Древний Кавказ. От доисторических поселений Анатолии до христианских царств раннего Средневековья - Дэвид Лэнг

Одним из предметов роскоши, торговля которым велась на очень большие расстояния, был янтарь. Утверждают, что его очень широко использовали в Западном Иране около XIV в. до н. э. Почти весь янтарь везли с Балтики, хотя он также встречается на Украине. Можно предположить, что вместе с балтийским янтарем в Иран могли везти олово из Богемии. Важность торговли янтарем в любом случае не подлежит сомнению[223].

Хотя история Закавказья в века, следовавшие за периодом Триалети, и современных памятников может трактоваться в основном как продолжение культурных традиций начала 2-го тыс. до н. э., существовали несомненные прорывы. Они видны в появлении новых металлоизделий, которые, согласно одной хронологии, были изготовлены в XIV в. до н. э.[224] Начало большого роста в выпуске бронзовой продукции кузнечных дел мастерами можно отнести к XIV–XIII вв. до н. э. Одновременно шло развитие двух разных культурных провинций: одной – на западе, второй – на востоке и в центре Закавказья. Кобано-колхидская культура – изначально две различные группы – будет рассмотрена далее. В центре и на востоке Закавказья или, по крайней мере, в Восточной Грузии, Северо-Восточной Армении и на западе Азербайджана традиция металлообработки развивалась как одна из черт гянджа-карабахской культуры. Находка в слое II Ходжали бусины с именем Аджад-Нирари – одно из немногих соответствий в поддержку абсолютной хронологии, поскольку это, должно быть, Аджад-Нирари I из Ассирии (1304–1267 гг. до н. э.)[225]. Таким образом, обозначена дата – не раньше XIII в. до н. э. – ранней стадии длительной гянджа-карабахской культуры. Она подтверждается параллелью «амазонского топора» с зазубренным тупым концом, типичного для кавказской металлургии этого времени, найденного в кургане II в Хелендорфе, и хорошо известного топора, изображенного в руке божества, вырезанного на воротах хеттской столицы Богазкёй (Хаттусас). Он датируется или XIV в. до н. э., когда перестраивались фортификационные сооружения города из-за угрозы нападения племен каска, живших на севере, в регионе, впоследствии ставшем Понтом, или в XIII в. до н. э.[226] Сравнение с топорами из Бет-Шана в Палестине и из Угарита – оба твердо датируются 1400–1350 гг. до н. э. – подтверждает хронологию[227]. Предположение о первичном происхождении этого типа топора в Луристане является правдоподобным, тем более подтвержденное письменным свидетельством, что Хаттусили III (1275–1250 гг. до н. э.) специально привез скульпторов из касситской Вавилонии, региона, открытого для близких контактов с Луристаном. Однако, возможно, следует обратить большее внимание на связи с Эламом, наиболее авторитетным металлургическим регионом, оказавшим влияние и на Луристан, и на Вавилонию во время касситского правления (1595–1170 гг. до н. э.). Но приписывание этого типа топора Луристану следует рассматривать в свете склонности Дешайе (Deshayes) видеть иранское происхождение почти всех важных достижений металлообработки на Ближнем Востоке, в том числе в свете теории их перемещений из Ирана в Алака-Хююк и другие места в Анатолии во второй половине 3-го тыс. до н. э.[228] Бронзовые топоры гянджа-карабахской культурной провинции и ее окрестностей характеризуются очень широкой изогнутой режущей кромкой, двояковыпуклым отверстием для ручки, топорищем с гексагональным сечением и зазубренным тупым концом. Эти топоры – типа М по классификации Дешайе – были названы «амазонскими». Режущая кромка стала более подчеркнутой, изгиб образует дугу в почти 180°. Это придало им сходство с алебардами. Обнаружение большого количества таких топоров в Гиляне – части южнокаспийского побережья Ирана – говорит о движении этого типа с северо-запада в гянджа-карабахскую культурную провинцию. Но в отсутствие достаточного материала из надежно стратифицированных окружений хронологических свидетельств недостаточно, чтобы определенно установить направление влияния на бронзовую промышленность[229].

Открытия советских археологов после Второй мировой войны дали возможность увидеть общую картину развития материальной цивилизации в период от XIV–IX вв. до н. э. Это поздний бронзовый век Закавказья, ограниченный одним авторитетным периодом 1300–900 гг. до н. э. и разделенный на три фазы[230]. Можно утверждать, что культура позднего бронзового века в Армении не достигла полной зрелости до XIII в. до н. э., что продемонстрировали открытия, сделанные после 1950 г., то есть после падения уровня озера Севан в результате гидротехнического строительства на реке Раздан, повлиявшего на водосброс. Здесь на плоских унылых болотах, открывшихся у холодного озера, археологи раскопали много погребальных камер со стенами и крышами из каменных плит. Это могильник Лчашен, где, в дополнение к множеству удивительных находок, были собраны свидетельства для всего региона, означавшие наличие не менее пяти фаз, растянувшихся во времени от конца 3-го до конца 2-го тыс. до н. э. (1100 г. до н. э.)[231]. На возвышенности у озера Севан в 1904–1908 гг. археолог Лалаян обнаружил около тысячи захоронений, но информация о них в полном объеме не публиковалась.

Керамика Лчашена позднего бронзового века включает небольшие кувшины с черной поверхностью, украшенные красными, белыми и черными фигурами или полосами. Примечательным является двойной кубок, напоминающий два сосуда, соединенные в один. Такие изделия широко распространены в поселениях Азербайджана, включая горные области Дашкесан, Джульфа и Кызыл-Ванк, причем артефакт из Кызыл-Ванка не окрашен. Лчашен в некоторой степени может быть отнесен к Гянджа-Карабахской провинции, иначе называемой Ходжалы-Кедабек. Большие гробницы, исследованные Мнацаканяном, однако, представляют исконно севанскую культуру, ее артефакты – преимущественно местного производства. Изделия из золота подвергли анализу, и выяснилось, что оно из местных источников.

Сокровища из Лчашена теперь составляют предмет особой гордости Ереванского музея. Экологические условия оказались такими, что дерево сохранилось, а значит, до нас дошла уникальная группа колесных транспортных средств. Подобные находки в Закавказье не уникальны, но упомянутая группа – самая многочисленная. В нее входят фургон с плетеными бортами, пять открытых тележек, четыре – с арочным навесом и две колесницы, имевшие колеса со спицами. Также в другом кургане Лчашена были найдены фрагменты колес со спицами и игрушечная тележка. Относительно скудных свидетельств из Триалети все же достаточно, чтобы доказать: изделия Лчашена выполнены в той же традиции, что существовала на протяжении всего закавказского среднего бронзового века. Имелись, однако, важные успехи в развитии этих транспортных средств, из которых самым важным является изобретение колеса со спицами. У игрушечной колесницы ось была установлена в центре, а не в задней части, то есть в положении, принятом на Ближнем Востоке в XIV в. до н. э.[232] Появление этих непростых транспортных средств из царства Митанни, расположенного в Северной Сирии, имевшего боевые колесницы и особую касту воинов-колесничих – марианну, является вполне возможным. Однако митаннийская печать, найденная в кургане XCVII и датированная XV или XIV в. до н. э., – еще не доказательство. Нет археологических свидетельств, которые сделали бы такое влияние бесспорным. Но если вспомнить о культурном проникновении с севера Сирии в южную часть бассейна Урмии, становится очевидной возможность установления прямых контактов между Митанни и Арменией в период, непосредственно предшествовавший самым богатым захоронениям Лчашена. К этому времени царство Митанни уже прекратило свое существование как независимое государство: причинами стало давление хеттов и подъем Ассирии[233]. Вполне вероятно возникновение потока беженцев, которые не оставили на прежнем месте жительства свое мастерство. Тем не менее культурное влияние Лчашена было таким же оригинальным в Закавказье и прилегающих к нему регионах, как и влияние извне. «Дизайн» каменных гробниц с круглыми бордюрами из больших камней сравним с так называемыми дольменами персидского Талыша, как и с ямными захоронениями северных степей. Как в Триалети ранее, так и в Лчашене влияние степей, хотя и сдержанное, вполне заметно в первую очередь в самом использовании захоронений такого вида и в деревянных транспортных средствах.

Контекст ранних захоронений Лчашена, таких как курган VI, с раскрашенной керамикой, кувшином с шнуровым орнаментом типа курган IV и приношениями продовольствия хозяину, уже упоминался выше. Если в целом захоронения, содержащие деревянные транспортные средства, были датированы археологами XIII–XII вв. до н. э. и позднее, Мартиросян приписал их к первой из трех фаз позднего бронзового века Армении (1300–1150 гг. до н. э.) с сопоставимым захоронением в Адиамане (Геташен), приписанным к третьей фазе, X в. до н. э.[234] Но нельзя забывать о сходстве этого захоронения с четвертой лчашенской группой Мнацаканяна. Относительно датировки могильника Редкин-лагерь мнения ученых разошлись. Одни относят его к 1300–1100 гг. до н. э., другие – к периоду на несколько веков позже, когда широко использовалось железо[235]. Мы уже упоминали о самых ранних захоронениях, в которых встречались тележки. Тогда речь шла о двухколесных транспортных средствах. Четырехколесные повозки представляют период полного расцвета севанской культуры (1300–1150 гг. до н. э.). В кургане IX, к примеру, была найдена повозка с арочной плетеной крышей. Аналогичные крыши обнаружили и на телегах из курганов I, II и X. Конструкция «кузова» этих транспортных средств была сравнительно стандартизированной: оси крепились к кузову, диаметр поворота, судя по всему, оказывался очень большим. Типичные размеры: 1,08 м – ширина кузова, 1,8 м – высота до вершины боковых плетеных сторон, 5,6 м – длина с А-образным дышлом. Износ некоторых колес показывает, что по крайней мере отдельные повозки из Лчашена до их помещения в погребальную камеру находились в употреблении. Представляется, что их использовали скорее для перевозки грузов, чем в военных действиях. В кургане IX нашли одно колесо, замененное новым. Колеса были дискового типа и сделаны из трех частей, за исключением, разумеется, тех, что имели спицы.