«Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов - Валерий Никоноров

Естественно, что для европейских гуннов организация набегов на соседей с целью их ограбления являлась одним из двух главных стимулов для разработки концепции военной стратегии. В качестве второго стимула следует назвать постоянную необходимость в захвате чужой территории под пастбища и становища, особенно на раннем этапе истории гуннов, когда они постоянно и всей своей массой перемещались по степным просторам Евразии. Если они шли на врага, то в это движение были вовлечены как сами воины-всадники, так и кибитки с их женами и детьми, а также следовавшие за ними табуны лошадей и стада скота. После прихода в Восточную Европу и закрепления на определенной территории гунны переходили к практике рейдов в соседние, а зачастую и в отдаленные земли за добычей. Организация таких набегов была существенно затруднена весной, когда кони кочевников были сильно ослаблены скудными зимовочными рационами и требовалось время, чтобы откормить их весенними травами. Да и сами воины для улучшения своего физического состояния после не самого сытного зимнего периода также нуждались в более обильном питании, для чего необходимо было дождаться окота овец и другого скота и весенней рыбной путины. Наконец, выступить в поход мешали и весенние паводки. Объективно лучшими сезонами для набегов являлись лето и осень. Впрочем, такая «сезонная» модель была, очевидно, более характерна для бескрайних степных просторов Центральной Азии и — в значительной мере — для Северопонтийского региона, тогда как ситуация в областях с более ограниченными пастбищными ресурсами, таких как Великая Венгерская равнина (т. е. территория, ставшая при Аттиле ядром гуннской державы), была иной. Известно, что поселившиеся там позднее гуннов венгерские (мадьярские) кочевые племена предпринимали свои военные походы уже в конце зимы или ранней весной, в том числе и с целью пополнения запасов фуража{108}.

Для вторжения в пределы Восточной империи удобным временем года являлась зима, когда Дунай покрывался льдом, достаточно крепким, чтобы выдерживать переправлявшееся через него войско и, таким образом, переставал быть надежной естественной защитой византийских земель от набегов с севера. Тогда гунны переходили по льду не только на лошадях, но и «на колесах», т. е. в кибитках (Claud. V, 26–28; Sidon. Carm, II, 269–270; Philostorg. XI, 2).

Исключительно важная роль в гуннской стратегии отводилась фактору внезапности нападения. Гунны обрушивались на врагов «подобно какому-то смерчу народов» (Iord. Get. 126). Благодаря быстроте своих коней, они совершали разбойничьи налеты стремительно, обгоняя даже слух о своем приближении (Hier. Ер. 11, 8; Amm. Marc. XXXI, 2, 8; ср.: XXXI, 2, 21). В качестве близкого примера уместно привести данные о скорости передвижения монгольских всадников в ХIII в.: по одним оценкам, за обычный дневной переход ими покрывалось 50 км, тогда как авангард их войска был в состоянии преодолевать за три дня почти 300 км{109}, согласно другим — они могли проходить до 200 км в день со скоростью 12–15 км в час{110}.

Помимо высочайшей скорости передвижения современники гуннов подчеркивают их свирепость и безжалостность. По словам одного из них, «этот подвижный и неукротимый народ» вторгся на территорию аланов, «воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств» (Amm. Marc. XXXI, 2,12).

Не гнушались гунны и вероломства, нападая, например, на ничего не подозревающих римлян во время ярмарки, как это имело место в правление Аттилы где-то на Дунае (Prisc, fr. 2 D = 6, 1 В).

Гуннские набеги, как правило, не были хаотичными, а четко планировались на основе получения разведывательной информации. Как показывает один из эпизодов войны между гуннами и готами-тервингами в 370-х гг., первые были способны оперативно собрать и правильно оценить сведения о местах расположения отрядов противника с тем, чтобы обойти выставленные им впереди дозоры и неожиданно напасть на его главные силы (Amm. Marc. XXX1, 3, 6).

После того как часть гуннов закрепилась на территории римской провинции Паннония, расположившаяся там группировка гуннских войск получила возможность значительно улучшить свои стратегические возможности. Теперь она могла использовать построенные там римлянами дороги, которые обеспечивали очень быстрое продвижение конных отрядов при проведении набегов и прочих военных акций.

Впрочем, при Аттиле, армия которого, как уже отмечалось выше, включала в себя значительные контингенты пехоты, в основном восточногерманской, и потому в немалой степени потеряла свою тактическую быстроту и гибкость (см. ниже, раздел Б), стратегическая оперативность гуннов начала давать сбои. В частности, в 452 г., когда Аттила вторгся в Италию, он позволил себе надолго завязнуть в осаде Аквилеи (Iord. Get. 219–221; Proc. Bell III, 4,29–35 [= Prisc. fr. 22,1–2 В]), что, наверняка, сильно повлияло на результаты кампании в целом. В былые годы гуннское войско просто обошло бы столь неуступчивую твердыню и довольствовалось бы разорением и ограблением более доступных мест. Кстати, что-то похожее случилось с полководцами Аттилы в 447 г., когда они настойчиво пытались овладеть римской крепостью Леем, располагавшейся в Нижней Мезии, у одноименной реки (совр. Осым в Болгарии), но в результате были вынуждены уйти. Более того, отступающие гунны были неожиданно атакованы защитниками крепости, понесли серьезные потери в личном составе и вдобавок лишились награбленной до этого добычи (Prisc. fr.5D = 9,3B).

Ближе к концу своей истории гунны полностью отошли от практики долговременных территориальных завоеваний. Прочно завладев при Аттиле такими важными в коневодческом плане областями Юго-восточной Европы, как Северное Причерноморье и Подунавье, включая Великую Венгерскую равнину (Альфельд), они уже больше не стремились к присоединению новых земель. Последние крупные наступательные операции Аттилы — против Галлии (451) и Италии (452), т. е. стран, которые не обладали достаточными природными ресурсами для поддержания многочисленной гуннской кавалерии в течение сколько-нибудь длительного времени, — преследовали цель захвата добычи и получения в будущем в случае победы большой дани от западных римлян (какую гуннам выплачивали власти Византии). Впрочем, эти походы Аттилы не были успешными, и, следовательно, его замыслы так и не были реализованы.

Гунны, несомненно, были мастерами психологической подготовки войны. Особенно в этом деле преуспел Аттила. Желая, к примеру, добиться от византийцев выполнения своих условий, он мог устроить внушительную демонстрацию силы, перейдя с войском на их территорию якобы с целью поохотиться (Prisc, fr. 8 D — 11,2 В). Он же большое внимание уделял и дипломатической подготовке намеченных кампаний. Так, собираясь начать большую войну против западных римлян и намереваясь разрушить их вероятный союз с везеготами, Аттила направил посольства к обеим сторонам с целью поссорить их друг с другом (Iord. Get. 185–186).

Во время походов, как и в своей повседневной жизни, гунны были очень неприхотливы в еде, питаясь кореньями полевых трав и полусырым мясом, чуть подвяленным самым незатейливым образом — они клали его под свои ноги на спины коней (Amm, Marc. XXXI, 2, 3). По крайней мере, те из них, кто находились на римской службе, могли перевозить с собой в качестве дорожной провизии и другие продукты, например пшеницу. Известно, что римский полководец Литорий в ходе кампании против везеготов в Галлии в 436 г., готовясь к освобождению от врага города Нарбонны, приказал каждому из своих солдат, которые в большинстве были гуннскими наемниками, взять с собой по два модия обмолоченной пшеницы (чуть больше 17,5 л) для того, чтобы накормить его голодающих жителей (Prosp. Chron. 1324). Указанный объем этого продукта, очевидно» значительно превышал потребности самих воинов на время данной боевой операции.

В голодное время дело могло дойти даже до того, что гунны убивали некоторых из своих коней и насыщались их плотью и кровью (Isid. HG 29).

Б. Тактика

Как уже отмечалось выше, благодаря хорошо налаженной службе разведки гунны могли неожиданно обрушиваться на основные силы врага (Amm. Маrc. XXXI, 3, 5–6). Они предпочитали атаковать первыми, считая, что «всегда отважнее те, кто начинают битву» (Iord. Get, 204), и делали это стремительно, без задержки, желая добыть себе в сражении быструю победу (Ibid. 205). При этом гунны никогда не бросались вперед сломя голову, поскольку их военачальники тщательно готовили план боевых действий. Иордан специально подчеркивает, что Аттила «был более чем превосходен в замыслах ратных дел», продумывая даже час начала битвы, чтобы иметь возможность спасения в случае неудачи (Ibid. 196). Оставлял он себе и такой путь отступления, как уход при неблагоприятном течении боя в свой укрепленный телегами и повозками лагерь (Ibid. 210).