Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Вальтер Скотт

– Лучше ответить на этот вопрос, государь, тем, кто послал меня. Я же могу говорить только о своем путешествии.

– Не лукавь со мной, сэр Кеннет, – повысил голос раздраженный монарх, – если ты сколько-нибудь дорожишь своей жизнью!

– Мою жизнь, государь, – твердо ответил рыцарь, – я считал ничтожной вещью, когда давал обет на священный поход, и с тех пор гораздо больше забочусь о своей бессмертной душе, нежели о тленном теле.

– Клянусь, ты храбрый воин! – воскликнул Ричард. – Слушай же меня, сэр Кеннет. Я люблю шотландцев: они неустрашимы, хотя упорны и упрямы; характер их кажется мне открытым, хотя политические причины побуждали их иногда к хитрости. Я заслуживаю их признательность, потому что добровольно сделал для них то, чего они оружием не могли требовать ни у меня, ни у моих предшественников. Я восстановил Рокзсбургскую и Берикскую крепости, отданные Англии в залог. Я восстановил ваши древние границы и старался приобрести уважаемых и независимых друзей в той земле, где в старину английские короли лишь покоряли и усмиряли недовольных и бунтовавших подданных.

– Так, государь, но все это вы делали по заключенному в Кентербери договору с нашим государем. Потому вы видите меня со многими еще более достойными рыцарями под вашими знаменами, объединенными для борьбы с неверными. Если бы было иначе, мы в это время атаковали бы ваши границы в Англии. Если число моих соотечественников теперь уменьшилось, то это потому, что они не щадили свои жизни.

– Согласен, но в награду за услуги, оказанные мной вашей земле, прошу тебя вспомнить, что, как предводитель христианского союза, я вправе знать о переговорах своих союзников. Итак, расскажи мне то, что я должен знать и что от тебя узнаю вернее, чем от кого-либо другого.

– Коль вы так настаиваете, я открою вам правду, государь, я уверен, что вы все так же твердо стремитесь к раз намеченной цели, чего нельзя сказать о других членах священного союза. Итак, знайте, что мне было поручено предложить через посредство Энгаддийского пустынника, святого отца, уважаемого самим Саладином…

– Предложить, наверное, перемирие? – прервал его Ричард.

– Нет, государь, клянусь святым Андреем, мне поручено было предложить заключение прочного мира и вывод наших войск из Палестины.

– Милосердный Бог, – воскликнул Ричард, – как ни основательны были мои подозрения в их постыдных намерениях, но я никогда не считал их способными унизиться до такой степени! Как могли вы принять такое поручение? Отвечайте, сэр Кеннет.

– Я не видел никого среди наших предводителей, кроме Вашего Величества, кто смог бы вести наше войско к победе. Ваша же болезнь отняла у нас единственную надежду. В таком случае я считал благоразумным избегнуть поражения.

– На каких же условиях хотели заключить этот достославный мир? – спросил король у Кеннета, едва сдерживая свой гнев.

– Они не были мне доверены, государь; я вручил пустыннику послание в запечатанном виде.

– Кем же считают этого почтенного пустынника: безумцем, изменником или святым?

– Я думаю, государь, – отвечал осторожный шотландец, – что дурачество его – всего лишь притворство, которое служит ему для завоевания уважения и почтения язычников, считающих безумие вдохновением свыше. По крайней мере, мне показалось, что безумным он становится лишь при известных обстоятельствах, а не всегда, как то бывает с настоящими безумными.

– Хороший ответ, – похвалил монарх, снова опускаясь на изголовье. – А покаяние его?

– Оно мне кажется искренним, государь; оно, по всей вероятности, свидетельствует о раскаянии в тяжком совершенном им преступлении, за которое, по его мнению, он осужден на вечные времена.

– А какого он мнения о войне?

– Он сомневается теперь в освобождении Палестины, как и в своем собственном спасении, лишь чудо, думает он, поможет нам победить врагов. Таково его мнение с тех пор, как рука Ричарда перестала поражать неверных.

– Значит, этот пустынник придерживается тех же политических взглядов, что и князья: забыли свое рыцарское звание и веру, отвагу проявляют лишь при отступлении, и вместо того, чтобы поразить вооруженных сарацин, готовы в смятении и бегстве своем затоптать умирающего союзника.

– Простите, государь, если я осмелюсь заметить вам, что подобные разговоры, волнуя вас, могут лишь усилить вашу болезнь, которая для христиан более ужасна, чем вооруженные полчища неверных.

Действительно, лицо короля Ричарда сильно разгорелось, вид его сверкавших глаз, всей фигуры с вытянутыми руками, сжатыми кулаками, беспокойно и нервно двигавшейся, был ужасен. По-видимому, он испытывал невыносимые физические и душевные муки, хотя желание узнать правду заставляло его разговаривать, преодолевая боль.

– Вы умеете льстить, сэр Кеннет, – сказал он, – но не уклоняйтесь от ответа. Вы мне не сказали еще всего, что я хочу знать. Видели ли вы королеву во время вашего пребывания в Энгадди?

– Нет, государь, – ответил сэр Кеннет, с большим смущением вспоминая ночную процессию, виденную им в часовне на утесе.

– Я спрашиваю вас, – строго сказал король, – не были ли вы в часовне кармелитских монахинь Энгаддийского монастыря и не видели ли там Беренгарию, королеву Англии, и дам ее свиты, которые отправились туда в паломничество?

– Я скажу Вашему Величеству правду, как на исповеди. Я видел в подземной часовне, куда меня привел пустынник, хор женщин, поклонявшийся величайшей святыне, я слышал пение гимнов, но не видел лиц, поэтому не могу знать, была ли среди них королева Англии.

– Вы не узнали ни одной из женщин?

Кеннет хранил молчание.

– Я спрашиваю вас, – продолжал Ричард, приподнимаясь на локтях, – как рыцаря и как благородного человека, и по вашему ответу определю, как вас оценить. Узнали ли вы кого-нибудь из дам, составлявших хор? Да или нет?

– Государь, – отвечал Кеннет, запинаясь, – я мог ошибиться…

– Я также делаю свои заключения, – ответил король, нахмурившись. – Но довольно. Хотя вы, рыцарь, и Барс, но берегитесь попасться в когти льва. Выслушайте меня: безумец может полюбить луну, но желать перескочить через высокую башню в безумной надежде достичь ее – значит покушаться на свою жизнь.

В эту минуту послышался шум у входа в шатер. Король, вполне оправившись от долгого разговора, произнес своим обычным голосом:

– Ступайте, отыщите мне де Во и пришлите его сюда вместе с мавританским лекарем. Головой ручаюсь за честность султана. Если бы он только отрекся от Мухаммеда, я готов был бы сам способствовать изгнанию наводнивших Палестину французов и австрийцев, так как он управлял бы страной лучше любого другого монарха.