Полдень, XXI век (август 2011) - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лаврентьев обернулся.
– Зачем? Пригодится!
Мартынов пожал плечами, поднял капюшон на голову, но не ушел к остальным, а только сделал несколько шагов назад, дистанцируясь от Лаврентьева и оставшись наблюдать.
– Ну, – обратился Лаврентьев к Русалке, – жаль расставаться, но если нужно – иди! В кармане я денег немного положил, вдруг пригодятся… А лучше бы, конечно, чтоб не пригодились никогда!
Ему стало намного легче. Даже если она сейчас уйдет – а она точно уйдет, он это знал – она все-таки у него была. Собственная русалка, самая красивая женщина этого мира.
– Ты им опять соврал! – сказала она, глядя в сторону «лэндкрузера».
– Не соврал, а не сказал – это разные вещи! – без нажима оспорил он.
– Знать и не сказать – это и ложь и трусость одновременно! – настаивала она.
– Иди уж! – голос его чуть дрогнул. – Откуда взялась такая ушная на мою голову!
Она тронула Лаврентьева за рукав, повернулась и пошла прочь. Он провожал ее взглядом, пока она не перешла дорогу и не направилась в еще занесенное снегом поле, – бывшие сельхозугодья, с которых осенью собрали последний урожай картошки. Идти ей было трудно, ноги то по колено проваливались в пропитанный влагой снег, то запинались о земляные валки, но она шла все дальше и дальше. Потом остановилась и сделала то, что он ждал – сорвала с себя тесный голубой комбинезон и сбросила унты. Тогда он отвернулся и шагнул за лопатой.
– Михалыч! – очнулся, наконец, его водитель. Он был единственным, кто оставался на месте в ожидании приказа. – А ты чего это? Зачем тогда мороки столько: бетон ночью, девка эта?
– О, черт! – разогнулся Лаврентьев с лопатой в руках. – Слышь, Петрович, валил бы ты отсюда подобру-поздорову! Забирай шмутье свое из машины и вали! Только ключи не забудь оставить, а то мне не по чину на «японце» за тобой гоняться!
– Вы что, Сергей Михайлович! – сжался водитель. – Я-то в чем провинился?
– Ты, если еще раз вякнешь – прям лопатой зашибу и лично в бетон закатаю! – заорал Лаврентьев. – На хер пошел отсюда, иуда сраная! Ты думаешь, я брата своего не знаю, Лаврентьева Алексея Михалыча? Да даже если бы я сам зассал ему позвонить и все точки расставить – он бы ни хрена не зассал! Вчера вечером мы с ним разговаривали, лично заезжал, на прием напросился. Ни хрена он не знал о Русалке, ни сном, ни духом! А бумажки, которые ты сам наваял, я сейчас Шмаку отдам с пояснением: от кого получил и с какой целью! Ты после этого не только ездить никогда не будешь, тебя посрать на руках придется носить, понял!
Петрович понял все настолько хорошо, что рванул пулей. «Лэндкрузер» обогнул с другой стороны, чтоб ненароком не встретиться с поджидавшими его охранниками, кое-что разобравшими в крике Лаврентьева. У самого «БМВ» чуть не упал, но чудом удержался на разъехавшихся ногах.
Дальше можно было не смотреть, и Лаврентьев натянул перчатки. Вообще легко стало на душе – воистину, крик иногда помогает. Он со скрежетом всадил лопату под бетонную кучу и перевалил ее в яму – раз. Обалдеть, думал он, два куба одной лопаткой перекидывать! Взмокну – куда там сауна! – и вонять буду, как солдатская портянка. Придется заехать домой, помыться. Впрочем, все равно нужно заехать – не попрешься же в офис в грязных башмаках!
На его десятой лопате к ней присоединилась еще одна – подошел Чихоткин. На восемнадцатой отстранили его самого – Голубенко попросил подвинуться, и он пошел утрамбовывать бетон в перерывах между взмахами лопат. Да, яма ему никогда не нравилась, а ребята всегда казались «ничего». Они и оказались «ничего».
– Сергей Михайлович! – окликнул его Мартынов.
– А?
– Я схожу, принесу комбинезон? Ей он не нужен, а на баксы тысячи две стоит!
Лаврентьев кивнул, поправив.
– Три!
Три дня спустя Сергей Михайлович Лаврентьев, вдребезги разругавшись с собственным тестем, забрал жену и уехал в Прагу.
Майк Гелприн, Александр Габриэль
Виршители
Рассказ
Утро было сырым, промозглым и серым. Город, закутавшись в туман, досыпал, досматривал последние сны, дрожал крышами домов под осенней слякотной моросью. Ещё не вышли на мощённые булыжником улицы первые молочницы, ещё не менялась гвардейская стража у городских ворот, а виршитель Элоим был уже на ногах.
Ежедневный двухчасовой путь до мрачного, серого камня, строения, отведённого под нужды Ордена, Элоим проделывал пешком. Он разменял уже шестой десяток, и утренний моцион для поддержания здоровья был необходим. Кроме того, самые лучшие, самые сильные вирши Элоим сложил именно в утренние часы. Впрочем, это было давно, ещё при жизни виршителя Эдгара. Тогда Элоим был всего лишь молодым виршетворцем, он и мечтать не смел, что займёт после смерти Эдгара его место, возглавит Орден и станет вторым лицом в стране после короля.
Элоим, преодолев с десяток кривых узких переулков, вышел, наконец, к городскому парку, углубился в него и вскоре достиг заросшего лилиями и кувшинками пруда. Виршитель остановился, он всегда останавливался на этом месте. Пруд был его свиршением, проделанным в одночасье, экспромтом, сам король рукоплескал ему тогда и пожаловал орден Дактиля, первый из пятёрки орденов Размера.
Пару минут Элоим постоял, любуясь на свиршение, затем двинулся дальше. До здания Ордена он добрался, когда утренний туман уже рассеялся и сошёл на нет, а Город пробудился и вовсю перекликался людскими голосами.
У входа в здание Элоим остановился и склонил голову. Здесь в стену была вмурована латунная табличка с начертанным на ней эдгаровским виршем. Тем самым, знаменитым, отвратившим поразивший страну мор.
Когда чумной неотвратимый мори в каждый дом, и в каждое подворьеявился нежеланным, словно вор,неся с собой неслыханное горе…Когда беда, страшней которой нет,в дома проникла сквозь дверные щели,и всё тусклей привычный звездный свет,всё глуше и печальней птичьи трели…Когда летят, нахмурясь, облакаи небо предзакатное багрово,и смерти равнодушная рукавыхватывает каждого второго…Когда, смирясь, к земле прильнула высьи замолчали скрипки и валторны…Я приказал беде: «Остановись!»,черпнув душою силы виршетворной.И я пою конец чумных времён,конец беде под каждым нашим кровом.Любой больной да будет исцелен,Здоровый же – останется здоровым! —
в который раз прочитал Элоим, хотя и знал вирш наизусть.
Он распахнул тяжёлую резную дверь, вошёл и по винтовой лестнице поднялся на второй этаж, к кабинету.
Виршетворец Эрмил, поджарый, подтянутый смуглый красавец с чёрными вьющимися волосами, падающими на высокий лоб, был уже на месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});