Петр Первый - Анри Труайя

По приказу царя трупы оставались на месте казни в течение пяти месяцев: повешенные высоко и низко, лежащие на земле, разбросанные части тел на снегу. Подступы к Кремлю были усыпаны обезглавленными телами, которые источали, несмотря на холод, тлетворный запах. Насаженные на кол сотни голов стали добычей ворон. Проходя перед этими бесформенными останками, обтянутыми высохшей кожей, без глаз, без носов и с паклей из волос, прохожие крестились. В начале 1699 года трибунал возобновил работу в десяти пыточных камерах. В результате – еще сто тридцать семь повешенных и двести восемьдесят пять наказанных кнутом и клейменных каленым железом. Третьего февраля 1699 года племянник генерала Лефорта писал из Москвы: «Сегодня приговорили к смерти еще триста несчастных. Его Величество приказал, чтобы все иностранцы присутствовали на казни. Это последние. Все остальные уже получили свой приговор».[38]

Наконец разложившиеся трупы вперемешку были погружены на телеги и вывезены в разные провинциальные города, где были свалены в кучу в публичных местах, в назидание народу. Позднее их погребли в братских могилах. Над каждой могилой поставили колонну, на которой был выгравирован список преступлений, совершенных покойными. Их головы, насаженные на колья, увенчивали могилу.

Сразу после окончания казней шестнадцать стрелецких полков было расформировано, а стрельцы высланы из Москвы. Им было запрещено перемещаться без паспорта, их нельзя было нанимать на военную службу. Вдовы и дети мятежников обязаны были также покинуть столицу. Населению было запрещено давать им убежище и принимать на работу. Их ждал удел нищих, а голод и холод закончили дело палачей.

Что касается Софьи, ее виновность не была доказана, Петр удовлетворился тем, что Софью постригли в монахини в Новодевичьем монастыре, куда она была заточена. Ее лишили всех титулов и заточили в маленькой тесной келье. Под именем сестры Сусанны она стала одной из многочисленных монашек монастыря.[39] Царевну Марфу, обвиненную также в сношениях с заговорщиками, постигла такая же участь. Ее постригли в монахини в Успенском монастыре под именем Маргариты. Постриг в монастыре казался Петру самым действенным решением, чтобы избавиться от этих женщин.

После элегантных и свободных в обращении созданий, которых он знал за границей, Евдокия казалась ему безвкусно одетой, без блеска, без изюминки, без тайны. Он считал ее достойной сожаления русской женщиной, которая принадлежала к анахроническому миру, который он обрек на исчезновение. Петр ни разу не написал ей во время всего своего путешествия. По возвращении он пригласил ее и в присутствии Виниуса, управляющего почтовой службой, холодно посоветовал ей удалиться в монастырь. Возмутившаяся Евдокия отказалась. Какое преступление она совершила, чтобы заслужить такое наказание? Ни разу ее имя не было упомянуто во время следствия по делу стрельцов. Она всей душой любит царя, к тому же она мать царевича. Неужели Петр думает разлучить ее с сыном? Чтобы поддержать законную супругу царя, вмешался патриарх Адриан. Петр в ярости отослал ее и, после того как три недели выслушивал клятвы и слезы Евдокии, посадил ее в простую карету, запряженную двойкой лошадей, и отправил без всякого сопровождения в Суздальский Покровский монастырь.

Несчастный сын царя Алексей был обречен на страдания. Когда ему исполнилось девять лет, воспитание мальчика поручили его злейшему врагу, любимой сестре Петра – Наталье. Двадцатишестилетняя Евдокия, лишенная всех титулов и привилегий, стала просто монахиней Еленой. Она не получала ни копейки на содержание и не имела рядом никого из прислуги. Нуждаясь во всем, она обращалась к своему брату, Абраму Лопухину, с просьбами прислать ей что-нибудь из еды.

Евдокия стала отныне «невестой Господа» и не могла больше быть супругой царя. Петр полагал, что окончательно освободился от уз супружества. Даже в глазах Церкви он выглядел таким образом вдовцом, свободным как воздух и готовым к новым приключениям. Во время долгой кампании по наказанию стрельцов царь демонстрировал за столом нездоровое оживление. Говорили, что вид крови и слез побуждал его больше пить. Он ходил от стола к эшафоту и от эшафота к столу. В действительности пытка в то время не была чем-то особенным. Это был скорее один из обязательных аспектов правосудия. Царь Алексей Михайлович, получивший прозвище Тишайший, отец Петра, отправил на казнь более семи тысяч человек после восстания 1663 года в Москве. Почему его сын должен предстать более благородным? Впрочем, методы пыток, которые он применял, практически не отличались от тех, которые использовались в других странах. Действуя таким образом, у Петра не было ощущения, что он предает европейские модели. Напротив, он дополнял свою задачу славянским отсутствием чувства меры.

После того как было порублено много голов, он снова стал резать бороды. Ему не давала покоя традиция носить бороды. Он видел в ней все большее и большее оскорбление цивилизации. У его соратников и близких друзей были гладкие щеки, а у остальных?.. «Русские, – писал современник, капитан Перри, – придавали бороде религиозное значение. Бороды у них спускались до груди. Они их причесывали и поглаживали, стараясь не потерять ни единого волоса. В этом было их отличие от иностранцев». Не имея возможности собственноручно остричь весь свой народ, Петр публикует указ, запрещающий носить бороды всем, за исключением духовенства. Бородачи, которые, несмотря на повеление царя, хотят сохранить бороды, должны заплатить налог, соответствующий их социальному статусу. Сто рублей в год для знати и высокопоставленных чиновников; шестьдесят рублей для придворных и коммерсантов; тридцать рублей для лакеев и кучеров; полкопейки при входе и выходе из города для крестьян. Всем им выдавали в качестве квитанции бронзовую медаль с надписью «Налог уплачен». На этой медали была выгравирована борода и иногда девиз: «Борода – лишняя ноша». Люди таким образом должны были носить на себе эти медали и предъявлять их по каждому требованию. Медаль обновлялась каждый год. Большинство знатных жителей и торговцев считали такой налог тяжелым бременем, и все заканчивалось решением сбрить бороду. А крестьяне предпочитали заплатить назначенную плату, входя в ворота большого города и возвращаясь в свою деревню бородой по ветру, как настоящие мужчины и истинные христиане. Капитан Перри рассказывает, что встретил на воронежской стройке уже немолодого плотника, который выходил от цирюльника, и спросил его: «Где же твоя борода?» – «Вот она, – ответил тот, вынимая из-за пазухи огромный пучок длинных волос. – Я запру ее в сундук и велю положить с собой в гроб, чтобы, когда умру, предстать с ней перед судом Божьим. И все мои товарищи так же сделают».