Как вырастить ребенка счастливым - Жан Ледлофф

Однажды я увидела воскресную вечернюю телевизионную программу, где шли ожесточенные дебаты о нравственности. В них участвовали священники, гуманисты-атеисты и молодой человек хипповатого вида, который выступал за легализацию гашиша как первого средства в оздоровлении общества. Там выступала монашка и пара писателей, у которых также были собственные взгляды на правильное поведение человека. Мне показалось, что, несмотря на разногласия и тот пыл, с которым они отстаивали свои мнения, в позициях всех участников было больше сходств, чем различий. Все они были сторонниками той или иной жесткой линии. Все они были по-своему идеалистами. Одни стояли за ужесточение дисциплины и введение всяческих ограничений, другие — за большую свободу, но все они хотели улучшения условий для человека. Они все были ищущими, живущими по принципу «если бы только...», различались лишь те варианты, которые могут следовать после их «если бы...».

Мне кажется, что то, что мы называем «нравственностью», есть чувство континуума в различных его проявлениях. Мы все хотим, чтобы устройство общества отвечало потребностям человека-животного, при этом не слишком ограничивая нашу свободу и оставляя за нами право выбора поведения в пределах, гарантирующих благополучное существование. Эти люди, принадлежащие к «прогрессивному» обществу, далеко ушедшему от континуума, пытались найти путь к устойчивому счастливому состоянию человека, к состоянию, достигаемому обществами континуума путем долгой социальной эволюции.

Существуют два основных фактора, формирующих наше ощущение дискомфорта и неадекватности. Один из них — это чувство континуума, которое действует как мерило, определяющее соответствие (или несоответствие) происходящего ожиданиям индивида; другой — еще более древний, лежащий в глубине подсознания.

В любой мифологии есть положение, что когда-то люди были безмятежны и спокойны, затем утратили это чувство, но когда-нибудь могут обрести его вновь.

Тот факт, что все человечество утеряло беззаботность и спокойствие, нельзя списывать лишь на потерю человеком своего места в континууме в раннем детстве и недостатком соответствующего обращения и окружения. Даже у расслабленных и веселых екуана, получивших сполна ожидаемый опыт, существуют мифы о грехопадении человека и утверждение, что с тех пор люди так и живут вне состояния благодати. Но их мифология все же оставляет человеку надежду вернуть потерянный рай при помощи ритуалов, традиций и жизни после смерти. Описание подробностей обретения рая выходит за рамки темы этой книги. Здесь важно отметить общую для мифологических систем различных культур структуру. Похоже, просто родиться человеком уже достаточно, чтобы у него присутствовали внутренние желания и стремления, для толкования которых и необходимы мифологические объяснения и обещания.

Может показаться, что за сотни миллионов лет, прошедшие до того, как наши предки развили у себя интеллект, способный размышлять на тревожные темы смерти и смысла жизни, человек действительно жил в абсолютной безмятежности, жил лишь только настоящим. Как и любое другое животное, он мог наслаждаться способностью не волноваться и не переживать. Конечно, и зверям приходится терпеть различные лишения, голод, раны, страхи, но то, что постигло человека — потеря состояния безмятежности, — везде трактуется как сделанный им неправильный выбор. Однако, как мне кажется, выбор, даже неправильный, может сделать существо с разумом, достаточно развитым для того, чтобы принимать решения о выборе. Потеря спокойствия становится возможной лишь с достаточным развитием способности делать выбор. Человек обрел возможность выбирать, но потерял радость невинности (то есть невозможность сделать неправильный выбор). Потеря невинности заключается не в том, что человек сделал неправильный выбор, а вообще в способности выбирать. Нетрудно представить, что эти сотни миллионов лет невинности, в которой существовали наши предки, наложили такой отпечаток на наши долгосрочные ожидания, что нам все кажется, что безмятежность, спутница невинности, может быть каким-то образом обретена нами вновь. Мы наслаждались безмятежностью в утробе матери и потеряли ее в детстве, когда научились думать. Это ощущение, кажется, где-то совсем близко, его можно вот-вот вспомнить, обрести вновь, но оно снова ускользает и пропадает в суете мыслей, А в моменты просветления или сексуального экстаза нам чудится, что мы уже в нем, мы вспомнили... но экстаз прошел, всплывают осознание прошлого и будущего, воспоминания и утверждения, которые рушат хрупкое чувство настоящего, простое и прекрасное ощущение «я есть».

В погоне за этим незамутненным ощущением собственного бытия, «таковости» всего окружающего, восприятием мира без необходимости выбора и сравнений таким, какой он есть, человек придумал ритуалы и системы, с помощью которых можно остановить процесс мышления. Он изобрел способы, как обуздать непрерывный галоп мыслей, погрузиться в мир и просто быть. Человек стал тренировать свое сознание с помощью сосредоточения на ощущении пустоты, каком-либо предмете или слове, молитве или упражнении. Он, причиняя себе физическую боль и неудобства, пытается отвлечь ум от постоянной работы, отбросить предрассудки и вернуться в настоящее.

Обычно этот процесс «недумания» называют медитацией. Медитация является основным методом многих духовных школ, которые пытаются повысить уровень спокойствия. Часто в медитациях используют повторение мантры — определенного слова или предложения, которая вытесняет ассоциативное мышление — продукт разума. Когда поток мыслей замедляется и вовсе останавливается, физическое состояние человека меняется и в некотором роде напоминает состояние младенца. Дыхание становится поверхностным, и, по данным недавних исследований, мозг начинает излучать особые волны, не свойственные взрослому ни в состоянии сна, ни во время бодрствования.

Те, кто регулярно занимается медитацией, отмечают очевидное повышение уровня безмятежности, иногда называемой духовностью, которая благотворно влияет на другие стороны их жизни, даже те, в которых человек не делает усилий сдержать поток мыслей. Как и в случае с людьми цивилизации, обделенными опытом «ручного периода», занимающиеся медитацией пытаются восполнить недостаток опыта путем воспроизведения в себе недополученных ощущений ребенка на руках у матери, ощущений, которых также возможно достичь, принимая наркотики. Наиболее обделенные люди западных культур потратят немало времени, чтобы выбрать медитацию для достижения состояния «правильности» годовалого ребенка, живущего по законам континуума. Этим людям понадобится несравнимо больше времени для восстановления своей безмятежности, чем представителям других культур, где дети гораздо дольше находятся на руках у матерей.

Представители азиатских культур в основном меньше страдают от недостатка правильного младенческого опыта, чем европейцы, и обладают значительно большим внутренним спокойствием. Если они последуют одной из своих школ духовного развития, будь то дзен, йога, медитация или что-то еще, то намного быстрее начнут добиваться успехов в восстановлении полного душевного спокойствия, потерянного из-за утраты человеком своей животной невинности. Наиболее насущные детские потребности должны быть удовлетворены в первую очередь, но время и упорство действительно позволяют им достигать все более мирных состояний, вплоть до простого, невозмутимого состояния, которое делает их невосприимчивыми к заботам, продолжающим волновать остальных людей. Мудрецы, святые, или гуру, — это мужчины и женщины, освободившиеся от власти своего мыслительного процесса; они не наделяют окружающие их предметы и события относительной важностью, которой наделяем их мы.

В то время, когда я с ними познакомилась, многие индейцы санема, даже больше, чем соседние екуана, были активно вовлечены в культивирование большего спокойствия, или духовности. Их метод включает использование время от времени галлюциногенов, но в основном заключается в пении. Пение начинается с повторения одной короткой музыкальной фразы из трех-четырех слогов и продолжается безо всякого напряжения, как мантра, до тех пор, пока не начинает изменяться и усложняться (добавляются новые ноты и слоги) безо всякого сознательного усилия со стороны певца. Опытные певцы, как и люди, продвинувшиеся в медитации, каждый раз быстро находят путь к расслаблению, и переход от мышления к созерцанию происходит легко. Новички же должны быть настороже, чтобы не прилагать усилия и не допускать вмешательства интеллекта, и возвращаются к исходной фразе каждый раз, когда ум вносит какую-то мысль, нарушающую полностью свободные изменения в пении.

Так как санема, подобно екуана, не обделены ожидаемым ими обращением в младенчестве, они изначально уже стоят значительно дальше нас на пути к спокойствию. Обладая зрелой личностью, крепко укоренившейся в чувстве собственной правоты, санема, часто достигающий продолжительного состояния безмерного блаженства младенца, может развить свободу от остаточных действий интеллекта намного быстрее и эффективнее,