Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

– А что делаешь?

– Собираюсь. Рыбалка.

– Так рано?

Часа четыре утра и полная темень на улице.

– Скоро прилив, в залив придет рыба, – отвечал Георг.

Было слышно, как он копошится.

– Возьми меня с собой, – попросила она.

– У тебя гости.

– Я его выставила, я, наркота, ничего не боюсь, а СПИДа боюсь.

– Заходи. Кофе?

Ингрид зашла. Георг, босой, в шортах и голый по пояс, кивнул ей на дверь в кухню, сам же вытащил из кладовки два спиннинга, поставил у входа.

Они сели на кухоньке, он положил растворимого кофе в две фаянсовые кружки, налил кипятка, придвинул сахар:

– Пей. Бутерброд?

– Нет, я так рано не могу есть.

– Возьмем с собой.

Они покатили на велосипедах к океану, спустились, поехали вдоль пляжа к самому дальнему волнорезу, с которого Георг обычно бросал спиннинг.

Прилив начинался еще до рассвета, около пяти, и приливная волна в своей высшей точке накрывала волнорез почти целиком. Георг сложил снасти посередине, поставил на камни термос, положил бутерброды, баночки с наживкой.

– Натрись, комары, – он протянул Ингрид флакон. – Малярия неприятная. Не лучше СПИДа.

Они сели на камни лицом к океану. На востоке над кромкой темной воды сияла влажным голубоватым светом Венера, над ней, выше и тусклее, – Южный Крест.

– Вон Южный Крест. Виден только в этом полушарии. Но я и Большую Медведицу видел. Там… – Он махнул рукой на север. – В Порту-Амелия, там экватор близко, она над самым океаном висит перевернутая, но ковшом вниз.

«Удивительная разговорчивость!» – подумала Ингрид.

– Да ну!

И еще подумала, что никогда не видела ни Южного Креста, ни Большой Медведицы – случая не представилось.

– А ты еще полетишь в этот, в Порту-Амелия?…

– Недели через две, там мастерскую открыли.

– Меня возьми.

– Поехали.

– А ты акул ловил?

– Акулы здесь редко – мелко. Пару раз видел плавники – там.

Он показал вдаль, где уже розовел горизонт и из тьмы проявлялись кудрявые острова: слева близко и вдали – у самого выхода из залива.

– Пора. Видишь – светлая полоса? Прилив, свежая вода.

Он наживил две креветки на крючки и по очереди ловкими, даже красивыми движениями правой руки из-за спины забросил их, закрепил удилище между камнями, сел, вглядываясь в воду.

– А разговаривать можно? – шепотом спросила Ингрид.

– Можно.

И они замолчали, смотрели на воду, на горизонт, над которым поднимался ослепительный розовый рассвет. Ингрид задремала, быстрые сны замелькали в ее мозгу, розовые, волнистые.

– Тсс… – раздалось сквозь дремоту.

Она открыла глаза – стало совсем светло, солнце, огромное, поднялось над дальними островами. Георг стоял на самом краю, обеими руками держал спиннинг, вглядываясь в розовато-серые мелкие волны. Вода плескалась уже у самых ног, заливая бежевые валуны волнореза.

– Кажется, зацепила… – пробормотал Георг.

И точно – спиннинг дернулся, и катушка сперва медленно, потом быстрее стала разматываться.

– Держи другой. Крепче, – бросил он, не поворачивая головы.

Она послушно взяла спиннинг, вцепилась пальцами в пробковую рукоять.

– Вот она!

– Где, где?

– Вон.

Метрах в двадцати что-то плескалось среди волн. Георг стравил еще метров пять лески, и рыба исчезла. Тогда он начал потихоньку подматывать. Потом снова стравил. Так продолжалось минут десять.

– Почему ты ее не тащишь?

– Нельзя. Большая. Сорвется. Нужно тихо. Изматывать.

Теперь Георг уже держал леску внатяг, а рыба ходила кругами, которые сжимались и сжимались. Она была метрах в десяти, как спиннинг в руках Ингрид дернулся.

– Ой! – закричала она, глядя на разматывавшуюся леску.

– Держи! Смотри, лески не перепутай!

Не отпуская свой спиннинг, он другой рукой стал сматывать леску на том, что держала Ингрид.

– Ничего. Ничего. Не такая большая. Вот так. Мотай туда-сюда, туда-сюда.

Отпустил, предоставил Ингрид справляться самостоятельно.

– Держи, пока я разберусь со своей.

Ингрид увидела, как на его шее вздулись жилы. Между тем вода залила уже половину волнореза и подобралась к ним. Оставалось каких-то пять-шесть метров.

– Отходи. К берегу. Мешаешь! – крикнул Георг.

Ингрид попятилась назад, но поскользнулась, выпустила спиннинг, он плюхнулся в воду и медленно поплыл прочь.

– Ах, черт! – закричала Ингрид.

Георг молчал, вцепился в свой спиннинг, крутя его из стороны в сторону, рыба билась метрах в пяти, а ноги его скрылись в прибывающей воде уже по щиколотку. Ингрид вдруг охватил страх, она побежала к берегу. Георг тоже отступал. Опрокинулся и исчез термос, заливало волной велосипеды, только рукоятки руля торчали над волнами.

Ингрид добралась до берега, села на песок. «Он же утонет!» – подумала она, и как раз в этот момент Георг смотал леску настолько, что огромная рыбина – полуметровая, не меньше, дорада – повисла перед ним, отчаянно колотя хвостом по воде. Георг запустил ей в жабры правую руку, шагнул назад, еще, оступился и упал в воду вместе с добычей. Над водой показалась его голова, потом левая рука – правой он продолжал удерживать рыбу. Он отчаянно колотил ногами и рукой, пытаясь плыть к берегу. Наконец нащупал дно, встал, вода была ему по грудь, и побрел, волоча за собой спиннинг со спутанной леской и дораду. Выбрался, бросил добычу и лег на песок.

– Ты как?

По виску и щеке его текла кровь – падая, ободрал кожу.

– Хорошая рыба.

– Велосипеды! Они утонули!

– Ничего. Уйдет вода, заберем. Часов через пять. Ингрид взглянула на часы: половина восьмого.

– Что ты будешь делать с рыбой? – спросила она.

– Большая рыба, – сказал он. – Никогда не ловил такую…

И хрипло и коротко рассмеялся. Поднялся, пошел к пальмовой рощице неподалеку, отыскал упавшую ветку и долго возился, отламывая от нее другую, поменьше. Отломил, ободрал жесткие листья и пропустил через жабры дорады.

– Тут деревня. Отдадим. Будут рады.

Всей деревни было – полтора десятка круглых тростниковых хижин на красноватом песке вокруг огромного акажу с развесистой кроной. Деревня мигом собралась вокруг пришельцев – впереди дети, за ними взрослые. Георга здесь знали, хлопали его по плечу, что-то кричали ему, гортанно смеялись. Он подошел к старику в бежевых кримпленовых брюках, едва прикрывавших худые колени, и сказал на ронга:

– Это тебе, Шимойу.

– Большая рыба! Очень большая рыба! Со Жоржи принес большую рыбу! Очень большую рыбу! – заговорили вокруг.

Георг положил рыбу на песок. Из хижин выходили еще люди, подходили ближе, восхищались.

Толпа переместилась от Ингрид с Георгом к рыбе. Ее щупали, хлопали по чешуе, ей радовались. Потом дораду оттащили к хижине Шимойу.

– Он оставит ее себе или поделится? – спросила Ингрид.

– Поделится, – сказал Георг.

Они подошли к толпе, облепившей вход в хижину старика. Рыба лежала на песке, над ней уже зароились жирные мухи. Толстая негритянка в выцветшей капулане села на корточки и ржавым ножом с деревянной ручкой принялась сдирать с рыбы чешую. Дети таскали пальмовые ветки для костра.

– У меня во рту пересохло, – сказала Ингрид. – Попроси воды.

Георг что-то сказал старику, тот гортанно прокричал домочадцам, и из хижины вынесли тыквенную плошку, в которой плескалась теплая вода.

– Пей медленно, а то снова захочешь, – предупредил Георг.

Пока Ингрид, морщась, цедила воду, он что-то опять сказал туземцам, те закивали и, в свою очередь, что-то строго сказали детям. Через пять минут у ног рыбаков стояла корзина, в которую дети сносили плоды: манго, папайю, масалу, апельсины.

– Наш завтрак, – сказал Георг, поднимая корзину. – Все, больше не надо. До свиданья! – он помахал туземцам рукой, и датчане отправились обратно к берегу.

Жители проводили их до дороги, а дети увязались было дальше, но Георг что-то строго им крикнул и они отстали.

Датчане сели в тени пальмы и принялись завтракать.

– Здесь, наркота, жизнь другая, – задумчиво произнесла Ингрид, разламывая желтый плод папайи.

– Жизнь как жизнь, – ответил Георг.

Он полулежал, прислонившись к стволу, смотрел в океан. Легкий шорох послышался сверху.

– Обезьяны! – шепнула Ингрид.

– Дай им апельсин.

По стволу пальмы спускался крупный самец, за ним на некотором отдалении – самочка с детенышем на груди. Ингрид кинула вверх апельсин, но самец ловить не стал, подождал, пока тот упадет на песок, спустился, взял, вскарабкался обратно и исчез в ветвях.

– Брось самочке, пока он не видит. Увидит – отберет.

Ингрид протянула апельсин обезьяне, та, озираясь, спустилась, вытянула морщинистую ладонь, поднялась по стволу и, быстро очистив шкурку, съела.

Георг перевернулся на бок.

– Скажи, наркота, эти твои глюки – хорошо было?

– Нет.

– А какие они были?

– Всякие. Чаще всего море. Желтая подлодка всплывает. Я смотрю с берега, ну, стоя на берегу… а одновременно стою и на ней тоже. Возле рубки рядом с Ринго. Меня – двое: один здесь, другой там. Ринго машет мне, тому, что на берегу, типа – давай! Типа – all we need is love[2], и типа – love is all we need[3]. Иду по воде. Очнулся – на подоконнике, дома у себя. Четвертый этаж. Типа еще шаг – и все. Хе-хе. И обоссанный, штаны типа мокрые, но радостный.