Футболь. Записки футболиста - Александр Ткаченко

Жизнь второго спортивного отделения шла своим чередом, как, вероятно, идет и сейчас. Люди сдруживались, уходили, появлялись опять. Зоя Сергеевна помнила каждого. Скольким футболистам она спасла футбольную жизнь, ведь она первая начала ставить игрока на прооперированную ногу после третьего дня с момента операции, заставляла разрабатывать колено, несмотря на боль. В больнице я прошел новую для себя школу жизни — я увидел человеческую боль, сам серьезно переболев. Победоносность, разгильдяйство как рукой сняло — я увидел — за все надо платить, и не деньгами, а здоровьем, жизнью, в сердцевине которой лежит огромная Боль, и все живое двигается в пространстве, превозмогая ее. Туда же в больницу пришла ко мне моя первая любовь и сказала, что выходит замуж, что я сильный, что выкарабкаюсь, я умолял не оставлять меня, хотя бы сейчас. Нет, именно сейчас, это даст силы, бред какой-то… и ушла. Туда же пришло известие из института, что я отчислен. Туда же за три месяца ко мне не пришел ни один из моих друзей, с которыми я играл в одной команде, не пришли во главе со старшим тренером, который считался мне другом… Да, слишком много произошло со мной тогда, я понял, как жизнь бывает добра и как бывает жестока, и что в принципе никому ты становишься не нужен, когда заболеешь, и что выбираться из этих ям нужно только самому… Но я мечтал, мечтал, что наконец поправлюсь и снова заиграю и все верну себе. Я не знал тогда, что для того, чтобы привести себя в порядок, мне понадобится два года, как минимум. Но я хотел быстрого выздоровления, гнал врачей, себя, потом понял — отдайся в руки времени, остановись, подумай, если будешь играть, то только лучше, от того, что станешь мудрей. И все же компанейство брало свое — каждую пятницу, после ухода врачей, мы собирались в одной из палат и жестоко поддавали, веселились, охали над своими болячками — у всех была надежда, молодость и Зоя Сергеевна. Весь огромный корпус ЦИТО был как бы отцеплен от нас, мы ехали в вагоне отделения спортивной травмы, хотя почти каждый знал, что на шестом этаже умирал от рака выдающийся грузинский футболист, бывший центральный нападающий тбилисского «Динамо» Автандил Гогоберидзе, и ни один врач не может ему помочь…

Когда я выписывался, то Миронова сказала мне: «Ну что, можешь потихоньку начинать…» Я обрадованно сказал «спасибо», но она, помолчав секунду-две, добавила: «Хотя, если не хочешь стать калекой в тридцать лет, то бросай свой футбол…» И я пошел дальше по коридорам, хромая и глубоко запоминая ее слова.

Я всегда поражался, отчего женщин так влечет футбол? Может, не футбол, а футболисты? Ну, мода, допустим… В период примерно с пятидесятых по наше время, уже на моем веку, сменилось несколько объектов обожания женщинами, так сказать, в потоке (я не беру крайности настоящей любви). Ну скажем, помню, как модны были военные, всем понятно, что в нашем military society человек в портупее и с толстым лопатником (портмоне) был предпочтительнее, чем учитель, врач и т.д. Потом не все военные, а именно летчики, и это тоже понятно, ибо они были привилегированные военные, они гусарили в кабаках наездами с летных полигонов, в ореолах таинственности, с крутыми бабками, и каждая молодая женщина легче всего могла влюбиться в такого вот лихого, с привкусом смертельной таинственности летуна (а они время от времени гибли и не говорили об этом, а только многозначительно намекали, да крепко пили, не чокаясь, за своих друзей). Потом пошла мода на интеллигентность, как все помнят, при всей спорности — кто лучше — физики или лирики, а в моде были и те и другие. Чуть позже — футболисты, может быть, просто — спортсмены. Но футболисты занимали особенное положение. Они и не скрывали этого, пижоня, бравируя. Естественно, среднему игроку местной команды мастеров было легче получить квартиру, чем чемпиону страны по легкой атлетике или по штанге. Но в каждом городе была своя специфика. Надо сказать, что принцип, механизм этих явлений в обществе понятен, ибо привлекательны были те, кто хоть чуть-чуть выбивался из общего строя, мог куда-то поехать, одеваться не как все, и рядом с ним женщина могла появиться в обществе и даже на улице, и ей льстило, когда за спиной шептали — смотри, смотри, это же…

Кстати, о местных условиях. В начале семидесятых город Луганск (тогда Ворошиловград) прогремел на весь СССР тем, что в конце спортивного сезона футбольная команда «Заря», а также волейбольная, баскетбольная и, по-моему, еще и пловцы выиграли золотые медали чемпионов страны. Казалось бы, радоваться нужно, что в провинциальном городе так процветает спорт, но не тут-то было. Партийная иерархия не позволяла, чтобы кто-то высовывался. Мы-то, футбольщики, знали, что там платили всем спортсменам очень круто за счет шахт и различных тайных коммерческих операций и туда съехались выступать под знаменами «герцога Чемберленского» — секретаря обкома Шевченко — лучшие люди страны. Киев не потерпел такого: как это — столица без золота, в то время как… Были возбуждены дела, благо это было так нетрудно, найдены огромные растраты, секретаря обкома сняли и, по-моему, посадили, а «Заря» с тех пор, да и все прочие команды, никогда уже не поднимались так высоко. Значит, уже и в те времена тренеры и администраторы могли за счет умелого вливания в футболиста мастерства и денег создавать чемпионов. Поучиться бы нынешним, ведь сейчас это не преступно, а, наоборот, — единственный принцип.

Но вернемся к маленькому южному городу с местными условиями. Таковыми в те годы были футбольная команда и местный велотрек. На нем, в связи с непонятными причинами, было в то время одно из лучших полотен в Союзе для спринтерских гонок, и поэтому все звезды мира «были к нам». Трек, как и футбольный стадион, находился в центре города, и поэтому все чемпионаты Союза и Кубки проходили в присутствии большого количества зрителей и молодых красавиц, ловчих счастья. Много велосипедистов было «из-за бугра». Почти каждый второй француз-велосипедист уезжал из Симферополя (а я о нем здесь речь веду) с невестой. И это несмотря на неусыпное око КГБ, отслеживавшего тогда все связи, вплоть до половых. Как-то, лет через десять после начала моей писательской суеты, в одном из светских домов Москвы меня представили одной из самых (как сказали) влиятельных литературных дам Парижа. А я смотрел на нее и думал: «Ну, где я ее видел?» Потом вспомнил. По ней прошлась вся наша футбольная команда и даже, по-моему, велосипедисты, один из которых и увез ее в Париж. Улучив минутку, я остался с ней один на один и спросил: «Это ты?» — «Да, это я, но только молчи, ладно?» Конечно, я молчал. Мы подружились, она оказалась замечательным другом. В дальнейшем к прошлому мы отнеслись как к шалостям детства, но вот судьба ее оказалась печальна. Велосипедист вскоре после свадьбы ее бросил, она одна, затем связалась с настоящей богемой, которая довела ее до трагического конца в сравнительно молодом возрасте.