Наперегонки со смертью - Дмитрий Старицкий

— А что на том берегу рио-Бланко — спросила Ингеборге, поощряя однорукого вояку, (вот уж точно «я старый солдат и не знаю слов любви»), на откровенность, граничащую с выдачей военной тайны.

— Здесь в Виго ходит паром через реку для колесной техники. На другом берегу литовский анклав, а вот выше литовского анклава, севернее южной дороги в горах и долинах на большой территории живут басконы, васконы, гасконы, васкогадосы, эсгасконы, наварцы и прочие эскалдунаки — Васконская федерация называется. Народ очень добродушный и гостеприимный, если только ими не командовать. Числятся они в Ордене за нашим анклавом, но с очень большой автономией. Вплоть до собственной роты горных стрелков с бронетехникой по штату, включая легкие танки «Шеридан». Держат при бригадном генерале в качестве офицера связи своего особого адъютанта в чине гранд-майора. Равно как и своего государственного секретаря при президенте испанского анклава в чине федерального гранда. Живут в основном животноводством, виноградарством и табак сажают. Скоро ярмарка в Кадисе будет они на нее привезут изумительные по вкусу сыры — и из козьего молока, и из овечьего, и из коровьего. Разве что из птичьего молока они сыр не делают, сеньорита.

И повернувшись ко мне, проложил тему.

— Кстати, Хорхе, и табак для вашей любимой «Конкисты» именно они выращивают, как и мой трубочный. У всех других на Новой Земле так хорошо это пока не получается. А баски через пару лет обещают еще один сорт запустить в коммерческий оборот — «Хуан Элькано» называется.

— Кто такой Хуан Элькано? — нахмурила лобик Ингеборге.

— Сеньорита, мне стыдно за вас, — Паулино уже слегка лицедействовал в брачной игре бабуинов. — Как можно не знать того капитана, который довел до дому первую кругосветную экспедицию Магеллана, после его смерти. Это все равно, что Колумба не знать. Кстати Элькано был баск. Впрочем, как и все капитаны каравелл Колумба.

— А где фасуют этот табак в сигареты, — вмешался я, спасая Ингеборге от запрессования ее интеллектом главного местного мента в комплекс неполноценности.

— Здесь, в Виго, — тут же откликнулся Паулино.

— А запастись ими можно, — выдал я свое затаенное желание еще в Порто-Франко. — Желательно по оптовым ценам. Не для продажи. Тильки для сэбэ.

И тут же поправился по-английски.

— Исключительно для собственного потребления.

— А много надо?

— Да так, блоков сто.

— Ну, вы и курите, Хорхе. Это же на два года хватит одному человеку, если считать по блоку в неделю. Здоровье надо беречь.

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньки помрет. Дай Бог мне бы на год хватило. Ну, так как?

— Надо подумать, — капитан-генерал обхватил своей единственной ладонью свой единственный подбородок.

— Если подумаете, то я вам продам из трофеев несколько радиостанций «Харрис» тоже по льготной цене, — начал я торг.

— «Харрис» — это интересно, — сказал Паулино, — Я дам вам записку к генеральному директору табачной фабрики. Обычно мы не продаем «Конкисту» на сторону, пока не насытим внутренний рынок, но он сделает для вас исключение. А вы подарите ему «Календарь Зорана». Он же не получал его бесплатно, как я, — смеётся.

— Легко, — ответил я.

— Вот видите, как все хорошо устраивается, когда люди понимают друг друга, — многозначительно улыбнулся генерал в усы.

— А вы тут, как я посмотрю, очень влиятельный человек, — подпустил я немножко лести.

— Не совсем. Просто в табачной фабрике у меня 14 % капитала. И я там председатель совета директоров как самый крупный акционер.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго

22 год, 4 число 6 месяца, вторник, 14:30

Наконец-то я навестил Наташу в госпитале. Правда, прорваться туда смог только запустив вперед Ингеборге, которая все и разрулила.

Мне дали на свиданку десять минут и не секундой больше. Под надзором. И то хлеб.

И вот я, наконец-то, весь в белом гостевом халатике, накинутым свободно на плечи, рассекаю по коридору первого этажа сефардского госпиталя, выдерживая направление на Наташкин кубрик. В одной руке у меня корзинка со свежими фруктами, по дороге закупленными на рынке. В другой — большая чайная роза, которую я без зазрения совести срезал через кованую решетку одного симпатичного особнячка. Также по дороге со стрельбища.

А на лице дурацкая улыбка ребенка, который наконец-то сделал, что хотел и чего ему давно не разрешали.

Наташку о моем приходе своевременно предупредили и, думаю, держали-то меня столько времени на улице непременно для того, чтобы дать девчатам ей на лицо марафет навести. Боевая раскраска получилась несколько вульгарной на мой вкус, но Наташка хоть не истерила, оттого что плохо выглядит в моих глазах.

И стул заранее поставили мне возле ее кровати.

Позботились.

Лучше бы удалились, а то встали парадом вдоль стеночки: медсестра, очередная карга-санитарка, Ингеборге, Буля и Альфия. Ну, и фиг с вами, золотые рыбки. Это вам всем развлечение, а мне — жизнь.

Сел, улыбаясь и глядя Наташке в ее огромные глаза, подсунул чайную розу ей под нос, слегка поводя цветком под ноздрями, приговаривая.

— Понюхай, чем пахнет. Узнаешь запах?

Наташа втянула воздух ноздрями и ответила неопределенно.

— Цветком и свежестью.

— Дурочка, — засмеялся я, — тобой пахнет.

Дурацкая шутка, конечно, но настроение девушке я поднял. Вон как заулыбалась во все тридцать два зуба.

— Чего пришел?

Ты гляди, на комплименты девушка нарывается, видать, действительно на поправку пошла. Вздохнул и сказал, что думал, несмотря на зрителей у стены.

— Пришел сказать, милая, что люблю тебя. Что жду — не дождусь, пока тебя отсюда выпишут. Что скучаю по тебе до того, что ты мне постоянно снишься. И еще сказать тебе спасибо от всех нас за твой подвиг, который всех спас. Мы все твои должники.

Наташка взяла мою руку с цветком в ладошку.

— Спасибо тебе, Жорик, что не бросили меня тут одну.

— Разве можно тебя тут бросить? Окстись. Тем более одну. Ты со мной, милая, пока смерть не разлучит нас. В болезни и здравии, в богатстве и бедности.

— Что вы тут будете делать, пока я в госпитале валяюсь? — проявила Наташа интерес к нашему бытию.

— Ждать, пока ты не выздоровеешь. Без тебя никто никуда не поедет.

И смотрим друг другу в глаза.

И млеем от близости.

И хорошо нам.

Наверное, про такие минуты и говорят, что это счастье.

— Все, время, — вторглась в наше приватное пространство медсестра.

Я поднялся со стула, наклонился над девушкой и поцеловал ее в заскорузлые губы. Такие родные губы. Правда, излишне напомаженные.

И пообещал.

— Жди, завтра я снова приду.

— Буду ждать, — ответила мне Наташа, улыбаясь и с надеждой глядя мне в глаза, — Знай, я люблю тебя.

Мы снова поцеловались, и я под мрачными взглядами медперсонала вышел в коридор.

Убил бы на фиг, кайфоломовых.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго

22 год, 4 число 6 месяца, вторник, 15:15

Обедали в симпатичном семейном ресторанчике в самом центре Виго, недалеко от госпиталя. «Gitano's radjah» назывался. Небольшом — столиков на пять, среднеевропейском семейном кабачке, без какого-либо национального колорита в интерьере. Но кормили в нем весьма прилично. И вина, типа Риохи, мы также усугубили по бокальчику, чтоб вкуснее было. Хорошее вино попалось, забыл только спросить официантку местное оно уже или все же из-за «ленточки». Ну да ладно по чеку узнаю, по выставленной цене.

Официантка была одета на контрасте со скучным интерьером оперной цыганкой. В пестрой широкой юбке до полу, белой рубахе с широкими рукавами до запястий и жилете-корсете на шнуровке спереди, кокетливо завязанной на уровне груди ослабленным узлом. С шелковой шалью на бедрах вместо передника. В черных волосах была закреплена небольшая красная роза над левым ухом. Живая. Кажется, такой сорт называется «Мерседес». И толстый слой ярко-красной губной помады на губах в тон цветку. В ушах массивные золотые серьги без камней. На обоих запястьях куча тонких мелодично звенящих золотых браслетов.

Однако в ее поведении никакой цыганщины не было замечено. Спокойно взяла у нас заказ и быстро обслужила, без «выходов».

Припомнилось тут сценки из студенческой жизни. Как после геологической экспедиции, после получения окончательного расчета в Москве, ввалились мы всей студенческой братией в ресторан «Славянский базар». И когда халдей соизволил взять у нас заказ, кто-то из компашки взял и выпендрился.

— А поросенка!

Официант невозмутимо уточнил.

— С выходом?

— А с выходом! — только что шапку на землю не бросили.

Сидели.

Ели.

Пили.

А поросенка все нет.

Приблизительно через час, не раньше, видать ждали хитрые, чтобы мы водочки поднабрались, вываливается с кухни в зал пестрая толпа цыган с гитарами. А с ними цыганки с подносами, на которых по четверти молочного порося с гречневой кашей. И на ходу слабали они нам что-то непонятное на языке ромэлов, юбками тряся, браслетами звеня, гитарами мурча, заливисто при этом всем табором визжа и подпрыгивая… Вот такой вот поросенок «с выходом» оказался.