SEX + SUCCESS. Самоучитель от self-made woman - Ирина Хакамада

Кто там в малиновом берете?

Ни один политтехнолог не объяснил мне, как надо одеваться. Были советы, но бредовые, вроде той же оторванной пуговицы. Они натасканы на мужчин с разным тембром голоса, чей рейтинг не колеблется в зависимости от фасона брюк, потому что он у всех у них одинаковый. Воротничок чистый? Носки приблизительно одной расцветки? Галстук не набоку? И довольно. Если Чубайса нарядить в пиджаки Жириновского, а Явлинского – в костюмы Путина и наоборот, никто бы этого карнавала и не заметил. А представьте Любовь Слиску, облаченную в хламиды Валерии Новодворской, или Валерию Новодворскую, втиснутую в партийный мундир российской чиновницы? Или Валентину Матвиенко, переодетую в Ирину Хакамаду? Такую Матвиенко собственная охрана могла бы и не пустить в родную мэрию. Ирина Хакамада в гипюровых блузках с воланами и юбках годе перестала бы быть Ириной Хакамадой.

Мужчина – это голова и манеры, все остальное – более или менее удачное дополнение к ним. Женщина – это целостный образ, в создании которого одежде принадлежит львиная доля. Сколько снято фильмов, поставлено пьес, написано книг, вся интрига которых держится на том, что героиня только благодаря переодеванию становится неузнаваемой, превращается из дурнушки в красотку, из уличной проститутки – в респектабельную леди, из бесполой мегеры – в сексапильную прогрессивную начальницу, и что-то я не припомню ничего с зеркальным сюжетом.

В прошлом году мы отдыхали за границей двумя супружескими парами. Я ненавижу чемоданы. На отдых снаряжаюсь по-спартански: джинсы, майка, кепка. Подруга взяла с собой полный гардероб. Она переодевалась чаще, чем манекенщицы на показе, и мой муж с ней флиртовал. Сутки я побравировала: я в джинсах, и мне плевать, что в очередное пафосное заведение всех пропустили, а меня нет. Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось. В два ночи я проснулась одна в гостиничном номере. Мужа нет. Вихрем в голове пронеслось: все, надоело, я не на помойке нашлась, я, между прочим, самая известная женщина в России, я очень умная, у меня неплохая фигура, и поэтому я разведусь. С этой теплой мыслью я и заснула. Утром объявила мужу, что, поскольку у меня нет ни такой фигуры, ни таких туалетов, как у подруги, нам с ним лучше расстаться. Он начал дико хохотать, а отхохотав, сообщил, что безумно меня любит и что сейчас мы берем такси и едем в лучший магазин и покупаем мне все на свете. И поехали, и купили. Я поменяла пять нарядов в течение дня. За ужином на меня смотрел весь ресторан. Сиротинский за мной ухаживал. Наливал шампанского…

Так вот, возвращаясь к моде в свете политтехнологий. На парламентских выборах партия вытолкнула меня на дебаты с Екатериной Лаховой. Я против дебатов женщины с женщиной. Они всегда выглядят как склока на коммунальной кухне. Но отказаться – потерять бесплатный эфир. Я отлично представляла, что будет говорить Екатерина, что буду отвечать я, поэтому основным и единственным вопросом подготовки к дебатам был вопрос: во что одеться? Политтехнологи настаивали на ярко-голубом пиджаке, потому что «голубой цвет – это символ доброты и надежды», или коричневом шерстяном платье, потому что «коричневый – это цвет земли, и у зрителя возникнет ассоциация с Деметрой, богиней земли и плодородия». Я же надела белую рубашку и повязала черный галстук. И не промахнулась. Екатерина была в кофточке, в юбочке, на шпильках, вся такая женщина, женщина, женщина. После программы огромное количество людей сказали мне: твои рубашка с галстуком были красноречивее всех рассуждений – сразу возникли два контрастных образа. Женщины-политика, которая занимается только тендерными проблемами, и женщины-политика, которая претендует на все.

Клиент всегда не прав

Я не вредничаю. Просто мне есть с чем сравнивать. Во время президентской кампании у меня был визит в США. Америка с ее культом политкорректности фанатеет от маргиналов всех сортов. Страна, где президентом станет вич-инфицированный инвалид детства, нетитульной расцветки, нетитульного пола и нетрадиционной сексуальной ориентации, тут же покорит ее сердце. Едва в России возник кандидат – стопроцентный маргинал: азиатские корни, европейский имидж и вдобавок баба, американцам загорелось немедленно залучить к себе эдакое чудо в перьях. Познакомиться, рассмотреть, порадоваться – раз такое в России возможно, страна не безнадежна. В глобальном мире быть женщиной выгодно. Пол – уже мощный дармовой пиар. Там, в условиях жесткой конкуренции, чтобы обратить на себя внимание, мужчина-политик должен потратить огромные деньги. Женщина-политик привлечет внимание даже без всяких специальных усилий и телодвижений с ее стороны: что редко, то ценно. Меня пригласили, я поколебалась-поколебалась и поехала, прямо в середине предвыборного марафона. В Америке меня тут же взялась опекать команда местных политтехнологов. Не мальчики и девочки с багажом из амбиций и с единственным стимулом обеспечить красивую жизнь для себя, любимых, а седые дядьки с умными лицами. Бывшие конгрессмены, бывшие члены госдепа с огромными связями, сумасшедшим опытом политической борьбы, поскольку сами в свое время были в партиях, которые то проигрывали, то побеждали. Они сели вокруг меня и задали первый вопрос:

– Главный мессидж вашей кампании?

– Я иду в президенты не для того, чтобы стать президентом. В России нет независимых институтов. Чтобы заставить власть считаться с народом, нужна сила. Она возникает, когда голоса поданы не за президента, а за другого кандидата. Я иду на выборы, чтобы президент услышал тех, кто недоволен нынешней политикой. Голосуйте за Хакамаду не ради Хакамады, а ради самих себя. Голосуйте за Хакамаду, чтобы власть услышала вас.

– Класс, – сказали мне после секундного размышления седые дядьки, – никаких советов. Все правильно.

– Следующий пункт. С вами пожелали встретиться конгрессмены, занимающиеся проблемами России, чтобы услышать ваше мнение об этих проблемах, и Кондолиза Райс, потому что вы ей интересны. «Как маргиналка маргиналке», – мысленно добавила я. С конгрессменами вы встретитесь на обсуждении членства России в «восьмерке». Кондолиза Райс не имеет права принимать неофициальных лиц. Но вас примет один из секретарей, а Кондолиза будет идти мимо пить чай и заглянет на огонек.

За два дня визита мы переделали уйму дел. Все чудесным образом срасталось. И Кондолиза Райс ненароком заворачивала в нужный кабинет в нужное время, и имена бесконечной вереницы своих сановных собеседников я произносила без запинки, потому что информацию о каждом (как зовут, с кем связан, чем интересуется) в меня загружали ровно за десять минут до знакомства, и на телеэкране я выглядела бодрой и раскованной, потому что мне давали выспаться, а главное, непрерывно хвалили: вы – великолепны, вы ведете себя идеально, вам не нужны никакие политтехнологии! И я верила, что так оно и есть, и все у меня, умницы-разумницы, получится. Не визит, а курс интенсивной психотерапии по повышению самооценки и активизации внутренних резервов. Представляю, какой же это, наверное, кайф – баллотироваться в президенты Америки!

У наших политлохотронщиков клиент всегда не прав, все его личные предложения и проекты заведомо несостоятельны, потому что дееспособный клиент – малобюджетный клиент: «Я иду в президенты не для того, чтобы стать президентом?» Вы шутите? Это же не мессидж! Это самоубийство! Но вам повезло – мы вас спасем. Считайте, мы вас уже спасли. Мы сделаем из вас популярного политика. Для начала пришьем вам плохо пуговицу. Она оторвется прямо на трибуне, кофточка распахнется, вы смутитесь, народ поймет, что перед ним свой парень, то есть своя девка… ну не важно кто, важно, что вам поверят. Вот полная версия успешной кампании: за эту строчку – сто долларов, за эту страничку – тысячу долларов, все вместе – полмиллиона долларов. Кстати, вы не могли бы получить согласие Кремля на вашу, обеспеченную нами, победу в 15 % голосующих?

Честное слово, так и спросили: «…не могли бы получить согласие Кремля?» Что ответить? Конечно, могла бы. Хоть устное, хоть письменное, хоть заверенное у нотариуса, хоть по старинке подписанное кровью. Но не хочу. Исключительно из-за дурного характера. Мне нравится, что там, в Кремле, ночей не спят, томятся, тоскуют, у окошка караулят: «Где же Ирина свет Муцуовна? Почему не едет за согласием?..»

В первый же вечер по возвращении в Россию меня повезли на встречу с избирателями. Обычно я страхуюсь. Посылаю вперед своего пресс-секретаря, и он докладывает обстановку. Если народу мало, на полпути разворачиваю машину: пустые аудитории политику противопоказаны. А тут, после Америки, как-то расслабилась. В зале на пятьсот мест скучали пять человек. Мои профи опять забыли расклеить объявления. А те, что не забыли, расклеили в другом районе, на противоположном конце Москвы… На Западе есть школа политтехнологии, которой сто лет. Там есть такая профессия. У нас ее пока нет. Она жареная. Я не осуждаю этих ребят. Они ловко сочинили себе рынок и ловко оперируют на нем деньгами. Не о том печаль.