Тройное Дно - Леонид Могилев

«Куда вы ночью? Чего не сидится?»

«Прогуляться хочу».

Злобная и заспанная дежурная вышла к двери и отодвинула задвижку.

«Постучишь потом».

Я сразу же увидел автомат и так, словно от этого зависело, жить или не жить, поспешил к нему.

Стаканов было даже три, но вот монеток — ни одной.

Здесь я оплошал. Были двугривенные, были пятаки и прочая мелочь. Бумажные деньги были. Но ни копеечки, ни троячка. А вокруг — ни души. Только черная адыгейская ночь и предчувствие гражданской войны. Я помыл стакан над хлипкой струйкой, поставил его в стаканоприемник и ударил по автомату кулаком в то место, о котором знал с детства. Не вышло. Тогда подумал немного и ударил в режиме второго варианта — сразу в двух местах и с оттягом. Автомат сработал и выдал то, что требовалось. Без сиропа. Как и нужно, чего и хотелось. Втянул в себя великолепную холодную воду, щекочущую горло. — Уверенно поставил стакан под трубочку и повторил удары. Теперь, выпив уже медленно, пришел в себя. Только теперь посмотрел на часы. Без четверти три. Так долго спал и не помнил себя! Прошелся по улице, вернулся было к «отелю», но это было противоестественно, и остаток ночи я провел на вокзале.

А с утра началось! Дела на заводе сладились как нельзя лучше. К пятнадцати часам. И вообще все переменилось. В гастрономе за городским парком отыскалось пиво. Я купил три бутылки и одну выпил тут же. Естественно, пляж уже накрылся. «Ну что, попил водочки?» — спросил я себя, ненавистного. Чтобы лишить себя возможности нехороших ассоциаций, забрал из гостиницы сумку. Решив поехать в Краснодар другим путем, чтобы больше в этом мире увидеть, я отправился туда поездом. Самолет, возвратный и надежный, вылетал на следующий день в одиннадцать. Значит, оставалось еще некоторое время. Выбирая поезд, а большого выбора не было, увидел над кассой: «Туапсе 17.05». То есть через семь минут. И, ни о чем более не думая, купил билет.

Поезд шел по горам и ущельям, туннелям, другим невообразимым ранее местам, диким и прекрасным. Когда поезд остановился, пришел миг превращения дневного бытия в сумерки. Я сошел на перрон, и тут же начался мелкий курортный дождь.

Чудесное странствие мое по вечернему, а после по ночному городу, сидение на волнорезе, кофе в полуночной забегаловке, морской вокзал, промокшие ноги, опять волнорез… Неожиданно для себя я купил открытку с видом местного пляжа и написал что-то женщине, с которой не виделся уже лет десять. Потом я разулся и шел по кромке прибоя так долго, как смог, потом нашел сухой угол под навесом и долго лежал, закинув руки за голову.

Я с трудом заставил себя сесть в краснодарский поезд. Подумать только, не приедь я тогда в Туапсе или приедь утром, когда пляж и толпы, а после непременно уехал бы в семнадцать часов, так вот, в этом случае ничего этого не было бы никогда. Поезд тронулся…

Охотовед привел их к кирпичной стене мертвого механического завода. Только в конторе еще блуждали тени забытых предков. Десяток служащих, бухгалтер, директор. Оборудование в цехах было большей частью демонтировано и вывезено. После того, как ловцы удачи завершили «демонтаж»: срезали остатки кабеля, унесли посильное, после того, как ночью кто-то попытался с помощью автокрана забрать и вывезти последнее на «КамАЗах», на территории появилась-вооруженная охрана.

— Я тут бывал раньше. Так что вы у меня в гостях.

— Что за работа-то? Робу дашь? — поторопился выяснить обстановку рыжий.

— Все дам, что потребуется. Куда лезешь в дыру? Нам вот туда.

Охотовед указывал на заводской стадиончик. Трибуна человек на пятьсот, стойки футбольных ворот, невесть как уцелевшие, поземка на гаревой дорожке, уже в отметинах времени. Прошли к подсобке. Раньше здесь переодевались футболисты. Охотовед открыл дверь своим ключом. Вошли.

— Перед работой, может, нальешь? Хорошо бы. Работа шепчет. То есть погода подсказывает.

— Переодевайтесь пока. — Охотовед раскрыл свой баул и стал вынимать оттуда спортивную форму. Застиранные майки с номерами во всю спину, трико, разбитые, но все еще живые кроссовки и кеды. Размеры соответствовали, недаром в ночлежке записывали габариты. Даже шерстяные носки дал Охотовед. Тонкие, но настоящие. Как будто целую команду раздел. Команда давно перестала существовать. Как и завод. Форма же осталась.

— Лихо! Смело! — загоготали бомжи. Из второго баула появились хоккейные свитера.

— Это чтобы не простудиться. А можно и телогрейки. Кто хочет телогрейку?

Захотели трое. Затем Охотовед выдал всем спортивные шапочки, тоже тронутые молью и временем, но для работы вполне годные.

— Пошли на выход.

Зрелище впечатляло. Бомжи оглядывали друг друга, показывали пальцами, покатывались со смеху.

— Построиться! — приказал Охотовед.

Семеро страждущих мужчин построились в шеренгу по одному и даже были рады происходившему. Возвращалось забытое, заворочалось внутри сокровенное и необъяснимое. Каждый вспоминал, как и когда последний раз бил по мячу. Никакого мяча сейчас, однако, не было.

— Я обещал заплатить за работу. Я заплачу. Работа такая. Сейчас вы пробежите десять километров по гаревой дорожке. Времени на все про все час. Тот, кто уложится в пятьдесят минут, положит в карман приз.

— Чего? — завопили бомжи. — Бежать? Куда бежать? Чего?

Охотовед, предполагая и зная, что сейчас должно произойти, вынул и показал пачку денег и ведомость. В ней черным по белому были перечислены фамилии, свою Пуляев нашел под номером пятым, и проставлены суммы. По сто тысяч рублей.

— Что, просто пробежать? — не верила «команда»…

— Не просто. Первые три места призовые. За третье еще сто тысяч. За второе плюс двести. За третье четыреста. Вот ведомость на премии. Подпись, печать. Фамилии сейчас проставим. Вернее — через час.

— А зачем это?

— Чтоб вы не переживали, это для науки. Я вам измерю давление, пульс, занесу в протокол. Создается реабилитационный центр для вашего брата. Это как бы тест.

— А что, если мы сейчас тебя свяжем, а потом деньги заберем и гудеть? Тогда как?

— А вот кто это идет к нам? Вон, от дыры в заборе?

Это шел хранитель заводской недвижимости с самым настоящим автоматом «Калашников», в сапогах и полувоенной форме.

— Здорово, бойцы!

Рот до ушей, с Охотоведом за руку, присел на трибуну, готовится представление смотреть. Потом еще один подошел. Без оружия.

— Ну как сегодня? Играем? Я вот на того ставлю, хитрого. — И обладатель автомата указал на Пуляева.

Смех сам собой прекратился. Тем более что такие деньги на дороге не валяются. Многое можно прикупить. Особенно если выиграть.

И Охотовед дал старт.

Пропитанные водкой и консервантами, мужики побежали. Пуляев решил не усердствовать вначале. Впрочем, как почти и все. Только рыжий рванул, вышел вперед, засучил ножками. Охотовед отобрал самых непропащих мужиков. Тех, что имели шанс выпутаться. Пуляев знал здесь почти всех. Инженер, сварщик, наладчик оборудования, снабженец, офицер. Когда-то они были маленькими, им дарили подарки на дни рождения, ставили в домах, которых теперь нет, елки к Новому году. Теперь они в неуклюжей списанной форме и плохо подобранных кедах бежали по кругу забытого Богом стадиона за деньги. Круг здесь оказался в четыреста метров, как определил Пуляев после первого же. Значит, оставалось еще двадцать четыре. Он и время прикинул, доводилось раньше бегать. И понял, что темпа этого, кроссово-спокойного, ему не выдержать. Но чтобы продолжить путешествие по этому невозможному полигону, он должен был добежать. И оказаться при этом не последним.

Через семь кругов остановился снабженец. Встал, тяжело задышал, замахал руками, медленно пошел с дорожки.

— Я забыл сказать, — объявил в откуда-то взявшийся мегафон Охотовед, — что доля сошедших с дистанции делится на всех. Всем поровну, независимо от занятого места.

Снабженец дернулся, засуетился, поднял голову. Он отставал уже на круг, но все же вернулся и опять побежал.

Пуляев вошел в дыхание на пятнадцатом кругу, оглянулся и увидел, что бегут они уже впятером. Пот, едкий и спасительный, заливал глаза. Он бежал третьим. Впереди теперь инженер, за ним рыжий бомж. Немного ускорившись и поравнявшись с ним, Пуляев понял, что никто из них не получит большого приза. Легко и размеренно бежал рыжий, дыхание его, поставленное и глубокое, не вызывало сомнений в том, что это просто-напросто подставка. Охотовед красиво провел их. Оставалась надежда на второй приз. Он оглянулся. Наладчик отставал метров на тридцать. Между ними топотал офицер. Лицо его, совершенно багровое, сочащееся уже не потом, а какой-то сокровенной жижицей, было перекошено. Старший лейтенант, артиллерист, после училища попал на настоящую войну, видел всякое, семью потерял, натворил что-то, из армии вылетел, спился. В «Соломинке» его просвечивали дольше всех, все не верили в такую судьбу. Он был плотным, кривоногим, невысоким. Таким представлял Пуляев себе капитана Тушина. За пять кругов до финиша рыжий вышел вперед, не отрываясь особенно. Он мог бы легко дожать дистанцию, но нужно было соблюдать правила игры. Вторым бежал Пуляев, бежал уже на автопилоте, дыша часто и редко. Вот уже и розовые круги перед глазами показались. Они то утончались, то становились широкими и толстыми, словно бублики. Третьим шел Офицер, но Пуляев не видел этого, так как не мог оглянуться. Вернее, не хотел рисковать. Деньги эти были ему и не нужны вовсе. Ему нужен был ход на Дно. И между этой дверкой и ним оказывался фальшивый бомж, бегун, беглец рыжий и ненавистный. И тут Пуляев услышал тяжелое дыхание Офицера слева. Тот втерся между ним и бровкой, протолкнулся, отвел Пуляева плечом и рванулся вперед. Бедняга. Он, видимо, ошибся в счете. Бежать-то оставалось два с половиной круга. И когда остался всего один, Офицер сошел. Он стоял на карачках и плакал. Воздух с хрипом проникал в его легкие, с посвистом уходил. Офицер плакал. Рыжий начал ускорение слишком поздно. Видимо, заигрался или надеялся на скорость свою. И тогда Пуляев вдруг ощутил надежду. Если бы рыжий вот сейчас побежал в полную силу, ничего бы не произошло. Но он продолжал подыгрывать, держал «шишку». И за сто пятьдесят метров до финиша Пуляев начал свой спурт. Это получилось так неожиданно, что рыжий разрешил ему убежать метров на двадцать и все ждал, когда же Пуляев сломается. У Пуляева не было сил. Но в нем ожила ненависть. Рыжий ускорился по-настоящему, когда до конца оставалось метров сорок, и с недоумением обнаружил, что расстояние между ним и Пуляевым не сокращается. Так они и закончили. Недоуменный бегун на средние дистанции и Пуляев, не видевший уже ничего, кроме красной точки — маяка, на который он бежал, и тот все приближался, пока не раскололся на миллион горячих брызг. Он выиграл.