«Если», 2000 № 04 - Шон Уильямс

— Пора возвращаться, — возразил Кен. — Готов поспорить, что наши Папки…

— Что за глупости? — перебила его Мэри, раскрывая меню.

— …уже мерцают, как сумасшедшие, — договорил он, потому что слова уже находились в его буфере.

Подошел официант в белой рубашке и черных брюках. Кен попытался разглядеть его лицо, но лица как такового у официанта не оказалось. Меню состояло всего из трех пунктов:

ПРОГУЛКА

КОМНАТА

ДОМОЙ

Мэри указала на КОМНАТУ, и едва она закрыла меню, как они очутились в угловатой чердачной комнате с высоким двустворчатым окном. Они сидели на краю кровати, и Кен увидел, как Мэри потянула блузку вниз, обнажая пышные безупречные груди. Соски у нее оказались большие и коричневые, как два печенья. За окном Кен разглядел Эйфелеву башню и бульвар.

— Мэри, — сказал он, когда она помогла ему поднять юбку к талии. Улыбаясь улыбкой мэри, она легла, полуобнаженная, на кровать. Перед тем, как она развела пышные безупречные бедра, Кен услышал доносящийся с бульвара уже знакомый цокот копыт по булыжникам.

— Апрель в Париже, — сказала она. Ее пальцы с красными ногтями потянули вбок французские трусики и…

Он поцеловал ее нежные губы.

— Мэри! — воскликнул он.

Ее пальцы с красными ногтями потянули вбок французские трусики и…

Он поцеловал ее нежные красные губы.

— Мэри! — воскликнул он.

Ее пальцы с красными ногтями потянули вбок французские трусики и…

Он поцеловал ее нежные красные сладкие губы.

— Мэри! — воскликнул он.

Заверещал свисток жандарма, и они очутились в кафе. На столике-сердечке лежало закрытое меню.

— Тебе понравилось? — спросила Мэри. — Только не говори «пожалуй».

— Понравилось? Очень. Но не пора ли нам возвращаться?

— Возвращаться? — Мэри пожала плечами. Кен и не подозревал, что она умеет пожимать плечами. Мэри держала стакан с зеленой жидкостью.

Кен раскрыл меню. Подошел безликий официант.

Меню осталось прежним. Опередив Мэри, Кен указал ДОМОЙ. Столик и официант исчезли. Кен и Мэри97 вновь стояли в комнатке без Окон, и карты на столике лежали лицом вниз — кроме бубновой десятки.

— Ну зачем ты все испортил? — спросила Мэри.

— Я не… — начал Кен, но не успел договорить. Его Папка замерцала перед прерыванием, и он исчез.

— Это было романтично, — упрямо повторил Кен678 несколько циклов спустя, стоя рядом с Мэри97 на их обычном месте, у Окна в Коридоре между Копированием и Верификацией. — И мне понравилось.

— Тогда почему ты так нервничал?

— Разве я нервничал?

Она улыбнулась улыбкой мэри.

— Потому что я занервничал. Потому что Апрель в Париже не входит в «Микросерф офис 6.9».

— Конечно, входит. Это же часть системного окружения.

— Это просто Обои. Нам не положено проникать туда.

— Это Пасхальное Яйцо. И еще нам не положено заводить служебный роман.

— Служебный роман? Разве у нас служебный роман?

— Иди со мной, и я тебе все покажу, — сказала Мэри, и он пошел. И она показала.

И еще, и еще, и еще. Они встречались трижды на этой неделе, и еще трижды на следующей, используя любой свободный момент. Булыжные мостовые и кафе все еще заставляли Кена678 нервничать, но комната на чердаке ему нравилась. Ему нравились соски Мэри, похожие на большие коричневые печенья, нравилось, как она лежала на кровати, спустив блузку, подняв к талии юбку и широко разведя пышные безупречные бедра, нравился цокот копыт за окном и то, как ее пальчики с красными ногтями сдвигают трусики…

Ведь у них, в конце концов, был роман.

Проблема заключалась в том, что Мэри не желала возвращаться в «Микросерф офис 6.9». И после комнаты на чердаке ей хотелось прогуляться по бульвару под цветущими каштанами или посидеть в кафе, наблюдая, как в дальнем конце улицы фигурки-палочки садятся в экипажи.

— Разве это не романтично? — спрашивала она, покачивая стакан с зеленым напитком.

— Пора возвращаться, — отвечал Кен. — Готов поспорить, что наши Папки уже мерцают, как сумасшедшие.

— Ты всегда так говоришь, — неизменно упрекала его Мэри.

Кен678 ненавидел выходные, потому что скучал по негромкому электронному жужжанию «Микросерф офиса 6.9», но теперь он скучал по нему и в рабочие дни. Ведь если он хотел быть с Мэри97 (а он хотел, хотел!), то это означало Апрель в Париже. Кен скучал по Окну в Коридоре между Копированием и Верификацией. Ему не хватало деловитого потока пиктограмм, набитых документами Папок, мерцающих при Вызове на Задание. И красного бюстгалтера.

— А что будет, если мы перевернем только даму? — спросил Кен как-то в конце недели.

И он перевернул даму.

— Ничего, — ответила Мэри. — Ничего, кроме красного бюстгалтера.

И перевернула туза.

— Нам надо поговорить, — сказал наконец Кен. В Париже, как всегда, был апрель. Он шел с Мэри97 по бульвару под цветущими каштанами.

— О чем? — спросила она, сворачивая за угол.

— Обо всем.

— Разве это не романтично? — спросила она, сворачивая к кафе.

— Пожалуй. Но…

— Терпеть не могу, когда ты произносишь это слово.

— …я скучаю по Офису, — договорил Кен, потому что слова уже находились в его буфере.

— Каждому свое, — пожала плечами Мэри97 и покачала зеленую жидкость в стакане. Она была густая, как сироп, и медленно стекала по стенкам. У Кена возникло ощущение, будто Мэри смотрит не на него, а сквозь него. Он попытался заглянуть за вырез ее крестьянской блузки, но не смог.

— Кажется, ты хотел поговорить.

— Да, хотел. Мы хотели.

Кен протянул руку к меню. Мэри оттолкнула его на край стола.

— Я не в настроении.

— Тогда нам надо возвращаться. Готов поспорить, что наши Папки мерцают, как сумасшедшие.

— Так возвращайся, — пожала плечами Мэри.

— Что?

— Ты скучаешь по Офису, а я нет. Я останусь здесь.

— Здесь? — Кен попытался оглянуться. Он мог смотреть лишь в одном направлении — в сторону бульвара.

— Почему бы и нет? Кому я там нужна?

Она пригубила зеленый напиток из стакана и раскрыла меню. Кен удивился — неужели она может его пить?

И почему в меню четыре пункта?

— Мне, — намекнул Кен. Но рядом уже возник официант. Он, по крайней мере, остался прежним.

— Если хочешь, возвращайся, — сказала Мэри, и Кен ткнул пальцем в ДОМОЙ. А Мэри указала на новый пункт меню: ОСТАТЬСЯ.

Те выходные стали самыми долгими в жизни Кена678. Едва началась новая рабочая неделя, он помчался в Коридор между Копированием и Верификацией, лелея отчаянную надежду. Но не увидел там открытого Окна. И, разумеется, Мэри97 тоже.

Он искал ее между Вызовами на Задание, проверяя каждую очередь, каждый Коридор. И наконец, уже в конце недели, впервые пришел один в скрытую внутри Браузера комнатку без Окон.

Папки Мэри97 там не было. Все карты, за исключением бубновой десятки, лежали на столике-сердечке лицом вниз.

Кен перевернул даму, но ничего не произошло. Он не удивился.

Он перевернул туза и ощутил под ногами булыжную мостовую. Апрель в Париже. Цвели каштаны, но Кен не почувствовал прежней радости. Ее сменила глубокая печаль.

Он вошел в первое же подвернувшееся кафе и увидел Мэри, сидящую за столиком-сердечком.

— Смотрите, кто пришел, — сказала она.

— Твоя Папка пропала. Когда я вернулся, она была в той комнатке и мерцала, как сумасшедшая. Но это было до выходных. Теперь ее там нет.

— Я все равно туда не вернусь, — пожала плечами Мэри.

— Но что с нами случилось?

— С нами ничего не случилось. Кое-что случилось со мной. Помнишь, как ты нашел то, что искал? Так вот, и я нашла то, что искала. Мне здесь нравится.

Мэри подтолкнула к нему стакан с зеленым напитком.

— Тебе тоже может здесь понравиться, — сказала она.

Кен не ответил. Он боялся, что если начнет говорить, то заплачет, хотя кены не могут плакать.

— Но ничего, — сказала она и даже улыбнулась улыбкой мэри. Глотнув из стакана, она раскрыла меню. Когда возник официант, она указала на слово КОМНАТА, и Кен каким-то образом понял, что сегодня они встретились в последний раз.

В угловатой комнате на чердаке он снова заглянул за вырез ее блузки. Затем его ладони в последний раз накрыли ее полные безупречные груди. За окном он увидел Эйфелеву башню и бульвары.

— Мэри! — воскликнул он, когда она, полуобнаженная, легла на кровать, и он каким-то образом почувствовал, что видит ее такой в последний раз. С бульвара донесся знакомый цокот копыт, она развела безупречные бедра и сказала: «Апрель в Париже!»

Ее пальчики с красными ногтями сдвинули французские трусики, и Кен каким-то образом понял, что это тоже в последний раз.