Прекрасные авантюристки (новеллы) - Елена Арсеньева

И в этот миг Марья Федоровна поняла, что готова на все — да, на все, только чтобы получить возможность еще хоть раз взглянуть в глаза Годунова и увидеть в них страх. Страх и неуверенность в своей участи!

Она сдержанно простилась с царем и удалилась, высказав на прощание только одно пожелание — избавиться от прежних слуг и завести в Угличе новых. Разрешение было дано смущенным, огорченным царем. Если Борис Годунов и остался недоволен снисходительностью Федора Ивановича, то виду не подал. Такую малость он мог разрешить опальной царице! Ведь взамен он получал многое, многое… почти все, чего желал!

Утром следующего дня все Нагие и царевич Дмитрий вместе с ними удалились в Углич — на пять лет. И все эти годы Марья Федоровна каждый день, каждый час ждала беды. Ждала беды от Годунова!

Ее предчувствия сбылись именно в том месяце, который самим названием своим предсказывает страдания и беды. Не зря говорят в народе: «В мае — маяться!»

…С самого начала мая царевич все прихварывал. Василиса Волхова прослышала, есть-де знатный знахарь, лечит всех, и все выздоравливают, — может, зазвать его на царский двор?

Марья Федоровна побоялась принять решение сама, стала советоваться с братьями. Михаил, он был попроще, говорил: отчего не позвать? Афанасий, осторожный хитрован, помалкивал, потом уклончиво проронил: «Опасаюсь я…»

Марья Федоровна понимающе кивнула: допусти в дом знахаря, чужого человека, — за ним разве уследишь? А ну как окажется в самом деле подсыл Годунова? С него, с хитреца Бориски, всякое станется. Ведь, по слухам, сестра его Ирина вовсе неплодна. Случись что с Федором — а он слаб умом и хил телом, — немедля будет царевич вывезен из Углича и воссядет на трон. Ирину — в монастырь, Бориску… знает небось, что ему на коленях придется жизнь для себя вымаливать! Не может, ну никак не может он жить спокойно, пока подрастает в Угличе маленький царевич — законный наследник Ивана Грозного!

Сама Марья Федоровна от этих мыслей минуты покоя не знала, с ними засыпала, с ними просыпалась, с ними вскакивала среди ночи, бессонно глядя во тьму. Страшилась не только за невинного ребенка — и за себя, и за братьев. Долгие годы, проведенные в напряжении, не прошли для нее даром: на некогда прекрасном лице застыло выражение непреходящей тревоги, черные глаза глядели испуганно, словно высматривали приближение опасности.

Да, ей всюду виделась опасность. Но все-таки подступы настоящей беды она проглядела…

Началось с того, что по приказу Годунова (якобы по государеву, однако всяк знал, откуда ветер дует!) царевича Дмитрия и Марью Федоровну запретили поминать в церквах при постоянных здравицах в честь государевой семьи. Все чаще распространялся слух, что угличский поселенец вообще не может притязать на престол: сын от седьмой жены не считается законным ребенком и наследником.

Нагие были оскорблены, однако что они могли поделать? Обратиться к государю с челобитной? Но разве пробьется грамотка к Федору Ивановичу, минуя Бориску? Решили ждать удобного случая, а тем временем в Угличе появился дьяк Михаил Битяговский с сыном Данилою да племянником Никитой Качаловым.

Причина его приезда была вполне прилична: якобы хозяйством ведать. Марья Федоровна удивилась: нешто их хозяйство плохо блюдется? Видать, Битяговский думал, что плохо, иначе почему бы слонялся день-деньской по всем закоулкам дворца, все вынюхивал и выглядывал? Как наткнешься на него в темном коридоре — невольно за сердце схватишься. Рожа-то у него — словно бы и родного отца сейчас зарезать готов. Сущий зверь! Да и сынок с племянником таковы же.

Хуже всего, что с ними стала вести дружбу Василиса Волохова. И сын ее Осип не отходил от Битяговских да Никиты Качалова. Раньше царица доверяла мамке безоговорочно, а теперь стала держаться отчужденно.

И вот он настал — тот майский день. Царица с сыном как раз воротилась от обедни. Сияло все вокруг, деревья зеленели небывало — очень уж теплым выдался май, птицы пели как ошалелые. Зелень, голубое небо, алая, словно огнем горящая новая рубашечка царевича… Ожерелок[25] ее был расшит жемчугом.

Пришли во дворец. Царевич снова запросился погулять. Марья Федоровна пыталась его удержать: дескать, уже на стол накрывают, вот откушаешь — и гуляй себе, но в мальчишку словно бес вселился. Так всегда бывало, когда кто-то осмеливался ему перечить.

Марья Федоровна гладила его по голове, уговаривала, насыпала полные пригоршни орешков — и уже почти успокоила, как принесло Василису.

— А что день на дворе сияет! Что ребят на дворе, царевич, милый! — запела сладким голосом. — Пойдем-ка погуляем до обеда, покажу, чем там забавляются.

И, даже не поглядев на царицу, словно той и не было здесь, схватила Дмитрия за руку и повела вон из горницы.

Того и вести не надо было! Мигом вырвал руку у Василисы, стремглав слетел по лестнице — и тотчас со двора зазвенел его веселый голос.

Марья Федоровна и не хотела, а улыбнулась: «Может, птицу какую ребята принесли? Ладно уж, пускай повеселится дитя». И почти в ту же минуту послышался крик няньки Арины. Отчаянный, пронзительный, душераздирающий!

Марья Федоровна помертвела и несколько мгновений не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Царевич! — собственный крик вернул ей способность двигаться. Не помнила, как слетела с лестницы, как оказалась во дворе. И тут снова подкосились ноги при виде Арины, которая стояла на коленях и поддерживала голову лежавшего на земле Дмитрия.

Горло его было в крови. Рядом, на земле, лежал окровавленный нож, а чуть поодаль, озираясь затравленно, словно волки, стояли Битяговские с Качаловым да Оська Волохов, которого все силилась прикрыть собой Василиса…

Спустя немалое время прибыли из Москвы расследователи во главе с князем Василием Ивановичем Шуйским. Принялись расспрашивать народ.

Выходило, что дело было так: когда мамка Василиса вывела царевича во двор, к нему подошел Осип Волохов и сказал:

— Дивно хорошо у тебя ожерелье новое, царевич. Дай-ка погляжу.

Мальчик вскинул голову, красуясь. В это время Осип резко тряхнул рукой, и из рукава его высунулся нож, которым он и чиркнул по горлу царевича. Тот упал, как стоял, заливаясь кровью… Кормилица Арина Жданова бросилась к нему, прижала к себе и принялась кричать, взывая о помощи. Осип же и Битяговские рвались к нему с ножами и пытались оттащить Арину.

На крик из дому выскочила царица и ее родня. Суматоха поднялась страшная! Брат царицы Афанасий схватил царевича — никто не мог понять, жив мальчик еще или мертв, — бегал с ним туда-сюда. Марья же Федоровна словно обезумела. Вместо того чтобы оказать помощь сыну, она схватила валявшееся в стороне полено и принялась что было мочи охаживать Василису Волохову. Потом упала без чувств. Битяговские и Волоховы с Качаловым рванулись было бежать, однако в ворота ворвался народ.