Кодекс смерти - Герт Нюгордсхауг

Фредрик тщательно исследовал комнату. Убедился, что Андреа вчера приносила «священника», но кроме нее никто не заходил. Тяжело вздохнув, сел на кровать. Спрятал лицо в ладонях. Скоро, сказал он себе, скоро.

Он лежал на кровати, глядя вверх, на перекладины балдахина. Приняв душ и обработав ссадины и ушибы, чувствовал себя не хуже, чем норвежский король Улав Святой после разгрома под Стиклестадом. И ведь тот при жизни стойко переносил все тяготы.

Голос.

Вчера днем он слышал чей-то голос в помещении за вестибюлем. Голос, как будто никак не совместимый с тем, что здесь происходит. Или дело обстоит как раз наоборот? Тогда становятся еще понятнее вспышки Ромео Умбро. Неужели действительно…

Записи Фредрика лежали у него на груди. Он перечитал внесенные туда имена. Многие из них можно зачеркнуть… Он зачеркнул и задумался. Картина вроде бы ясна. Вплоть до одной детали. Эта деталь — смерть. Он не видел логической связи.

Стук в дверь нарушил его размышления. Сам хозяин принес ему завтрак.

— Не хочешь — не отвечай, но все-таки — с тобой случилось что-то серьезное? — Поставив поднос на тумбочку, он отступил и нервно забарабанил пальцами по комоду.

— Ничего серьезного, — ответил Фредрик. — Я сам виноват. Отлично провел ночь под звездами.

Тут же он добавил, пристально глядя на Гаррофоли:

— Отвечай коротко и ясно: почему ты боишься Эмпедесийских сестер?

Хозяин гостиницы потерянно осмотрелся кругом, продолжая барабанить пальцами, потом прошептал:

— Они возрождают старую веру… Проклятые сектанты. Андреа, моя жена, и… и Иль Фалько, этот взбалмошный старик, они… они повздорили. Андреа хочет…

— Вот именно, — вступил Фредрик. — Андреа поддалась влиянию монахинь, верно? И ты боишься, что Ромео Умбро отнимет у тебя гостиницу, потому что тебе не хватает духа раз навсегда покончить со старыми призраками, так?

Синьор Гаррофоли опустил глаза.

— Я… я… многого не понимаю. Последние полгода, последний месяц… нет, синьор Дрюм, тебе следовало бы раньше приехать сюда. Ты увидел бы совсем другие… — Он не договорил.

— Чего ты не понимаешь? — жестко спросил Фредрик.

— Ничего, синьор, ничего, мне нечего сказать, я уже сам не хозяин в своем доме, пойми, — страдальчески вымолвил бородач.

— Почему ты не пострижешь волосы и бороду? Потому что Андреа желает видеть рядом с собой подобие монаха, приора? И чего, собственно, добиваются Эмпедесийские сестры? Сдается мне, кое-что тебе известно.

— Это безумие, — пробормотал Гаррофоли. — И я не верю в это ни на грош. Есть старое предание, оно сохранилось с давней, непросвещенной поры, будто бы земля Офанеса освящена кровью из тела Иисуса и будто бы однажды ночью именно отсюда по всему свету разнесется песнь, которая возвестит пришествие Господа и повергнет неверных в прах. Что-то в этом роде. Эти монахи занимались всякими темными делами, не имеющими ничего общего с истинным христианством. — Он перевел дух. — А волосы и бороду я постригу сейчас же! Хватит, пора Джианфранко Гаррофоли показать, кто он такой на самом деле! Больше так продолжаться не может.

Он дернул себя за волосы и стремительно вышел из номера.

Фредрик невольно улыбнулся. Интересно, что теперь произойдет.

Спокойно позавтракав, он углубился в учение Пифагора о совершенстве гармонии.

Полчаса спустя где-то в доме поднялся страшный шум. Какая-то женщина истерически визжала, ей отвечал чей-то бас. Фредрик захватил самое необходимое, вышел из номера, запер дверь и спустился в вестибюль.

Шум доносился из комнаты за стойкой. Он услышал женский плач, потом наступила тишина. Фредрик сел в кожаное кресло, созерцая картину, изображающую Деву Марию с кровью Иисуса. Картина была мрачная.

Внезапно зазвонил телефон на стойке. Тотчас дверь за стойкой распахнулась, и появился хозяин гостиницы. Выглядел он весьма необычно — в правой руке ножницы, голова наголо пострижена, если не считать нескольких свисающих прядей, полбороды сбрито, так что Гаррофоли напоминал недоощипанную утку. Он ошалело озирался, пока не остановил взгляд на телефоне и схватил трубку.

Фредрик понял, что близится разрешение загадки.

Гаррофолли запинался, то и дело переспрашивал телефонистку, наконец, лицо его прояснилось, и он протянул трубку Фредрику.

— Спрашивают синьора Дрюма. Из Норвегии. — Сказал и направился обратно в соседнюю комнату, бормоча на ходу: — Как только найду ключ, немедленно изгоню Дьявола.

Фредрик услышал в трубке голос Дэвида Пирсона. Органист явно был сильно взволнован.

— Я трудился всю ночь, Фредрик. Расшифровал поразительный текст, смею утверждать, что в истории музыки не было ничего подобного. Я обратился к трактату Боэция, перечитал труд Гукбальда «De Institutione Harmonica», написанный в 890 году. Все сходится. Даже анонимные средневековые труды «Musica Enchiriadis» и «Scholia Enchiriadis» подтверждают мои выводы. Перед нами ноты дохристианской эпохи, Фредрик. Готовое музыкальное произведение! Ты меня слышишь?

— Отлично слышу, — ответил Фредрик. — Продолжай.

— Ты был прав, когда предположил, что речь идет о невмах, предшественниках известного нам нотного письма. Больше того, это даже праневмы, о которых прежде никто не знал, понимаешь? — У органиста срывался голос. — Классические невмы — virga, punctum, podatus, torculus и так далее — развились на основе этих знаков, я совершенно уверен. Я всю ночь глаз не сомкнул, Фредрик, это выдающееся открытие. И знаешь, что у меня получилось? Я попытался прочесть эти знаки, пользуясь системой Гукбальда, и получилось! У меня записана на бумаге мелодия современными нотами. Но…

Пирсон вдруг замолчал.

— Но? — Фредрик затаил дыхание.

— Это странная мелодия, Фредрик. Исполнить ее невозможно. Ходы голоса вверх и вниз такие дикие, что вряд ли пришлись бы по вкусу любителям музыки. Не понимаю вообще, как можно исполнить эту мелодию, слышишь, Фредрик?

— Слышу, слышу. Но Дэвид, мне невдомек, как ни стараюсь понять, почему это нельзя сыграть ноты, записанные на бумаге? Странно это. — Фредрик поежился.

— Ну, вообще это возможно, но для этого нужен совершенно особенный инструмент, который — как бы тебе объяснить — издает одновременно два различных, но по-своему сопряженных звука. И то получится диковинная мелодия. Во всяком случае, на органе ее не исполнить.

Силот, подумал Фредрик. Священный Силотиан. Вслух он сказал:

— Ты просто гений, Дэвид, приезжай в Осло — поставлю тебе бутылочку сказочного бургундского. А теперь послушай, это очень важно: никому ни слова о том, что ты обнаружил, что открыл. Этот материал еще не публиковался, и было бы нехорошо, если бы общественность была ознакомлена прежде, чем дадут свое заключение итальянские исследователи. Право собственности на эти бумаги принадлежит им, понимаешь?

— Понимаю, Фредрик, понимаю. Само знакомство с этими праневмами для меня великое событие. Может быть, я первый их расшифровал, слышишь?

— Слышу, Дэвид, ты первый, поздравляю, эта честь по заслугам. А теперь я должен закончить разговор, тут происходят вещи, которые трудно объяснить по телефону.

— Удачи, Фредрик! — весело пожелал Дэвид Пирсон.

Фредрик медленно поднялся в свой номер. Конечно, говорил он себе, все так и есть.

Учение герметизма. Ermetica Musica. Геката и Персефона, владычицы волшебства и преисподней, начертали Шепот Смерти для Священного Силотиана.

Но Дэвид Пирсон — не первый. Будь он первым, все обернулось бы иначе. Тогда Женевьева и Фредрик теперь, скорее всего, прогуливались бы, держась за руки, по романтическому пляжу в другом конце Италии. А сейчас он здесь, у пупа мира, где земля все еще окрашена кровью.

Около часа Фредрик покинул гостиницу, захватив свои вещи. Но перед тем он позвонил в Римский университет и в Берген. Разговор был очень важный, и услышанное обеспокоило его. Синьор Гаррофоли, чисто выбритый и постриженный, выразил сожаление, что постоялец покидает Офанес именно теперь, когда есть надежда, что все наладится. Фредрик щедро расплатился и помахал ему рукой.

— Отправляюсь прямиком в Осло! — громко крикнул он.

Собирался сесть на автобус до Катандзаро, отправляющийся из Офанеса в десять минут второго.

Фредрик не спеша пересек площадь. Почти все столики кафе синьора Ратти были заняты. Он увидел много знакомых лиц. Остановка автобуса находилась рядом с площадью. Кроме него, здесь никого не было.

Музыка, мрачно подумал он, пришло время Фредрику Дрюму исполнить свой вальс.

Приехал автобус, он вошел и сел за спиной у водителя. После четвертого поворота легонько коснулся его плеча.

— Scusi, fermare![24] Я передумал.

Шофер покачал головой, остановился у обочины и выпустил Фредрика. Подхватив чемодан, тот живо юркнул в оливковую рощу и зашагал обратно в селение, прячась за кустами вдали от дороги. Он разработал план и примерно представлял себе, куда этот план его приведет. Из-за острой боли в боку вынужден был то и дело останавливаться и отдыхать. Чемодан он нес в левой руке. Наконец увидел впереди дома Офанеса. Зашел с тыла к нужному месту. Осталось пересечь небольшой выгон, огород, и он выйдет к дому синьора Ратти.