Опасная красота. Созвездие Гидры (СИ) - Каримова Есения

Низ живота чуть побаливал, да и всё тело, стоило сделать неловкое движение, начинало ныть, будто после занятия по рукопашному бою. Она задумчиво подняла руку, разглядывая на запястье следы от пальцев, наливающиеся красным. Прежде Итан не позволял себе подобной грубости. Впрочем, вероятнее всего он просто не смог рассчитать силу, которой теперь у него было очевидно больше, чем у обычного человека.

Роанна тяжело вздохнула, и грудную клетку пронзила боль.

Итан вздрогнул и открыл глаза, мгновенно садясь на кровати. Мощное тело напряглось в боевой готовности, а расслабленное выражение испарилось.

— Я тебя разбудила? Прости, — шепнула Роанна, протянув к нему руку. Взгляд Палача смягчился, и он улыбнулся, взяв протянутую кисть обеими своими и прикоснувшись губами к раскрытой ладони.

— Я слишком привык к одиночеству, — Итан подтянулся к спинке кровати и притянул Роанну к себе. Теперь уже она лежала на его груди головой, ощущая знакомый запах. Если закрыть глаза, можно было словно наяву увидеть большую кузницу и маленькую комнатку над ней, освещённую одной лишь дрожащей от сквозняка свечой.

— Откуда это? — иллюзию разрушил задумчивый голос Итана и прикосновение к спине. Пальцы прошлись по старому шраму, тонкому, но пересекающему спину практически по всей длине, от плеча до бедра.

— Мы с Нонной поспорили, кто лучше владеет шпагой. Договорились, что шрамы никто не будет сводить, — вспомнила Роанна и хмыкнула, — шрам, конечно, впечатляет, но шпагой владею лучше я.

Она улыбнулась, вспомнив выражение лица Нонны, когда узкое лезвие в окровавленной, но не дрогнувшей руке Гидры упёрлось ей в шею.

— Это не для тебя, — тихо, буквально на грани слышимости произнёс Итан, и Роанна, погружённая в свои воспоминания, не услышала.

Следующими холодные пальцы коснулись шеи и ключицы. Что там, Роанна не знала, но от прикосновения чуть вздрогнула.

— Я сделал тебе больно, — мрачно констатировал Итан. Отрицать очевидное было бы глупо, поэтому она просто промолчала. Больно ей несомненно было. Из прошлой ночи вспышками приходили воспоминания о его требовательных поцелуях, от которых ныли губы, а во рту оставался медный привкус, сильных пальцах, сжимающих плечи, прижимающих к кровати запястья и оттягивающих голову за волосы.

— Раньше ты был другим, — стараясь, чтобы не прозвучало обвиняюще, ровно произнесла Роанна.

— Это верно, — задумчиво произнёс Итан, хмурясь и о чём-то напряжённо размышляя.

Желая сгладить неприятную тему, Роанна потянулась и коснулась губами его щеки.

— Не переживай.

— Я люблю тебя, — безо всякого перехода сказал Итан, мягко взяв ладонями её лицо. И было что-то в его взгляде настолько родное, знакомое и близкое, что на глазах выступили слёзы.

Итан осторожно обнял её, прижимая к себе, перебирая волосы и шепча в ухо какие-то успокаивающие слова, а слёзы, почуяв слабину, буквально хлынули из глаз.

Роанна с силой обхватила его в ответ, судорожно стискивая плечи, словно он пытался вырваться. Всплывали в памяти непрошенные моменты. Как кто-то доложил королю о её неверности. Как пылала, объятая огнём со всех сторон, та самая кузница вместе с маленькой комнаткой, вместе с рисунками и маленькими восковыми фигурками, которые Итан любил лепить в свободное время. Как злорадно кто-то шепнул ей, что она сама сгорит на следующем костре.

И Бездна. Зеленоватая, дрожащая завеса, Ничто, где сгинули миллионы до неё и миллионы сгинут после.

Ветер, развевающий красное платье. И Итан. Рядом. Такой надёжный, непоколебимо уверенный в своём выборе, сжимающий её ладонь так, словно боялся, что она вырвется и убежит. Или сам боялся передумать в последний момент, смалодушничать и выпустить её пальцы, остаться. Ведь ему можно, никто не будет его преследовать. Нужно отпустить его, пока ещё не поздно. Она ведь не верит в эти глупые сказки о Бездне.

Роанна пришла в себя всё в той же постели, но уже одна. От мокрых волос приятно пахло травами, влажное, покрытое кровавыми разводами постельное белье сменилось сухим и чистым, а сама она оказалась одета в длинную свободную рубашку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Зевнув, Гидра села, свесив ноги, и потёрла глаза. Стало ощутимо светлее, день явно прогрессировал.

Увидев приоткрытую дверцу шкафа, она подошла и посмотрела на себя в зеркало, подняв рубашку. На шее, куда было неприятно дотрагиваться, обозначился крупный кровоподтёк. Следы пальцев обнаружились на обоих запястьях, на внутренней стороне бедра и груди.

Роанна задумчиво прикусила губу и поморщилась, почувствовав боль.

Подумав, она решила, что возвращаться в Школу в том же платье с засосом на самом видном месте — не лучшая идея — и распахнула обе дверцы шкафа в поисках чего-нибудь вроде куртки.

За дверью послышались шаги, и вошёл Итан с подносом.

— В постель. Живо, — спокойно, даже добродушно произнёс он, но было что-то в его тоне и взгляде такое, отчего улыбаться Роанне расхотелось. Она села на кровать, подтянув к себе одеяло, и с любопытством уставилась на содержимое подноса. Чашка чая, тарелка с овсянкой, ещё одна со смазанными маслом гренками, стакан апельсинового сока, яблоко и кусочек цельного шоколада. Взвизгнув от восторга, Роанна потянулась к шоколаду. В Школе, само собой разумеется, сладостями никто их не кормил, и даже собственную дочь Эридан баловал редко, разве что приносил порой разноцветные леденцы и фрукты. Поэтому впервые попробовала такой вот сладкий коричневый слиток она только с год назад — собственно, Палач его и принёс на очередной её День Рождения.

— Сперва нормальная еда, — напомнил Итан, улыбаясь краем губ.

Закатив глаза, Роанна взялась за кашу.

— Фу, ты что, рецепт у нашей поварихи взял? — она поморщилась, подняв ложку и позволяя вязкой овсянке стечь обратно в тарелку.

— Это мне вместо «спасибо»? — иронично уточнил Итан, и она рассмеялась.

Вместе с гренками овсянка перестала казаться гадостью, и спустя минут десять Роанна добралась-таки до желанного шоколада, успевшего слегка подтаять и перепачкать ей руки, а заодно и губы. Она потянула было пальцы ко рту, но Итан мягко перехватил её руку и поочерёдно облизнул каждый палец.

Гидра заворожённо наблюдала за этим, чувствуя, как несмотря на тёплый день, по спине бегут мурашки.

Вздохнув, Итан неохотно отпустил её руку и взял чашку с чаем.

— Вот, я добавил туда обезболивающее.

— Мне не больно, — поморщившись, Роанна качнула головой и тут же вздрогнула, когда, забывшись, в очередной раз прикусила и так искусанную в кровь губу.

— Пей, — и снова тот же взгляд и тон, от которых хотелось опустить глаза.

От чая пахло смородиной и мятой, так что невольно вспомнилась Лира с её врождённым даром различать два совершенно одинаковых растения по еле заметной окантовке на краю листика.

То ли подействовало обезболивающее, то ли самовнушение, но ноющая боль в теле и правда сошла на нет. Роанна зевнула, отставив чашку, и легла, потянув Итана за собой. Тот не особенно сопротивлялся, как и до этого устроившись головой на её животе.

— Ты вообще больше ничего не рисовал, кроме моего лица? — полушутливо спросила Роанна, когда взгляд снова непроизвольно вернулся к стене с рисунками.

Итан вздохнул и, нашарив её запястье, сжал, переплетая их пальцы.

— Я рассчитывал, что ты вернёшься сразу. Что как только мы шагнули в Бездну, сразу же где-то родилась девочка с твоей душой, — неторопливо начал он, глядя в пространство, — но как мы с тобой теперь понимаем, это так не работает. Я бродил по Городу, в самый разгар Великого Восстания, из района в район, смотрел на разрушенные дома, покинутые улицы, мёртвые тела. И думал, что ты где-то среди этого хаоса, а я не могу тебе помочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Роанна судорожно вздохнула от того, насколько его спокойный тон контрастировал со смыслом сказанных слов, и крепче стиснула его руку.

— Мне оставалось только ждать и надеяться на судьбу. На магию Бездны. На счастливую случайность, в конце концов. И я ждал. Каждый раз, когда я начинал отчаиваться и думать, что ты давно родилась и умерла снова, так и не вспомнив, кем была и кто я такой — я брал лист, уголь и начинал рисовать. Эти портреты сделаны в самые безнадёжные, беспросветные, самые уродливые моменты, когда только твоё лицо помогало мне сохранить надежду.