Семнадцатая жена - Дион Страда

карабкался вверх, выше и выше по каменным уступам, неровно сложенным из гранитных блоков. Яркое и безжалостное, неестественно огромное солнце, словно золотое блюдо, нависло испепеляющим диском совсем над головой, закрывая почти всё небо. Не было ни облаков, ни приятной глазу голубизны, только огромное жарящее светило и серая дымчатая пустота вокруг. А путник всё поднимался и поднимался, обдирая в кровь пальцы рук и ладони. Ступни были уже содраны и кровоточили, приходилось преодолевать уступы, опираясь на колени, стараясь чтобы длинная тканевая роба, бурая от пота и прилипшей пыли, попадала меж раскалённым добела камнем и измученной плотью. Он не знал зачем, куда и откуда он поднимается по бесконечному ребру исполинской пирамиды, но знал, что прошли уже тысячелетия, а он всё ещё в пути. Словно Сизиф или Тантал из греческих легенд, он с той же обреченностью и безысходностью не останавливался и не оглядывался, продолжая карабкаться выше и выше. Несколько раз казалось, что в небе что-то пролетело, но солнце было столь огромно, что никакая тень его бы не закрыла. Возможно, он бежит от чего-то неведомого или жуткого, от того, что хочет убить его, или от знаний, которые боится принять, возможно, это что-то и мелькало в небе, а может это только воображение. Больная игра изнемогающего разума в измученном теле, растерзанная душа которого мечется в тонких стенках с бешеной силой и отчаянием обречённо бьющегося сердца. Только он, неведение и пустота, немилосердное солнце и плавящийся гранит вселенской пирамиды.

Внезапно окровавленная рука не нащупала следующей ступени, и он кубарем покатился вниз по земляному склону, получая ушибы и ссадины о камни, пока не упал в воду. Мелкий проточный ручеёк, холодная родниковая вода которого оказалась спасением, был словно ниспослан проведением, оказавшись по божьему велению в тот самый момент, когда он готов был отчаяться и повернуть назад. Сначала путник жадно напился, потом перевернулся на спину, давая воде омыть измученное тело, смыть запёкшуюся кровь и прилипшую грязь, и пыль. Так и лежал он, не считая времени. Но стоило отдыху и блаженству заполнить его до краёв, как вода стала теплеть, став горячей, забурлив, приобретя омерзительный вкус. Вкус крови. Он выскочил из ручья, а тот закипел, стал наполняться алым соком, выходя из берегов, топя жухлые цветы, распустившиеся было на берегу. Страдалец отступал назад, пока спину не разрезала ножом раскалённая кладка, он обернулся. Вверх поднимались уступы пирамиды, гранитное ребро которой обожгло сквозь промокшую робу. Бурлившая кровавая река приближалась, лизала основание пирамиды, а мученик уже взбирался дальше, думая, что в первый раз он тоже убежал от кровавой реки, и что был это уже далеко не первый раз.

Пропитавшаяся кровью роба высохла, прилипнув к телу, словно наждачной бумагой обдирая кожу при каждом движении, при каждом вдохе и выдохе, вырывавшемся из свистящей груди. Грязные пряди волос высохли и ссохлись, образовав один слежавшийся колтун. Он продолжал взбираться выше и выше, пока не понял, что уже не поднимается, ребро стало горизонтальным. Посмотрев справа и слева, он увидел бесконечные слепящие на солнце гранитные склоны, уходившие в бездну серой дымки. Страдалец перевёл взгляд вперёд, всё также тянулось ребро и пирамиды ли теперь? Это больше напоминало каменную крышу мавзолея. Всё также, не понимая смысла и цели, путник продолжил двигаться дальше, солнце жгло ещё сильнее, иссушив его, уже даже пот не капал с измождённого лба, в организме не осталось и капли воды.

Совершив череду бесплодных усилий, человек растянулся на раскалённых камнях, не имея сил двигаться дальше, смерть пришла. Сухой язык тщетно пытался облизать растрескавшиеся губы, глаза резало, в ушах стоял звон, внезапно прерванный шуршанием и шипением, приближавшимся с пугающей скоростью. Мученика накрыла стена дождя. Слепящее солнце и жар в раз пропали, всё небо заволокло плотным покрывалом туч, сплошной поток воды бил по камням, они шипели и скворчали, подул штормовой ледяной ветер, заставивший вжаться в ставший скользким гранит. Порывы всё усиливались, едва не сдувая человека, уцепившегося, не понимая происходящего, затрещиныв камнях. Направление резко сменилось, и ветер стал дуть сзади, словно требуя двигаться дальше. И он пополз дальше, стараясь не сорваться с мокрой кладки.

Мокрой холодной рукой он вцепился в неизвестно откуда взявшийся металлический поручень. С трудом подтянув тело, перевалился через него и упал боком на плиточный пол. Поручень оказался высоко над горизонтальной поверхностью, он рассёк бровь, ныло плечо, кровь тонкими струйками, смешавшись с водой, стекала по лицу. Человек поднял голову и усталыми безумными глазами увидел элегантные белые туфли на высоком каблуке. Две стройные ножки, поднимавшиеся к свободной белой юбке средней длины, слегка расклешённой к низу. Такой же белоснежный жакет со слегка гофрированными рукавами, мягкий широкий ворот и лицо. Её лицо, обрамлённое длинными огненно-рыжими волосами. Калиса Фокс невозмутимо стояла и смотрела в пустоту, её ярко-жёлтые, жестокие и холодные глаза сверлили бурю, словно два жёлтых топаза, она видела горизонт пустоты, простиравшийся за железными поручнями.

Стефан замер, рассматривая её, беззастенчиво изучая каждую складку на одежде, каждый сантиметр открытой светлой кожи. Усиливавшийся холод заставили его опомниться, выйдя из оцепенения, вор попытался тихо отползти в сторону, но почти сразу с губ сорвался стон, истерзанное тело больше не желало повиноваться. Бросив испуганный взгляд на девушку, Стефан увидел, что она всё также стоит и ничего не замечает вокруг, для неё он просто не существует. Только сейчас он заметил, что она находится посередине ливня в освещённом квадрате пространства, устланном коврами и уставленном диванами, но без стен и потолка. В воздухе висели карнизы со шторами и картины, большая люстра, подвешенная к пустоте, освещала все предметы неестественным рыжеватым светом. Вода не стекала по невидимым стенам, капли дождя просто пропадали, войдя в освещённое пространство. Напрягая последние силы, с трудом сдерживая крики боли, Стефан вполз на толстый пушистый ковер и растянулся во весь рост. Здесь сразу оказалось тепло и сухо, в воздухе плавал тонкий аромат цветущей вишни, тело и роба сразу высохли, оставив только мокрый след на примятом ворсе. Вор перекатился на сухой участок ковра и продолжил лежать, слушая шум проливного дождя и рассматривая Калису, всё также сверлившую глазами даль.

Высохнув, роба стала жёсткой и колючей, он встал, опираясь на журнальный столик, оставив на стекле отпечаток вспотевшей ладони, и стянул с себя рубище, обнажив мускулистое, смуглое тело, покрытое грязными разводами прилипшей пыли. Передёрнув плечами, Стефан подставил себя свету люстры, словно обладавшему исцеляющим свойством, а он хотел впитать его, убрав с тела ссадины, ушибы и кровоподтёки. Девушка всё также стояла