Под крылом доктора Фрейда - Ирина Степановская

«Может, я в сумасшедшем доме? А мне только кажется, что я на приеме у замминистра?» — подумал Давыдов.

— Как известно, главная заповедь врача — не навреди! — глухо сказал он.

— Вы правы, — не удивился его оппонент, — но, как известно, в Уголовном кодексе есть даже статья об оставлении без помощи. И это статья по ряду пунктов относится и к медицинским работникам.

— Но не к экспериментаторам, — заметил Давыдов. А сам подумал: «Чего я спорю? Здесь все равно никому ничего не докажешь. Но самое главное, я хочу сдаться».

— А что вы скажете на это?

Молодой человек вынул из папки газету. Полстраницы занимал огромный портрет Давыдова, а ниже — фотография Тани, сидящей в своем кабинете в тот роковой день. «Известные ученые решили раскрыть тайну своих сенсационных открытий!» — огромными красными буквами было написано вверху. Подписи под фотографиями Давыдов издалека не разобрал.

— Досадное недоразумение. Журналистка без моего разрешения проникла в лабораторию, в которой работала моя жена. Я не могу отвечать за тот бред, который она написала без моего ведома…

— Бред? — В голосе молодого функционера появилось неприкрытое удивление. — Вы себя недооцениваете. Это же блестящий пиар-ход! Начало рекламной кампании. Вы начали загодя готовить публику к внедрению нового лекарства. И это замечательно. Это красиво! Это по-нашему! И с точки зрения коммерции — очень правильно!

Давыдов молчал. Он был огорошен.

Его собеседник отложил в сторону газету.

— А знаете, что после этой публикации редакция завалена письмами больных? Я связывался с редакцией — мы ведь обязаны все проверять. Люди готовы платить большие, очень большие деньги за то, чтобы начать лечиться по вашей методике. Вы представляете, сколько специализированных лечебных центров можно открыть по всей стране? И замечательно, что для этого не надо открывать огромные стационары, делать травматические операции, пересаживать органы, создавать какие-то дорогостоящие камеры и все тому подобное. Я уже прямо это вижу: забирается немного крови или, в крайнем случае, костного мозга, чуть-чуть изменяется структура ДНК — и эта, уже измененная, порция снова вводится в организм. Одному дадим магния, другому — кальция, третьему — железа, у четвертого выведем излишек йода… Это же замечательно! Не надо антидепрессантов, не надо омоновцев — мы получаем адекватных людей с хорошим настроением, благодушных, любящих, бесконфликтных… Мы станем, наконец, европейцами! Разве такие люди не нужны нашей стране? Представьте, какой замечательный порядок тогда воцарится даже на наших дорогах! Вот вы водите машину?

Пораженный, Давыдов все еще молчал. Но, по-видимому, его ответ замминистра и не требовался.

— Вчера какой-то дебил помял моей жене левое крыло. — Тон функционера стал почти теплый, конфиденциальный. — Конечно, у нее есть хорошая страховка и все такое, но если бы вы видели, как выглядел этот идиот! Как голодный павиан. А вы говорите «опыты на обезьянах». К тому же он был не прав! — Он помолчал, что-то с неудовольствием вспоминая. — А ужасные убийства на бытовой почве! А ревность?! И в каждом таком случае можно помочь с помощью вашей методики.

— Вы хорошо осведомлены.

— Я честно работаю. И вчера провел в вашем институте весь день. Вернулся, кстати, только сегодня утром, к вашему приходу. Так что имею самые свежие сведения. Кстати, человек, что давал мне пояснения, Никифоров, мне не понравился. Разговаривать с ним было неинтересно, он слишком приземлен. Не хотел бы я его видеть на вашем месте. А вашей жены не было. Вы, наверное, об этом знаете. Где она? Мне сказали, что нездорова. Надеюсь, ничего страшного?

«Хитрит или действительно Никифоров ничего не сказал?» Давыдов не знал, как лучше сказать.

— Я разговаривал с Татьяной Петровной сегодня утром по телефону. Ей лучше, — ответил он уклончиво. Это было правдой. Он говорил с Таней два часа назад. Голос ее был гораздо веселее. Он был сегодня почти таким же, как всегда.

— В общем, нам с вами есть над чем поработать и о чем поговорить. — Функционер дал понять, что аудиенция окончена. — Я познакомлю вас сейчас с моим сотрудником. Он покажет проектную документацию. Надеюсь, мы будем часто видеться.

Они пожали друг другу руки. Давыдов отметил, что рука молодого человека была сухая и холодная. «Йоду в тебе не хватает», — подумал он и отправился знакомиться с документами.

Дима

Настю решили прооперировать уже в три часа дня. Диагноз был поставлен: «острый аппендицит». Анализ крови все ухудшался, неясные боли в животе не проходили.

Дима был и рад этому, и не рад. Все-таки то, что Настю взяли на операцию посторонние доктора, реабилитировало его в глазах Альфии. Но любая операция (он это очень хорошо понимал) связана с риском, с болью. Но даже если просто проведут ревизию брюшной полости — и то будет лучше, чем неведение. В том, что Настя не симулянтка, он был уверен. Косвенным образом это подтвердили и другие врачи.

С некоторым удовольствием он позвонил в отделение и сообщил о предстоящей операции.

— Желаю успеха, — сухо ответила Альфия, не вдаваясь в расспросы. — Значит, появитесь не скоро?

— Это станет ясно через несколько суток.

— Ну, что же, звони. — И Альфия положила трубку.

Возле операционной он находиться не мог. Не стал рисковать, почувствовал удушье. Дима вышел из операционного отсека и вернулся в отделение. Присел на Настину кушетку, привалившись к стене, и решил подремать. «Ничего страшного, — успокаивал он себя. — Они здесь делают таких операций сотни». Но уснуть не мог.

Через некоторое время по направлению к операционной прошла гинеколог, та, что осматривала Настю утром. Он вскочил и побежал за ней, но она не остановилась.

Так прошло полтора часа. Дима снял свои наручные часы и тупо смотрел на циферблат.

— Пустите, молодой человек! — Сменившаяся утром медсестра приняла его за родственника.

Он встал. Медсестра быстро сняла Настино белье и бросила его на пол. Дима похолодел. Почему-то он решил, что, если постель меняют, значит, Настя умерла.

— Не смейте бросать! Откуда вы знаете? Что произошло?

Он побежал за сестрой и схватил ее за руки.

Она непонимающе посмотрела на него.

— Пустите, вы что? Сейчас операция закончится. Я в палате чистое белье постелю. После операции в палату кладут.

Смысл дошел до него не сразу. А когда дошел, он отпустил сестру и снова побежал к операционной. Сурин, словно сумасшедший, плохо понимал, что делает. Он загадал, что если сначала увидит Настю, то все у них будет хорошо.