Двойник - Жозе Сарамаго

Прошло еще несколько дней, учебный год закончился, был принят последний экзамен и выставлен последний переходный балл, коллега-математик попрощался, сказав: я еду в отпуск, но потом, если вам что-нибудь понадобится, звоните и будьте осторожны, очень осторожны, директор напомнил ему: не забывайте о нашей договоренности, когда я вернусь после каникул, я позвоню узнать, как двигается работа, если надумаете уехать из города, вы ведь тоже имеете право на отдых, оставьте мне на автоответчике свой номер. В один из этих дней Тертулиано Максимо Афонсо пригласил Марию да Пас поужинать, ему наконец стало стыдно за то, как он себя с ней ведет, надо было проявить деликатность, поблагодарить ее и дать какое-то объяснение по поводу результатов письма, даже если бы его пришлось выдумать. Они встретились в ресторане, она немного опоздала, сев за столик, она извинилась, задержка произошла из-за матери. Глядя на них, никто бы не сказал, что они любовники, хотя, возможно, и догадался бы, что недавно они ими были и еще не совсем привыкли к своему новому положению, к тому, что теперь они безразличны друг другу или делают вид, что безразличны. Они произнесли несколько стандартных фраз: как поживаешь. А у тебя как дела. Много работы. У меня тоже, и пока Тертулиано Максимо Афонсо в очередной раз колебался, не зная, какое следует придать направление их разговору, она опередила его и прямо взяла быка за рога, спросив: это письмо удовлетворило тебя, ты получил из него нужную информацию. Да, сказал он, отдавая себе отчет в том, что его ответ был в одно и то же время и правдивым и лживым. А мне показалось, что нет. Почему. Слишком уж оно тоненькое. Не понимаю. Если мне не изменяет память, тебе нужно было много подробных данных, они бы просто не уместились на одном-единственном листке, который лежал в том конверте. Откуда ты знаешь, что там всего один листок, ты его раскрыла, неожиданно резко спросил Тертулиано Максимо Афонсо, заранее зная, какой он получит ответ. Мария да Пас посмотрела ему прямо в глаза и спокойно сказала: нет, и ты обязан был это знать. Прошу тебя, прости, у меня случайно вырвалось, я сказал, не подумав. Я могу простить тебя, если ты настаиваешь, но боюсь, что не смогу пойти дальше. Куда дальше. Например, забыть, что ты считаешь меня способной раскрыть письмо, пришедшее тебе. В глубине души ты прекрасно понимаешь, что я так не думаю. В глубине Души я знаю, что ты ничего обо мне не знаешь. Если бы я не доверял тебе, я бы не попросил у тебя разрешения написать письмо от твоего имени. Мое письмо было только маской, твоей маской. На что ты намекаешь, я же тебе объяснил, по какой причине решил поступить именно так. Объяснил. И ты согласилась. Да, согласилась. Так значит. Значит, теперь я жду, чтобы ты показал мне полученную информацию, не потому, что она меня интересует, а потому, что ты, насколько я понимаю, обязан это сделать. Теперь ты мне не веришь. Я поверю, когда ты мне покажешь, каким образом нужные тебе данные смогли уместиться на одном-единственном листке бумаги. Там была не вся информация. Ах, не вся. Я же сказал. Тогда покажи мне то, что ты получил. Еда остывала на тарелках, мясной соус терял аппетитный вид, вино, казалось, уснуло в бокалах, в глазах Марии да Пас стояли слезы. В какое-то мгновение Тертулиано Максимо Афонсо подумал, что для него было бы огромным облегчением рассказать ей все, всю эту историю, с самого начала, этот поразительный, необъяснимый, невиданный случай удвоения людей, невероятное, ставшее действительным, абсурд, вынужденно принятый разумом, неопровержимое доказательство того, что для Бога нет ничего невозможного и что наука нашего века, как кто-то изволил выразиться, просто-напросто дура. Если бы он это сделал, если бы разрешил себе быть откровенным, то все странности его поведения последнего времени получили бы необходимое объяснение, стали бы понятными, включая те его поступки, которые казались ей грубыми и нечестными, оскорбительными для нее с точки зрения самого элементарного здравого смысла, то есть почти все. Тогда к ним вернулось бы согласие, его ошибки и промахи были бы поняты и прощены. И Мария да Пас попросила бы его: оставь эту безумную затею, она может плохо кончиться, и он ответил бы: мне кажется, я слышу слова своей матушки, и она бы спросила: ты ей уже рассказал, и он бы ответил: я только дал ей понять, что у меня возникли некоторые проблемы, и в заключение она бы сказала: раз уж ты мне доверился, давай решать их вместе. В зале занято лишь несколько столиков, они сидят в углу, и на них никто не обращает внимания, такие ситуации, парочки, которые пытаются решать свои семейные или любовные конфликты между рыбным и мясным блюдом или, что еще хуже, начиная с аперитива и кончая платой по счету, это неотъемлемая составная часть истории заведений гостиничного типа, включая ресторан и таверну. Однако благая мысль Тертулиано Максимо Афонсо как пришла, так и ушла, официант спросил, можно ли убирать тарелки, у Марии да Пас уже почти сухие глаза, ведь тысячу раз говорилось, что плакать о пролитом молоке бессмысленно, во всей этой истории хуже всего пришлось кувшину, который упал и разбился. Официант принес кофе и счет, через несколько минут они уже сидели в машине. Я отвезу тебя домой, сказал Тертулиано Максимо Афонсо. Да, пожалуйста, ответила Мария да Пас. Они не сказали больше ни слова, пока машина не выехала на улицу, на которой стоял ее дом. Когда она собиралась выйти у своей двери, он подвел машину к самому тротуару и выключил мотор, чего никогда раньше не делал. Мария да Пас удивилась, искоса посмотрела на него, но ничего не сказала. Не поворачивая головы и не глядя на нее, он решительно произнес несколько напряженным тоном: все, что я говорил тебе в последние недели, было ложью, но если ты захочешь узнать правду, то напрасно потеряешь время, я тебе ее не скажу. Значит, тебе нужны были от кинокомпании какие-то другие сведения, а не статистические данные. Да. Думаю, мне бессмысленно ждать, что ты мне скажешь какие. Да. Наверное, это связано с теми видеокассетами. Довольно и того, что я тебе уже сказал, не надо больше предположений и вопросов. Вопросов я больше задавать не буду, обещаю тебе, но никто не запретит мне строить какие угодно предположения, даже если они покажутся тебе глупыми. Странно, что тебя это не удивило. Что именно должно было меня удивить. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, не заставляй меня повторять. Рано или поздно тебе все равно придется сказать мне правду, я и не ждала, что услышу ее сегодня. А почему ты считаешь, что я скажу тебе правду. Потому что ты порядочнее, чем тебе кажется. Но не настолько, чтобы рассказать тебе все. Здесь дело не в отсутствии порядочности, скорее всего, тебя заставляет молчать что-то другое. Что. Сомнение, неуверенность, страх. Почему ты так думаешь. Я прочла это на твоем лице, поняла по твоим словам. Я же тебе сказал, что все они были ложью. Слова были ложью, а тон голоса нет. Что же, отвечу, как отвечают политики, я сего не утверждаю и не опровергаю. Это одна из уловок дешевой риторики, не способной никого обмануть. Почему. Потому что всем сразу становится ясно, что такая фраза выражает скорее утверждение, а не опровержение. Я никогда не обращал на это внимания. Я тоже, я подумала так только сейчас и только благодаря тебе. Но я не подтвердил ни страха, ни сомнения, ни неуверенности. Ты их и не опроверг. Сейчас не время играть словами. Играть словами лучше, чем плакать в ресторане. Прости. Сейчас ты ни в чем передо мной не виноват, мне не на что жаловаться, я узнала половину того, что хотела узнать. Я только признался, что врал тебе. Это и есть та половина, которую я уже знаю, теперь, надеюсь, я буду лучше спать, Ты, возможно, совсем бы перестала спать, если бы узнала другую половину. Не пугай меня, пожалуйста. Успокойся, тут нет ничего страшного, речь идет не об убийстве. Не пугай меня. Не бойся, как говорит моя мать, все в конце концов находит свое решение. Обещай мне, что будешь вести себя осторожно. Обещаю. Очень осторожно. Да. И еще обещай, что если в твоих тайнах, о которых я не имею ни малейшего представления, найдется хоть что-то, может быть, с твоей точки зрения очень незначительное, что ты сочтешь возможным мне сказать, то ты скажешь мне это. Обещаю, но в данном случае надо или говорить все, или ничего. И все-таки я буду ждать. Мария да Пас наклонилась, быстро поцеловала его в щеку и сделала движение, чтобы выйти. Он взял ее за локоть и остановил. Давай поедем ко мне. Она осторожно высвободилась и сказала: не сегодня, сегодня ты не можешь дать мне больше, чем уже дал. Разве что рассказать тебе все. Даже не это, представь себе. Она открыла дверцу, еще раз обернулась, чтобы улыбнуться ему на прощание, и вышла. Тертулиано Максимо Афонсо включил мотор, подождал, пока она войдет в свой подъезд, потом устало нажал на педаль и поехал домой, где, уверенное в своем всевластии, его терпеливо поджидало одиночество.

На следующий день утром, но не слишком рано, он отправился в первую разведку на незнакомую территорию, где жил Даниел Санта-Клара со своей женой. Накладная борода была тщательно приклеена, козырек фуражки бросал защитную тень на глаза, в последний момент он решил не надевать темных очков, в сочетании с остальным маскарадом они придавали ему преступный вид, этим он мог вызвать подозрение соседей и навлечь на себя преследование полиции, тогда не избежать задержания, выяснения личности и позорного разоблачения. От своей первой вылазки он не ждал никаких особенных результатов, в лучшем случае он получит представление об общем виде, топографии места, улице, доме. Было бы маловероятной счастливой случайностью сразу увидеть, как Даниел Санта-Клара входит в свой подъезд, с остатками грима на лице и с тем отрешенным выражением, какое бывает у актера, еще не полностью вышедшего из образа персонажа, которого он изображал час назад. Реальная жизнь всегда представляется нам более скупой на подобные случайные совпадения, нежели роман и прочие порождения вымысла, разве что мы признаем сцепление таких совпадений истинным управителем мира, но тогда должно иметь одинаковое значение то, что проживается на самом деле, и то, о чем пишут, и наоборот. В течение того получаса, который Тертулиано Максимо Афонсо провел там, рассматривая витрины, покупая газету и потом читая ее на террасе кафе совсем рядом с тем самым домом, он ни разу не видел, чтобы Даниел Санта-Клара входил или выходил. Может быть, он спокойно отдыхает в своей квартире с женой и детьми, если они у него есть, может быть, как в тот день, он занят на съемках, может быть, сейчас в квартире вообще никого нет, детей отправили к бабушке с дедушкой, а жена работает, то ли потому, что, как многие другие женщины, пожелала сохранить личную независимость, реальную или кажущуюся, то ли потому, что домашний бюджет не может обойтись без ее вклада, ибо заработки второстепенного актера, как бы он ни хватался за все мелкие роли и как бы ни старалась кинокомпания использовать его на всю катушку, подчинены суровым критериям спроса и предложения, которые никогда не руководствуются объективными потребностями человека, а только его истинными или предполагаемыми талантами, за кем-то они признаются, но чаще отрицаются, а ведь многие таланты, менее бросающиеся в глаза, вполне заслуживали бы того, чтобы на них обратили внимание. Иначе говоря, наш Даниел Санта-Клара, возможно, стал бы в конце концов известным артистом, если бы на него пал выбор Фортуны в лице проницательного и любящего риск продюсера, из тех, которым иногда вдруг взбредает в голову низвергать звезды первой и великодушно возносить звезды второй и третьей величины. Не стоит торопить время, это всегда было лучшим способом добиться успеха, с тех пор как стоит мир, Даниел Санта-Клара человек еще молодой, приятной наружности, он явно одарен исполнительскими способностями, было бы просто несправедливо, если бы он провел остаток жизни, играя дежурного администратора или что-то еще в том же роде. Недавно мы видели его в роли импресарио в фильме «Богиня сцены», заслуженно включенного в список главных исполнителей. Это может означать, что на него наконец-то обратили внимание. Как известно, будущее, где бы оно ни находилось, ждет. А вот кому ждать дольше не следует, так это Тертулиано Максимо Афонсо, чтобы не запечатлеть в фотографической памяти официантов кафе тревожащую черноту своего внешнего вида, мы забыли сказать, что сегодня на нем темный костюм, а теперь еще, из-за нестерпимо яркого солнечного света, ему все-таки пришлось надеть темные очки. Он оставил деньги на столе, чтобы не подзывать официанта, и быстрым шагом направился к телефонной кабинке на другом конце террасы. Он вынул из верхнего кармана пиджака записку с номером Даниела Санта-Клары и набрал его. Он не собирался разговаривать, хотел только узнать, есть ли кто-нибудь дома, и если есть, то кто. На этот раз никакая женщина не прибежала к телефону с другого конца квартиры, никакой ребенок не сказал: мамы нету дома, и голос, абсолютно такой же, как у Тертулиано Максимо Афонсо, не спросил: кто говорит. Жена, наверное, на работе, подумал он, а актер на съемках, изображает какого-нибудь дорожного полицейского или строительного подрядчика. Он вышел из кабинки и посмотрел на часы. Приближалось время обеда. Никто из них не придет домой, подумал он, и в этот самый миг мимо него прошла женщина, он не успел разглядеть ее лицо, она пересекла улицу, направляясь к кафе, казалось, она тоже собирается посидеть на террасе, но нет, она подошла к дому, где живет Даниел Санта-Клара, и исчезла в подъезде. Тертулиано Максимо Афонсо не смог сдержаться, его лицо выразило досаду. Это, конечно, она, пробормотал он, его худшим недостатком, во всяком случае, с тех пор, как мы с ним познакомились, является слишком живое воображение, никто бы не сказал, что перед нами преподаватель истории, которого должны интересовать одни только факты, вот и теперь, толком не разглядев какую-то случайную женщину, он уже принялся фантазировать, гадать, кто она, а ведь он не знает ее, никогда раньше ее не видел. Однако надо отдать справедливость Тертулиано Максимо Афонсо, несмотря на свою склонность к безумному разгулу воображения, в решающий момент он способен подчинить свои фантазии такому холодному расчету, который заставил бы побледнеть от зависти самого прожженного биржевого брокера. Действительно, существует простой, можно даже сказать элементарный, способ узнать, направлялась ли вошедшая в дом женщина в квартиру Даниела Санта-Клары, надо только немного подумать, сообразить, подождать, пока лифт поднимется на пятый этаж, где живет Антонио Кларо, пока она откроет дверь и войдет, дать ей еще две минуты, чтобы положить сумочку на диван и прийти в себя, было бы невежливо снова заставлять ее бежать к телефону, как в прошлый раз, когда она ответила, с трудом переводя дыхание. Телефон звонил и звонил, звонил и звонил, но никто так и не взял трубку. Это была не она, подумал Тертулиано Максимо Афонсо, выходя из кабинки. Теперь ему больше нечего тут делать, его первая попытка приближения закончена, многие из его предыдущих действий были абсолютно необходимыми для успеха задуманной операции, многие другие оказались пустой тратой времени, но они помогли ему преодолеть сомнения, тревогу, страх, создавая впечатление, что маршировать на месте – это то же самое, что идти вперед, и что лучший результат отступления состоит в том, что позволяет все хорошо обдумать. Он оставил машину на соседней улице и теперь идет к ней, его миссия шпиона пока что закончена, но это только нам так кажется, а сам Тертулиано Максимо Афонсо провожает жадным любопытным взглядом всех встречных женщин, интересно, что они о нем думают, точнее, не всех, он исключил из игры слишком старых и слишком молоденьких, тех, кто не может быть женой тридцативосьмилетнего мужчины. Это мой возраст и, следовательно, также и его, и тут поток мыслей Тертулиано Максимо Афонсо, так сказать, раздвоился, с одной стороны, он принялся обдумывать некую пришедшую ему в голову дискриминационную идею, пытаясь понять, может ли спровоцировать разницу в возрасте их различное семейное положение, брак одного и иного рода любовная связь другого, проявив, таким образом, свои социальные предрассудки, свою концепцию благонравия и аморальности, с другой стороны, ему хотелось пренебречь вышеизложенными доводами и, исходя из того факта, что оба они являются копией друг друга, как показали просмотренные им видеофильмы, сделать вывод о столь же точном совпадении возраста преподавателя истории и актера. Что касается первой идеи, то в конце концов Тертулиано Максимо Афонсо пришлось признать, что каждое человеческое существо, если для этого не имеется непреодолимых моральных препятствий, имеет право соединяться с кем угодно, где угодно и как угодно, если согласна другая заинтересованная сторона. Что же касается его последующего рассуждения, то оно внезапно возродило в душе Тертулиано Максимо Афонсо желание, теперь намного более сильное, чем раньше, узнать, кто из них является двойником, отвергнув, как совершенно невероятное, предположение, что они оба родились в один и тот же день, один и тот же час, одну и ту же минуту и долю секунды, ибо тогда необходимо было бы допустить, что они не только одновременно увидели свет, но и впервые заплакали. Совпадения совпадениями, однако в пределах здравого смысла. Теперь Тертулиано Максимо Афонсо мучает мысль, что из них двоих он является младшим, что оригиналом является тот, другой, а он всего лишь копия, изначально обесцененное повторение. Абсолютное отсутствие у него дара ясновидения не позволяет ему различить в тумане грядущего, какое влияние может оказать все это на его будущее, которое мы с полным основанием можем считать непредсказуемым, но тот факт, что именно ему выпал жребий открыть сверхъестественное чудо удвоения, непроизвольно породил в его душе осознание своего первородства, первенства, и теперь его возмущает возникшая вдруг угроза того, что неизвестно откуда взявшийся честолюбивый незаконнорожденный брат может пожелать свергнуть его с престола. Поглощенный столь серьезными мыслями, терзаемый столь болезненными тревогами, Тертулиано Максимо Афонсо въехал, не сняв бороды, на свою улицу, где все его знают, рискуя, что кто-то начнет кричать: смотрите, угоняют машину сеньора доктора, и что какой-нибудь решительный сосед преградит ему путь своим автомобилем. Однако общественная солидарность теперь уже не та, что раньше, к счастью для Тертулиано Максимо Афонсо, и он беспрепятственно продолжил свой путь, никто не подал вида, что узнал его или его машину, но он отъехал подальше от своего квартала и, поскольку необходимость заставила его в последнее время стать прилежным посетителем торговых центров, зашел в первый попавшийся ему на глаза. Через десять минут он вышел, чисто выбритый, лишь с едва заметной щетиной, отросшей с утра. Придя домой, он обнаружил на автоответчике запись Марии да Пас, ничего серьезного, она просто спрашивала, как он поживает. Хорошо, пробормотал он, очень даже хорошо. Он пообещал себе, что обязательно позвонит ей вечером, но, скорее всего, он этого не сделает, скорее всего, он решится еще на один, окончательный шаг, который уже нельзя больше откладывать ни на одну страницу, и позвонит Даниелу Санта-Кларе.