Кот, который знал Шекспира - Лилиан Браун

Флагшток повесил трубку.

Позвонив в обед в больницу, Квиллер узнал, что больная отдыхает, молчит, замкнулась в себе, все посещения запрещены до распоряжения доктора Галифакса.

Сьюзан Эксбридж и её комитет прибыли к обеду для приготовления пунша и украшения столов. В это же время приехала Полли Дункан. Женщины поприветствовали друг друга вежливо, но холодно, казалось, что комитет удивлён появлением здесь Полли.

– Я вижу, ты знаешь Сьюзан Эксбридж, – сказал Квиллер.

– Все знают Сьюзан Эксбридж. Она состоит в каждой организации и в каждом комитете .

– Она считает, мне нужно вступить в театральный кружок.

– Пустая трата времени, ты поймешь это сам, -тактично предостерегла его Полли. – Если ты всерьёз говорил о своей книге, то это стало бы помехой.

Она говорила с несвойственной ей резкостью, и Квиллер мысленно отказался от предложения миссис Эксбридж.

В ресторане посетители выстроились в очередь, и Хикси старалась побыстрее рассадить их. У неё даже не было времени для шуток. Квиллер и его спутница должны были ждать столик и меню. Судя по разговорам вокруг, все стремились на концерт и испытывали нервное возбуждение.

Квиллер сказал Полли:

– Моя мать пела в хоре каждое Рождество. Мой любимый номер «Аллилуйя», особенно если выдерживаются все паузы. Мне нравится двухсекундная остановка перед последней частью – две секунды мертвой тишины, и вдруг – взрыв!

Хикси вручила им меню с извинениями за задержку. К обложке была прикреплена маленькая карточка, предлагающая посетить концерт. К меню Квиллера была приколота записка с каракулями Хикси: «Хочу поговорить с вами лично. Позвоню завтра».

Уже в восемнадцать тридцать ресторан опустел, и все его посетители вновь встретились в Старой церкви, заняв скамьи и складные стулья бокового придела. Три первые скамьи были отгорожены, и публика терялась в догадках. Все предвкушали зрелище.

– Ты не против сесть в последний ряд? – спросил Квиллер у Полли. – Я хотел бы выйти сразу после заключительной части: мне надо проверить, всё ли готово в музее к приёму гостей.

В семь часов мистер О'Делл проскользнул на соседний складной стульчик, и мужчины обменялись кивками.

Потом появились актеры. Сначала оркестранты в серых ливреях, дотом хор в напудренных париках и костюмах пастельных тонов: женщины – в блузках на шнуровке и широких юбках, мужчины -в бриджах, жилетах и широких галстуках. Наконец вышли солисты в бархатных костюмах жемчужного цвета. Это ещё больше взбудоражило публику.

Дирижер повернулся лицом к замершим слушателям:

– Леди и джентльмены, прошу встать. Его величество король Георг.

Двери широко отворились, и, пока оркестр играл торжественный марш, королевская свита величественно двинулась вниз к центру, разодетая в красный бархат, горностай, белый атлас и пурпурный узорчатый шёлк. Публика открыла рот от изумления, потом зашептала приглушенно, затем зааплодировала с восторгом.

Квиллер зашептал Полли:

– Я бы хотел, чтобы моя мать увидела всё это. Она была бы счастлива.

Церковь славилась своей замечательной акустикой; хор был великолепен, солисты и оркестранты – восхитительны, орган звучал потрясающе. Этого представления Квиллер ввек не забудет, и не только по причине его великолепия.

Ближе к концу оратории мистер О'Делл исчез, кивнув Квиллеру. Оркестр заиграл увертюру к «Аллилуйе». Король и его свита поднялись, публика встала, и Квиллер растворился в волшебных звуках музыки и своих воспоминаниях.

«Аллилуйя» исполнялась со всё возрастающей мощью до того самого драматического момента – двух секунд полной тишины!

И вдруг Квиллер услышал фальшивую ноту – вой сирены. Брюс Скотт, сидящий несколькими рядами впереди, вскочил со скамьи и бросился по боковому приделу. Ещё два человека быстро покинули зал. Квиллер нахмурил брови. Неудачное время для пожарной сирены.

Хор завершил «Аллилуйю», и началась ария. Затем дверь позади Квиллера открылась, и швейцар, взяв его за локоть, что-то горячо зашептал ему на ухо.

Квиллер выскочил из церкви. На другой стороне площади пылал музей, но не огнями всех зажженных люстр, а языками пламени.

– Боже мой! Коты!

Он устремился через улицу, не обращая внимания на машины, пересёк напрямик сквер, утопая в глубоких сугробах. Всё здание было в огне. Выли сирены.

– Коты! – кричал Квиллер.

Чёрные фигуры встали, как призраки, на его пути: «Вернитесь назад!»

Квиллер пронёсся мимо них.

– Коты! – ревел он.

Оранжевые языки достигли окон второго этажа. Стекла вылетали с треском.

– Удержите его!

Он бежал к чёрному ходу, который был ближе к кухне.

– Остановите его!

Сильные руки удержали его. Он взглянул вверх и увидел пламя на третьем этаже. Взметнувшиеся приставные лестницы разбили окна, и черный дым с ревом вырвался наружу.

Квиллер застонал от ужаса.

ШЕСТНАДЦАТЬ

Понедельник, двадцать пятое ноября

Квиллер включил приемник в спальне своей квартиры над гаражом. «Экстренные новости этого часа: клингеншоенский музей на Пикакской площади был до основания уничтожен огнём в ночь на воскресенье. Это результат поджога, как сообщил нам Брюс Скотт, шеф пожарной команды. Обгоревшее тело предполагаемого поджигателя ещё не опознано. Тридцать пожарных, четыре пожарные машины и три помпы быстро отреагировали на сигнал, им помогали пикакские добровольцы. Ни один пожарный не пострадал… Сегодня мы ожидаем повышения температуры и ясного солнечного дня…»

– Солнечного! – пробормотал Квиллер, выключая радио. Он устремил печальный взгляд на серую картину за окном: холодное небо в тяжёлых тучах… Чёрная земля со слякотью и сажей. Обгоревший скелет трехэтажного каменного здания, которое раньше было достопримечательностью города. Окон, дверей и крыши не стало, почерневшие стены обнажили горы обугленного щебня. Острый запах дыма повис над руинами, проникая даже сюда, в квартиру.

Полли подошла к нему и молча взяла за руку.

– Спасибо, что помогла мне пережить эту чудовищную ночь, – сказал он. – Тебе не холодно? – Она была в его пижаме. – Ещё час назад отопление не работало. Свет дали в пять часов, но телефон пока молчит. Последняя пожарная машина уехала только на рассвете.

Подавленно глядя на него, Полли сказала:

– Я не могу этого понять.

– А это выше всякого понимания. Хочешь кофе? Здесь нет ничего к завтраку, кроме замороженных рогаликов. Когда тебе нужно быть в библиотеке?

– Йау-у-у-у! – послышался громкий и протяжный вой из соседней комнаты.

– Коко услышал про завтрак, – сказал Квиллер и пошёл открывать дверь в кошачью гостиную.

Коты вышли, выжидающе помахивая хвостами и вселяя оптимизм.

– Прошу прощения, – сказал Квиллер, – единственный аромат сегодня утром – запах дыма. И никакой еды в доме до тех пор, пока я не схожу в магазин. Но я ужасно рад, что вы живы.

– Сюда идет мистер О'Делл, – сказала Полли. – Мне лучше пойти и одеться.

Она схватила свою одежду и исчезла в ванной.

Квиллер поприветствовал управляющего в минорном тоне:

– Печальный день, мистер О' Делл, но мы благодарны, что вы спасли котов.

– Этот малый сделал всё сам: он стал царапать дверь уборной, которую я неделю назад приладил. Я открыл её, а он притащил плетёную корзинку для пикника. Он ругался и бранил малышку до тех пор, пока та не запрыгнула к нему. Вы думали, что я оставил их в доме, но я принёс их сюда ещё до того, как пошёл слушать музыку. Ну, не удивительно, а?!

– Коко знал: что-то должно было случиться, – произнёс Квиллер. – Он чувствует опасность. Вы слышали какие-нибудь новости о поджигателе? По радио сказали, его личность ещё не выяснена.

– Да, я тоже слышал, – сказал О'Делл. – Мой старый друг Броуди, которого я видел сегодня утром, хотел дозвониться до вас.

– Линия была повреждена всю ночь. А что Броуди хотел сказать?

Управляющий скорбно опустил голову.

– Мне, конечно, жаль бедную женщину – она в больнице, а её новоиспеченный муж уже покойник, да ещё и преступник.

Квиллер молчал. Да, этот человек был способен на такое – сжечь музей, чтобы не дать своей жене работать там. Явно сумасшедший! Неужели он думал таким жутким способом заставить её подчиниться?

– Я был там, когда его засовывали в парусиновый мешок, – сказал управляющий. – Он был весь чёрный, как подгоревший хот-дог, из трещин выглядывало розовое мясо.

– Избавьте нас от деталей, мистер О'Делл. Теперь мы как-то должны всё рассказать миссис Кобб. Все мы знаем, как много для неё значил музей.

– Что я могу сделать для нашей бедняжки?