Чудесный мир - Андрей Батуев

Как я волновался, ожидая выхода моей первой бабочки! Прошел день, а куколка продолжала неподвижно висеть. Проснувшись, когда все еще спали, я побежал к своей куколке. Рисунок крыльев стал еще ярче, но бабочка продолжала оставаться внутри. Я чуть тронул куколку — она не шевельнулась. Вспомнив наказ мамы — не трогать ее руками, я пожалел о своей неосторожности: а вдруг я повредил ей прикосновением? И я с тревогой смотрел на неподвижную куколку. Время шло медленно. Стенные часы пробили семь, и в окно моей комнаты скользнул золотой солнечный луч, осветив стенку, на которой висела куколка. Вдруг она дрогнула, треугольничек между крыльями отломился, в него просунулись ножки, затем головка, и бабочка, схватившись за освобождающийся чехол куколки, стала карабкаться вверх по нитке. Но какая это была странная бабочка! Тело, голова, ножки — все как обычно, а крылышки — крошечные, плотно прижатые к телу. «Как обидно, — подумал я, — что родился такой уродец!» Вот бабочка перестала карабкаться и неподвижно замерла на месте. Теперь она сидела головой вверх, а туловище свешивалось вниз. У новорожденной было только четыре лапки; я тогда не знал еще, что у бабочек этой группы передняя пара ног недоразвита. Через некоторое время прижатые к телу крылышки отогнулись назад, и здесь начались настоящие чудеса — они стали расти у меня на глазах. Пока куколка висела в моей комнате, я не переставал задавать себе вопрос: где же там прячутся такие большие крылья? И вот теперь происходила разгадка тайны. С каждой минутой крылья все больше вытягивались, но их рост шел неодновременно. Одно крыло было длиннее, другое короче. Их вершины были слегка стянуты, и там образовались словно кулечки. Крылья коробились и покрывались какими-то выступами и впадинами. Мне казалось, что бабочка останется уродцем, но прошло еще несколько минут — и все «кулечки» и «выступы» пропали. Крылья вытянулись и сравнялись по величине. Они были сложены, и я видел только их нижнюю сторону, напоминавшую по цвету засохший лист. Окрыление кончилось, но бабочка продолжала сидеть неподвижно. Я не смог удержаться и слегка тронул пальцем крылья. Что за чудеса! Они были мягкие, словно сделанные из тончайших тряпочек, а при прикосновении загибались. Зачарованный происходящим, я продолжал наблюдать. Часы пробили половину, и вот постепенно из совсем плоских крылья как-то изменили свою форму и у основания чуть-чуть разошлись. Бабочка дрогнула и вдруг резким движением раскрыла их, ослепив меня красотой и яркостью окраски. Какая это была красавица! Яркая, красновато-коричневая, с большими, словно из павлиньего хвоста, фиолетово-желтыми глазками! Я смотрел и не мог наглядеться на атласные крылья, отороченные у основания золотистыми волосками. Словно роскошный цветок распустился на месте рогатого бочоночка и сразу украсил мою комнату.

За завтраком только и разговора было, что о родившейся бабочке. Выяснилось, что она называется «ванесса ио», или «дневной павлиний глаз». Ее гусеница так же, как гусеница крапивницы и адмирала, живет на крапиве. Я не мог долго усидеть за столом и, наскоро позавтракав, схватил грушу и побежал смотреть свою Павлиночку. Она сидела на том же месте, сложив крылья, и теперь напоминала сухой лист. Не беспокоить свою воспитанницу, я разрезал грушу и только поднес ее к губам, как около моего лица послышался шелест крыльев — и Павлиночка бесцеремонно уселась на мою грушу. Я затаил дыхание. Вот она развернула длинный тоненький хоботок и, погрузив его в мякоть груши, начала сосать сладкий сок. Я опустил руку с грушей, бабочка продолжала лакомиться, не проявляя никакого беспокойства. Она раскрывала и складывала крылья и, видимо, испытывала большое удовольствие. Наконец, насытившись, Павлиночка вынула хоботок и, свернув его в спираль, Спрятала на нижней части головы. Мгновение — и она порхнула ко мне на плечо. Я подставил ей палец — и что же?! Решительно это был день чудес! Осторожно потрогав палец лапкой, бабочка перебралась ко мне на руку и как ни в чем не бывало продолжала то складывать, то раскрывать крылья. Моей радости не было границ, у меня была своя, ручная бабочка! «Мама, мама, — позвал я, — иди скорей сюда, моя Павлиночка меня знает, она сидит у меня на руке, а только что ела со мной грушу!» Бабочка пошла на палец и к моей маме.

Впоследствии я убедился, что все бабочки, выведенные из куколки дома, как правило, не боятся человека и при приближении руки не улетают, но тогда я этого не знал и радовался, что мне удалось приручить Павлиночку.

В природе бабочка боится не человека, а всего движущегося; если вы захотите поймать сидящее на цветке насекомое и будете очень медленно приближать руку, не наводя тень, то бабочка не заметит опасности и будет поймана. Но если она увидит движение хотя бы вашей тени, этого будет достаточно, и она немедленно взлетит. Все это я узнал много позже, а тогда я был по-настоящему счастлив и даже верил, что Павлиночка знает свое имя. На время сад был забыт: я целый день проводил возле своей воспитанницы.

Стояли последние дни августа. Погода вскоре испортилась, солнце скрылось, моросил мелкий холодный дождь. Павлиночка часами сидела неподвижно, сложив крылья, и не реагировала на подносимые фрукты. Боясь, чтобы она не погибла от голода, я, по совету мамы, смачивал сладким сиропом кусочек марли и, положив его на руку, сажал рядом Павлиночку, а затем, осторожно раскрутив свернутый в спираль хоботок тонкой булавкой, опускал кончик хоботка на марлю — и бабочка принималась сосать сладкий сироп. Обычно, насытившись, словно в благодарность, она раскрывала крылья и, сделав несколько грациозных взмахов, опять складывала их и затихала. Так как Павлиночка мало летала, то окраска ее оставалась по-прежнему яркой и нарядной.

В середине сентября выдался чудный, почти летний день. Солнце весело заглядывало в комнату, и я побежал в сад. Надо было осмотреть все знакомые места, побывать во всех заветных уголках. Когда я вернулся к обеду домой, Павлиночки не было. Я обшарил всю комнату, но тщетно! Бабочка исчезла. Это было мое первое детское горе, я долго не мог привыкнуть к своей утрате. Лишь когда за окном закружились белые мухи, а стекла окон разрисовал замысловатыми узорами дед-мороз, я перестал искать Павлиночку.

Наступал Новый год. У нас в семье этот праздник всегда отмечался очень торжественно. Готовились всякие вкусные кушанья, наряжалась большая красавица елка, я и брат получали подарки. Вечером на елке зажглись свечи. Мы любовались нарядной елкой, осыпанной золотым дождем, украшенной гирляндами бус, разноцветными шариками и всевозможными игрушками. И вот неожиданно наше внимание привлекла тень, мелькнувшая под потолком. Что бы это могло быть? И вдруг на золотую звезду, венчавшую елку, опустилась бабочка; словно нежась под лучами солнца, она распахнула нарядные крылья, и мы узнали Павлиночку! «Вернулась! Вернулась!»— закричали мы, и в честь Павлиночки грянуло оглушительное приветствие. По-видимому, наш восторг заметно превосходил рамки обычного, так как в комнату поспешно вбежала испуганная мама. Она подумала, что, по крайней мере, горит елка. Узнав, в чем дело, мама немедленно стала гасить свечи; только теперь мы поняли, какой опасности подвергалась Павлиночка на елке с зажженными свечами, и принялись усердно помогать маме.