться.

Перед ним стоит матрос, который протягивает ему… портсигар!

— Ваше величество, офицер с катера… это для вашего величества!

В голове у императора внезапно мелькнуло подозрение: etui{[60]}, который открывается с помощью пружины и при этом…

— Командира!

Но командир уже сам поспешил сюда из своей каюты.

— Что это?

Да, эдакий казус, но дело в том, что… просто офицер доставил на катере донесение, которое должен был вручить лично его величеству; когда же командир заявил — его величество не желает, чтоб его беспокоили, офицер осмелился… Словом, он вложил донесение в портсигар и забросил его на палубу корабля. Очевидно, ему было приказано передать донесение во что бы то ни стало…

Наглость. Верх наглости! Но кайзер лишь стискивает зубы и упрека не высказывает. Возможно, у этого человека были все же веские основания… Пожалуй, с выговором нужно повременить.

— Откройте это!

Командир с готовностью открывает серебряный etui… нет, не взорвалось… и извлекает из него сложенную в несколько раз бумагу. Услужливо расправляет ее и протягивает императору.

Вильгельм II быстро пробегает глазами строки — господи, это куда хуже закамуфлированной бомбы! Затем он медленно поднимает глаза и вперяет взгляд в командира.

— Вы это читали?

Командир не понимает вопроса, ведь он сразу отдал бумагу императору…

Но император вдруг у него на глазах преображается в величественную статую, вознесенную над какой бы то ни было логикой бренного мира. До отказа вытянув вперед правую руку и держа донесение лишь кончиками пальцев, точно оно в любую минуту может взорваться, император, онемев и словно бы ослепнув, проходит деревянным шагом мимо матроса, мимо командира корабля; точно так же пересекает он капитанский мостик на виду у застывших навытяжку офицеров и удаляется в глубь корабельной надстройки, в направлении своей императорской каюты.

Клац…

Дверь каюты захлопнулась.

Командир бросается к парапету нижней палубы и перегибается через него, чтобы быть как можно ближе к катеру.

— Что случилось?

— Убили австрийского наследника! Где-то там, на юге, на Балканах.

Вильгельм II сидит в каюте, все еще держа перед собой донесение и перечитывая его снова и снова.

Нет, это невероятно!

Когда это случилось?

28 июня… то есть…

Нет, это…

Ведь всего две недели тому назад он посетил Франца Фердинанда в его резиденции… это где-то в Чехии… ну да, в Конопиште. Он был еще вполне бодр и здоров… До сознания Вильгельма тут же доходит несообразность этих противоположностей: полное здоровье незадолго до покушения и — насильственная смерть! Эта несообразность поражает Вильгельма, тем более что у него еще свежа в памяти могучая фигура эрцгерцога, Франц Фердинанд шагал рядом с ним по аллеям парка, такой полнокровный, энергичный, такой… такой крепкий…

И вдруг всего этого — нет!

У Вильгельма перехватило спазмой горло. Ему вдруг почудилось — настал конец света. Да, конец света, коль скоро возможно такое! Коль скоро простой смертный мох-сет поднять руку на члена императорской фамилии, более того, будущего императора, на котором как-никак уже лежит печать Божественного предназначения! Конечно, подобные случаи не исключены, взять хотя бы Россию, в этом варварском муравейнике вполне могут сыскаться выродки… Здесь тоже такое случалось, но это было раньше, давно! Когда людьми еще не овладело сознание избранности властелинов, предопределенной их предназначением! Кто бы мог осмелиться прервать своим вмешательством связь между двумя верховными властелинами мира — самим Богом и исполнителем его воли на земле?! И вот теперь это делает какой-то мерзавец, сербский анархист, эдакое… эдакое ничтожество!

Как только Господь Бог мог вообще допустить такое?

А вот ведь допустил…

И, может, допустит такое и впредь, когда угодно.

Вильгельм похолодел. Он весь съежился, и глаза его невольно забегали по небольшому пространству каюты. Она вся как на ладони и — пуста! Так…

Нет, нужно сохранять ясность мысли. Это прежде всего! Вильгельм делает глубокий вдох, порывисто встает, выпячивает грудь. И тотчас ему начинает казаться, будто одолевавшие его минуту назад вопросы, вопросы, отдающие метафизикой и потому, стало быть, неразрешимые, словно бы отпадают один за другим, исчезая у него под ногами. Все несомненно проще, нельзя поддаваться болезненным фантазиям; есть опоры более надежные и более реальные, ведь монарх — это не только представитель, но и носитель и исполнитель власти! Слава Богу, власть эта земная, и пусть ощутят на себе ее силу земные черви, нагло высовывающие головы из своих гноищ. Нужно их раздавить, раздавить! Каблук кайзера яростно заерзал по паркетному полу каюты. Нужно раздавить и тех, кто их покрывает, поддерживает. Ну да теперь он энергично возьмется за это сам, и если престарелый монарх в Вене не раскачается и не предпримет что-нибудь… что-нибудь… что именно, этого Вильгельм сию минуту в точности не знает… просто что-нибудь такое, что раз и навсегда устрашит… то это сделает за него он сам, германский император!

И чтобы не терять даром ни минуты, он нажимает кнопку звонка, вызывая к себе командира корабля. Чего он от него хочет? Ну да, что-нибудь прикажет. Главное — прервать бесплодную бездеятельность.