Цирк доктора Дулиттла - Хью Лофтинг

— Вот теперь-то мы разбогатеем, — шепнула доктору Крякки. — Я подслушала, что господин Беллами обещал Блоссому двести шиллингов за каждый день выступления, да еще надбавку, если число зрителей перевалит за тысячу.

Сова, так хорошо знавшая математику, тоже выглянула в щелку и сказала:

— По-моему, их и так уже больше тысячи. Яблоку негде упасть.

При слове «яблоко» поросенок облизнулся и спросил:

— А почему они все топают ногами?

— Потому что начало представления задерживается, — ответил доктор. — Таким образом зрители проявляют свое нетерпение. Нам пора уходить за кулисы, сейчас поднимут занавес. Первыми сегодня выступают певцы. Хрюкки, держись поближе. Как твой парик, еще не съехал набок?

Глава 4. Слава, счастье и дождь

Доктор Дулиттл зря тревожился — ни яркий свет, ни музыка, ни море лиц в зрительном зале не смутили его актеров. Скорее наоборот — все это заставило зверей сыграть свои роли как можно лучше.

Как только занавес поднялся, публика онемела. Поначалу все решили, что вместо зверей роли играют переодетые мальчишки. Но тут же на сцену вылетели две совы, а уж порхать над сценой с накладными перьями не мог никто, кроме настоящих птиц. И пока шло представление, самые, недоверчивые из зрителей вынуждены были признать, что никакого обмана нет. Разве может человек хлопать крыльями как утка или вилять хвостом словно пес?

Первым вышел на сцену Хрюкки и сразу же покорил все сердца. Он улыбался по-человечески, шутил по-человечески, огорчался по-человечески. Публика от смеха держалась за животы. Но потом на сцене появилась Крякки. И тут зрители поняли, что каждый актер в «Пантомиме» достоин восхищения. А когда закончился танец Крякки с О’Скалли и Тобби, публика пришла в неописуемый восторг. Все знают, как неуклюже двигается по земле утка. Но на сцене она не переваливалась с ноги на ногу, а изящно переступала лапками. Она так мило помахивала крыльями и плясала менуэт, что люди захлопали в ладоши и продолжали рукоплескать, пока она не повторила танец.

Одна из дам, сидевших в первом ряду, бросила ей на сцену букетик фиалок. Бедняжка Крякки! До сих пор ей никто не дарил цветов, и она не знала, как себя вести. Выручил ее Скок. Он уже не первый год выступал в цирке и шал все. Он подбежал, поднял букет и с поклоном поднес его Крякки.

— Сделай книксен, — шепнул из-за кулис доктор по-утиному. — Поклонись публике и даме, которая бросила тебе цветы.

И Крякки, словно привыкшая к вниманию публики прима-балерина, отвесила поклон.

Занавес опустился, оркестр умолк, а публика рукоплескала без конца и снова и снова вызывала артистов на сцену. Звери, держась за передние лапы и крылья, выходили из-за занавеса и кланялись, но зрители не хотели отпускать их. Хрюкки строил потешные гримасы, Скок снимал с головы шлем полицейского и расшаркивался, Тобби кувыркался, а О’Скалли, игравший роль плаксы Пьеро, грустно тер глаза лапами. Крякки семенила на пальчиках и посылала крыльями воздушные поцелуи публике.

Коломбине бросали цветы, а Панталоне — пучки морковки. Поросенок съедал их тут же, не уходя со сцены.

Прямо за кулисами господин Беллами поймал Блоссома за лацканы сюртука и спросил, не хочет ли тот продлить договор еще на неделю. Конечно, Блоссом радостно подмахнул бумагу.

Представление закончилось, публика покинула театр. В проходе между рядами остались лежать маленькие книжечки — программки, где были перечислены номера. Хрюкки ухватил одну из них и спросил у доктора Дулиттла, что это такое. Как же он обрадовался, когда доктор прочел ему:

— «В роли Панталоне выступает поросенок Хрюкки».

— Хрю! — радостно взвизгнул он и засунул программку за пояс. — Я вклею ее в мой альбом с меню.

— Наверное, в твой альбом с марками? — переспросил его доктор Дулиттл. — Ты ведь начал собирать марки.

— Начал, но уже бросил, — ответил поросенок. — Марки собирать скучно, на них нарисованы только короли и королевы, ничего вкусного. Зато в меню самого плохонького ресторана есть сыр с чесноком или тертая морковка под майонезом. Это намного интереснее!

Хотя теперь у доктора всегда было времени в обрез, он находил пару свободных минут, чтобы сходить в цирк Блоссома и навестить тяни-толкая и Мэтьюза Магга. А иногда и братья Пинто, силач Геракл и клоун Хоуп выбирались к нему, чтобы выпить чашечку чаю за приятной беседой или посмотреть представление пантомимы из Паддлеби.

Поток зрителей, желавших посмотреть представление зверей, не уменьшался. Билеты стоили очень дорого, заказывать их приходилось за несколько дней. Такое в театре господина Беллами случилось только однажды, когда давал концерты известный на весь мир скрипач.

Каждый вечер фургон доктора осаждали разряженные дамы и богатые господа. Они хотели поближе познакомиться с артистами, угостить их чем-нибудь вкусненьким и приласкать. В конце концов они совсем разбаловали Хрюкки, он зазнался и даже стал отказывать поклонникам, особенно после обеда, когда ему хотелось соснуть часок-другой.

— Артисты, тем более такие известные, как я, — говорил Хрюкки, — должны уважать себя. Я принимаю гостей только с десяти до двенадцати утра. Доктор, пожалуйста, дайте об этом объявление в газету, чтобы меня не беспокоили по пустякам после обеда.

Одна дама как-то принесла альбом, куда собирала автографы знаменитостей. Хрюкки с помощью доктора нарисовал ей в альбоме поросячий пятачок и три морковки вокруг.

— Это наш семейный герб, — сказал он, — Я очень древнего рода, мои предки спасли Рим.

Крякки не вытерпела такого бахвальства и сказала:

— Рим спасли мои родственники гуси, а вы, свиньи, если кого и спасали, то от голода.

Утка тоже стала знаменитой, но, в отличие о Хрюкки, попсе не зазналась, пела себя скромно и избегала надоедливых посетителей. После каждого представления она, даже не успев сбросить кружевную юбочку, принималась хлопотать, готовить ужин и перетряхивать постели.

— Перестань ломаться, Хрюкки, — увещевала она поросенка. — Жил бы ты в хлеву, если бы не доктор. Это он написал пьесу и научил нас, что делать на сцене. Кстати, господин доктор, — вдруг сказала она, накрывая на стол, — вы уже взяли у Блоссома свою долю выручки?

— Пока еще нет, — беспечно ответил доктор. — К чему беспокоиться? Нам играть в театре еще неделю. А с Блоссомом я не виделся… дай-ка вспомню… дня три, не меньше.

— Вы должны брать свою долю каждый вечер, — настаивала Крякки.

— Зачем? Блоссом — человек честный.

— Честный, пока с него глаз не спускаешь, — язвителыю крякнула утка. — Послушайтесь меня и заберите у него то, что он вам должен. В нашей копилке деньги целее будут.

А пантомиму теперь давали дважды в день. Блоссом задолжал доктору очень много. Крякки несколько раз напоминала доктору о том, что он должен поговорить с Блоссомом, но доктору все было недосуг. Кончилась неделя, кончилась вторая, а Блоссом не показывался. Двуглавый тяни-толкай тоже приносил кое-какие деньги, на расходы доктору хватало, все были сыты, и Джон Дулиттл не тревожился.

И вот гастроли в Манчестере подошли к концу. Доктор и звери решили устроить прощальный прием и пригласить публику на чай. Было разослано сотни две, а может быть и больше, приглашений, отпечатанных на красивой золоченой бумаге. Госпожа Магг и Крякки с утра хлопотали на кухне. Вокруг фургона под деревьями расставили маленькие столики, украсили их цветами, заварили крепкий, душистый чай и напекли пирожных.

Пришли гости. Звери встретили их в костюмах из пантомимы, усадили за столы. Крякки разливала чай, а Хрюкки разносил на большом подносе пирожные. И хотя ему очень хотелось слизать с них крем, поросенок мужественно терпел. На прием прибыл даже мэр Манчестера с супругой и дочерью.

Следующим утром цирк собрался в дорогу и покинул Манчестер. Их путь лежал к небольшому городку в двенадцати милях к северу. Но не успел цирк прибыть на место, как хлынул проливной дождь. Земля сразу же превратилась в жидкое месиво, и циркачи решили пока не ставить шатры, помосты и загоны для зверей.

Прошел день, но дождь так и не прекратился, лило как из ведра. Для циркачей это было настоящее несчастье — кому в такую погоду захочется вылезать из теплого уютного дома и идти под дождем в цирк?

— Ничего страшного, — успокаивал доктор зверей на третий день. — Мы хорошо заработали в Манчестере и можем теперь не беспокоиться о деньгах.

— Раньше надо было беспокоиться, — недовольно крякнула утка. — Деньги-то все еще у Блоссома, а не у нас в копилке.

— Я видел Блоссома сегодня утром, — поморщился кик от зубной боли доктор. Утка твердила одно и то же целыми днями, и ему это было неприятно. — Блоссом сказал мне, что мы заработали в Манчестере так много, что он побоялся держать такие деньги в фургоне и положил их о банк.