Друзья в небе - Михаил Водопьянов

— Ничего, Миша, долетим!

Когда самолет подошел к 88-му градусу северной широты, словно кто-то отдернул гигантский занавес, сотканный из облаков. Освобожденное арктическое солнце бросилось навстречу.

Его лучи скользнули но оранжевой обшивке корабля, зажгли мириады веселых искристых огней. Винты с прежней силой рассекали прозрачный голубой воздух.

Четыре мотора пели торжествующую песню победы. Один из них питался и жил силой человеческого энтузиазма.

Внизу расстилалась пустыня.

Все на самолете знали, что приближаемся к заветной цели, и напряженно ждали: когда же наконец штурман Спирин произнесет короткое слово: «Полюс».

И вот он вышел из штурманской рубки и спокойно сказал:

— Под нами полюс!

Все прильнули к окнам.

1000 метров — ничего по видно, 900 метров — ничего, 800… 700… Сквозь облака мелькнул лед, но с такой быстротой, что никто не успел разобрать, какой он.

Шестьсот метров. Наконец облачная нелепа выпустила самолет из своих влажных объятий.

Вокруг раскинулись бесконечные ярко-белые ледовые поля с голубыми прожилками.

Казалось, что беспредельная поверхность океана вымощена плитами разнообразных форм и размеров. Они напоминали геометрические фигуры, вычерченные детской рукой,

Где проходит ось Земли?

Наконец льдина выбрана. Ее окружают со всех сторон нагромождения высоких торосов. Посредине ровная площадка, примерно семьсот на четыреста метров. На нее-то я и решил опустить тяжелый самолет.

Снижаюсь. С огромной быстротой замелькали под крылом торосы, вот-вот заденем их лыжами. Тяну штурвал на себя. Самолет опускает хвост, секунды две идет на высоте не выше метра, а потом мягко касается нетронутой целины снега. На всякий случай выключаю моторы вдруг не выдержит льдина, и машина провалится.

— Михаил Сергеевич, парашют! — кричу я.

— Открыл, — отвечает Бабушкин.

Наш стремительный бег замедляет огромный, в пятьдесят квадратных метров, купол парашюта, раскрывшийся позади самолета. Этот необычный тормоз мы придумали в Москве, готовясь к экспедиции на Северный полюс.

Самолет катится вперед все медленнее и не проваливается. Снова включаю моторы: раз уж садиться, так по всем правилам — с работающими двигателями.

Это произошло 21 мая 1937 года в 11 часов 35 минут по московскому времени.

Советский самолет первым в мире опустился на льдину в районе Северного полюса.

— Северный полюс — наш!

Мы и не заметили, как оказались в объятиях друг друга. На радостях Бабушкин, кажется, раз десять подряд обнял и поцеловал радиста Кренкеля, думая, что обнимает разных людей. Закипела работа по организации научной дрейфующей станции «Северный полюс-1».

Среди просторов Северного Ледовитого океана стояла на льдине большая оранжевая птица. Неподалеку от нее яркими, тоже оранжевыми пятнами выделялись шелковые палатки, где спокойно уснули тринадцать человек — граждане великой Страны Советов. В меховых спальных метках мы совсем не чувствовали мороза.

Разбудил меня страшный шум. Заботливый Бабушкин — на редкость внимательный к товарищам и самый опытный полярник среди нас — разжигал примус. Минуты через две-три в палатке стало так тепло, что мы могли вылезти из мешков и спокойно одеться, не ежась от холода.

— Который теперь час? — спросил я.

— Десять, — уверенно ответил Спирин.

— Утра или вечера?

— По-моему, утра, — на этот раз с сомнением в голосе протянул Иван Тимофеевич.

— А по-моему, вечера. Мы спали часов двадцать, не меньше.

— Нет, не может быть. Сейчас должно быть утро, — вмешался в разговор Бабушкин.

— Откуда ты знаешь, что утро? Как ты это определил? Научи нас, ведь ты старый полярный волк, — пристал я к Бабушкину.

— Кажется, утро, — ответил он, — впрочем, я не уверен. Знаю только одно: мы спали крепко и долго.

Так мы и не решили, что сейчас — утро или вечер, день или ночь. Только по радио можно было точно определить время, а у нас испортилась радиостанция.

— В первое время, когда попадешь на Крайний Север, — рассказывал нам Бабушкин, — трудно привыкнуть к тому, что солнце светит беспрерывно. Человек не в состоянии уснуть, его мучит бессонница. Наконец, на вторые или третьи сутки, сваливаешься на койку и спишь как убитый. Как-то после долгой изнурительной работы один из участников зверобойной экспедиции решил отдохнуть. Было одиннадцать часов ночи. Он спустился в свою каюту, зажег электрическую лампочку, чтобы создать иллюзию вечера, и с книжкой лег на койку. Вскоре он заснул. Через некоторое время проснулся и подумал, что не годится спать в одежде. Часы показывали двенадцать, он решил, что проспал только один час. Разделся, снова заснул и проспал до десяти часов. «Надо вставать, — сказал он, — поспал достаточно — одиннадцать часов». Оказалось, однако, что он проспал двадцать три часа. Вот что делает незаходящее полярное солнце! — закончил, улыбаясь, Бабушкин..

Михаил Сергеевич любил и умел рассказывать, а самое главное — ему было что рассказать.

Шестнадцать суток жили мы на льдине у Северного полюса, ожидая сначала прилета остальных самолетов экспедиции, а потом погоды, и все это время не уставали слушать рассказы Бабушкина. Бывало, заберемся в кабину самолета, закурим п кто-нибудь попросит:

— Расскажите, Михаил Сергеевич, как вы начинала летать на Севере…

Бабушкин не заставлял себя просить вторично. Многое из того, что говорил Бабушкин, запомнилось. Несколько пет спустя об одном из его приключений я написал рассказ. Привожу его здесь полностью.

Люди на льдине

Короткий зимний день медленно угасал. Хмурое северное небо и студеное море стали неотделимы друг от друга. В избах беломорского села Койда засветились огоньки. Они светили недолго и потухли. Село заснуло. Непроглядная тьма окутала и небо, и землю, и море.

В середине ночи проснулись все койдинцы. За стенами их прочно, на долгие годы, срубленных изб ревел и бушевал ураган. Все кругом содрогалось, как в лихорадке. Загромыхали по замерзшей земле железные листы, сорванные с крыши дома местного богатея — прасола. Вспенилось море, волны кидались на берег, как бешеные звери. К разбойничьему свисту бури примешивался гул отдаленной пушечной канонады. Это свирепый ветер гнал ледяные поля, и они с грохотом сталкивались и ломались.

Первыми, кого разбудила буря, были родные зверобоев, ушедших на промысел тюленей в море. Закричали внезапно проснувшиеся дети. Громко заплакали женщины. Старики зажгли лампады у икон и властно приказали: