Товарищи - Владимир Пистоленко

— Ты, Мазай, сказал сейчас напрасно. Выбирали мы тебя в старосты? Выбирали. Ну, и все. Другого старосту выбирать не будем. — Сергей повернулся к директору. — Не будем, потому что Мазай хороший староста. — Сергей снова обернулся к залу. — Правильно я говорю, ребята?

— Правильно! — сразу же ответили несколько голосов.

Затем выступали Батурин и Селезнев. А Колесов в заключительном слове дал краткую характеристику собранию:

— Я хочу сказать, ребята, вот еще о чем: сегодня на собрании восьмой группы, может быть, впервые была настоящая деловая критика. Пользу она, конечно, принесет. Но приняли эту критику не все одинаково. Некоторым она не понравилась, потому что задела за живое. Если говорить о выступлениях, то в первую очередь надо сказать, что кое у кого они были продиктованы не совестью, не желанием помочь группе, а просто приятельскими отношениями. Это в первую очередь касается вас, Мазай, Писаренко и Рудаков. Советую подумать на досуге.

ТОНЯ УГОВОРИЛА

Дедушка Кузьма и Анна Кузьминична ушли из дому задолго до рассвета. Егор остался одни. Он долго лежал в постели, закрывал глаза, стараясь уснуть, но сон не приходил.

Егор не заметил, как нахлынули воспоминания. Он представил себе знакомую комнату в общежитии ремесленного училища. Интересно, что сейчас делают

ребята? Наверно, спят еще. А может, встают. Васька Мазай включил свет, разбудил всех. Первым побежал в умывальную Сережка. А последним Коля. Он всегда последним умывается…

Егор как бы следил за ними: вот они одеваются, потом вышли на улицу, освещенную ленивым утренним светом, пришли в столовую, уселись завтракать, по четыре человека за столик… «А кто теперь сидит на моем месте? — подумал Егор. — Наверно, новенький, Жутаев». Он мысленно отправился вместе с товарищами в цех. Пришел на свое место, взял знакомую модель, опоку и начал формовать…

Егор протяжно и глубоко вздохнул и открыл глаза.

За окном стало совсем светло. Он умылся, позавтракал, убрал постель. Делать было нечего. Играть на гармошке не хотелось. Егор прошел в кухню, поискал, чем бы заняться. Взял веник и начал мести избу, хотя необходимости в этом не было: Анна Кузьминична перед уходом не только подмела, но и протерла полы влажной тряпкой.

С подметанием покончено. Егор прошел из горницы в кухню, из кухни в горницу и, не найдя больше никакого занятия, заскучал. Он сел у окна и стал смотреть во двор, но там ничего интересного, только сугробы. Он перешел к другому окну, потом посидел у стола, снова вышел па кухню.

Вдруг в окно он увидел в соседнем дворе двух мальчишек, прочищавших в снегу дорожки. Егор ожил. Он быстро натянул валенки, надел полушубок и шапку, захватил дедушкины варежки, взял в чулане деревянную лопату и выбежал во двор.

Дорожки были расчищены, но Егор решил, что они очень узки, и начал расширять их. Он вырубал лопатой большие снежные глыбы и, слегка покряхтывая, бросал на вершину сугроба.

Когда во дворе не осталось снега, который можно было бы куда-то бросить, Егор, раскрасневшийся, насвистывая веселый мотивчик, пошел в избу. Он был доволен, как бывает доволен человек, изрядно и с охотой поработавший.

Не успел он раздеться, как вошла девушка-почтальон:

— Вот вашей маме письмо. Только не от отца. Из армии все письма без марок посылаются, а это — с маркой. Значит, гражданское. Возьмите.

Егор положил письмо на стол и проводил почтальона.

— Откуда бы это?

Он снова взял в руки конверт и не спеша прочитал адрес: «…Село Платовка, Анне Кузьминичне Баклановой». Он посмотрел адрес отправителя, и вдруг в его висках словно молотки застучали: письмо было из ремесленного училища. Не думая, хорошо ли он поступает или плохо, Егор разорвал конверт и торопливо достал из него небольшой листок. Там было всего несколько строчек, написанных на машинке:

«Уважаемая Анна Кузьминична! Ваш сын Георгий Бакланов, являющийся воспитанником нашего училища, сбежал. Нами приняты меры к его розыску. Училище убедительно просит вас, Анна Кузьминична, немедленно сообщить, если ваш сын, а наш воспитанник Георгий Бакланов приедет домой. Директор училища Колесов».

«Что делать? Что теперь делать? — думал Егор, поглядывая то на письмо, то на конверт. — А я не отдам. Не отдам мамке, и все. Она даже и знать ничего не будет. Если пришлют второе, так не скоро». Он смял письмо, разорвал его на мелкие кусочки и вместе с конвертом бросил в печку, где грудой лежал еще жар от кизяка. Кусочки бумаги тут же воспламенились и легкими пластинками золы улетели в трубу. Егор закрыл печку и, сев у стола, задумался: «Значит, меня ищут. Наверно, и в милицию заявили. Чего доброго, милиция и домой нагрянет. Заберут и поведут к поезду. Как арестанта, как ворюгу какого-то». И Егор живо представил себе, как милиционер выводит его из дома, ведет по улице, а повсюду народ, все смотрят, удивляются, спрашивают — за что, а мать идет сзади и плачет. «Стыда не оберешься, — подумал Егор. — Скорее надо на работу в колхоз поступать. Тогда не очень прицепятся — был в училище, а теперь работает в колхозе. Сегодня надо повидать председателя колхоза. Дядя Лукьян вроде и суровый с виду, но на деле человек добрый, можно уговорить. Да и не враг он своему колхозу, чтобы от рабочих рук отказываться».

Но продумать все как следует не удалось — пришел Максим Ивкин.

— Здорово, Егор! — крикнул он от порога и начал тереть валенки о половичок. — Что делаешь?

— Да так, ничего. Отдыхаю. Поиграл малость на гармони, снег почистил во дворе. А больше вроде и делать нечего. Раздевайся да проходи, садись.

— Э, нет! Присесть я присяду на минутку, а раздеваться не буду. Некогда. Я к тебе по делу.

— По делу?!

— А что ты удивляешься? Я правду говорю.

— А по какому?

— Никогда не отгадаешь. Никогда! Но я сам скажу. Ты в читальне вечером видел нашу Тоню?

— Какую Тоню?

— Вот тебе раз! Неужто не заметил? Такая красивая, она все тебе подсказывала, что играть.

— А-а-а, видел. Ну, и что?

— Она у нас секретарь комсомольской организации.

— А ты разве в комсомоле?

— Давно. Уж скоро год. А ты?

— Я? Я — нет. Пока. Скоро буду. Все, понимаешь, некогда. Думаешь, легко формовщиком быть да с чугуном возиться? Попробуй — не то запоешь.

— Я совсем и не думаю, что легко. Любое дело без труда не сделаешь. Это всем понятно.

— Правильно.

— Ну, так слушай. Меня прислала к тебе Тоня.

— Прислала Тоня? Зачем?

— Она дала мне поручение — договориться с тобой.

— О чем договориться?

— Ты подожди. Не перебивай, дай все сказать. У нас сегодня комсомольское собрание. Так? Вот Тоня и решила, чтобы после собрания оставить ребят и чтобы ты рассказал, как работает молодежь в городе, на заводах. Ты понимаешь, это просто-таки интересно. Ты расскажешь, как сам начал работать, как стал ударником. А про завод разве не интересно? Да, я думаю, тут можно столько насказать всякой всячины…

— Ничего интересного.

— Брось, брось, Егор, и не говори зря. Это ты бывал на заводе и все знаешь, ко всему привык, а вот я, например, даже понятия не имею, что там и как. А таких у нас много наберется. Значит, ты согласен? Не возражаешь?

— Нет! Нет, не согласен, — не задумываясь, поспешно ответил Егор.

— Вот это здорово! Да ты что, очумел?

— Просто не согласен, и все.

— Интересно… Ну, а почему? Почему?

— Так, пустая это выдумка.

— Насчет выдумки ты напрасно — дело хорошее, и, если Тоня предлагает, — значит, не пустяки. Ты мне уже поверь. Может, ты сам не хочешь, вроде не желаешь затруднять себя: дескать, я человек видный, в городе большими делами занят, — тогда другой разговор. Только так и говорить надо, а не вертеться вокруг да около.

— А я и не верчусь.

— Ну, так что сказать Тоне?

— Одним словом, скажи ей, своей Тоне, что я не приду. Сказал, мол, что не согласен. И все.

— Неужто тебе, Егор, трудно? А? По-моему, тут не очень большой труд. Или, может, похудеешь от того, что придешь в читальню да минут десять поговоришь с людьми?

— Почему похудею? Не похудею.

— Тогда скажи: почему не хочешь прийти? Молчишь? Не придумаешь, что сказать, да? Или говорить нечего?

Егору и действительно говорить было нечего. Его мысль торопливо работала. Он искал причину, такую убедительную причину, в которую могли бы поверить и Максим и эта самая выдумщица Тоня. Но причина не находилась. Рассказать же Максиму правду Егор не мог. Какое там! Он боялся даже подумать, что кто-то в селе может узнать о его лжи.

Егор молчал, а Максим продолжал настаивать:

— Ну? Говори!

— Не пойду, и все. Не хочу. Понял?

Максим широко раскрыл глаза и даже поднялся со стула.

— Не… не хочешь? — удивленно спросил он. — Вон как! Нужно сразу говорить: я, мол, не хочу. Не нуждаешься нами, да? Выходит, были товарищами — теперь точка. Вы, мол, работаете в колхозе, а я стал городским, и не просто так себе, а передовиком. Знать вас не знаю и признавать не хочу. Ну и не признавай, и без тебя обойдемся!