Сокровище антиквара - Бушков Александр Александрович

– Чего приперлись, волки?

– Ты с ними никогда раньше не сталкивался?

– Ни с тем, ни с другим, - сказал Глыба решительно. - Я бы помнил, с моим-то опытом… Совершенно левые мусора, в жизни не пересекался.

– Игра приобретает интерес… - сквозь зубы процедил Смолин.

– Что им нужно?

– Глыба, помолчи минут пяток… - сказал Смолин, устало жмурясь. - Мне тут в темпе подумать нужно, как жить дальше…

– Понял… - сговорчиво кивнул битый жизнью Глыба и, чуть подумав, направился к куче щебня.

Это неспроста. Спроста так не бывает - чтобы задали кучу безобидных, рутинных, вполне естественных в такой ситуации вопросов, а потом бабахнули один-единственный тяжелый: друг ситный, а где ты, собственно, был во время убийства. Ах алиби не имеется? Вот кстати, мы все о тебе знаем… и о твоем дружке тоже, с которым ты одни нары полировал…

Нет, неспроста. Вот только что это: рвение отдельно взятого беззастенчивого мента, усмотревшего возможность сшить какое-никакое, а все же убедительное дело? Подстава со стороны известных заклятых друзей?

А ведь если быть оптимистом, то есть заранее предусматривать самое плохое, то может, словно чертик из коробочки, вынырнуть какой-нибудь вполне благонадежный свидетель, участник Куликовской битвы, активист общества защиты животных, вообще человек положительный, который видел Смолина как раз неподалеку от того самого места в то самое время. Если совсем уж унылые гипотезы рассматривать, то на месте могла сыскаться какая-нибудь безделушка с отпечатками пальцев Смолина. Это не паранойя и не мания преследования, а вполне реальные подставы, тысячу раз использованные в других случаях с другими людьми.

«Мать твою, - яростно подумал он. - Я ведь не шел с ними на конфронтацию открыто, они имеют все основания полагать, будто я покорно следую за событиями… или, зная мой живой характер и жизненное упрямство, решили не рисковать, бить наверняка?

Самое скверное в такой ситуации - ты не понимаешь ничего и не в состоянии докопаться до правды. Заказал и этим двум оре-ликам Смолина? Или они попросту придурки и этот вопрос всем задают в надежде на то, что найдется кто-то слабонервный и поведет себя так, что не зачислить его в предполагаемые убийцы просто нельзя? Или мастера шить дела? Ведь ничего непонятно!

Попробуем взглянуть на все это со стороны глазами… ну, даже непредвзятого, просто опытного, желчного, насмотревшегося всякого дерьма прокурора. Есть человечек с тремя судимостями и двумя сроками, а также толстенным делом оперативного учета. Обитающий под одной крышей со своим бывшим соседом по нарам, обладателем вовсе уж впечатляющего послужного списка. При весьма странных обстоятельствах человечку этому люди завещают нехилое имущество… ну, предположим, в убийстве Кащея Смолина не сможет обвинить ни один следак, а вот с Шевалье все обстоит грустнее. Скажем, узнал гражданин Смолин, что Шевалье решил передумать насчет завещания, ну и… того… Алиби нет. Да, хреновастенько…

Ну, в общем, это еще не смерть. Денисыч мужик правильный и, если обрисовать ему картину, может ради старинного знакомого пойти на мелкие неприятности. Холодняк исключаем, пистолетик тоже… остается орден Ленина… уж лучше пусть по нему дело шьют, чем по убийству. Если поговорить с Денисычем по душам… он сам бывал в переделках и переплетах, должен понять… любое алиби, конечно, в два счета подтвердит Глыба - но вот Глыбу с его увлекательной биографией в свидетели лучше не являть…»

Смолин отшвырнул окурок, встал, подошел к Глыбе, все еще ворочавшему лопатой в куче щебня (но уже лениво, исключительно ради убийства времени), сказал негромко:

– Тут такое дело… Может, тебе слинять? Я, знаешь ли, могу и в омут булькнуть, нет смысла вдвоем пузыри пускать…

Глыба слушал внимательно и вопросов не задавал. Потом, прищурясь, сказал с ухмылочкой:

– Благородный ты человек, Червонец… однако ж слишком долго с последней ходки проторчал на воле и уркаганскую сообража-ловку утратил… Если я сейчас слиняю, они как раз за меня и возьмутся… да и за тебя тоже. Так что мерси за душевное благородство, но придется мне и дальше с тобой барахтаться. Не из слюнявых чуйств, а из простого житейского расчета…

– Что думаешь?

– Самое поганое тут - что ни думай, проверить нельзя… Тут не думать надо, Червонец, а бить побыстрее. Чтобы этим стало не до тебя.

«Вот это правильно, - подумал Смолин. - Нужно все бросить и сконцентрироваться на задуманном ответном ударе. Так лупить, чтобы враз забыли о любых пакостях, исключительно собственной шкурой озаботились. Если…»

Заслышав трель, он раздраженно выдернул из кармана телефон. Узрев, что на связи Кот Ученый, все же нажал клавишу.

– Васька! - заорал Кот прямо-таки ликующе. - Я тебя в ближайшее же время купаться приглашаю!

– Нашел время… - пробурчал Смолин на автопилоте.

– Дурило! - жизнерадостно орал Кот Ученый. - Купаться зову, ты понял? Купаться!

Вот тут Смолин и вправду сообразил наконец. Вот только ситуация жизненная оказалась такая, что радости не отыскалось ни капельки. Буквально ни капелюшечки…

– Точно? - спросил он вяло.

– Точно тебе говорю! Своими глазами! - вопил Кот Ученый. - Ну так как? Идешь купаться?

– Конечно.

– Ты что такой кислый? Мы идем купаться! А гном идет, а гном идет, а гном идет купаться! - Походило, что славный подельник уже успел чуточку отметить радостное событие. - Прямо сегодня можно, долго ли собраться!

– Пожалуй, - сказал Смолин все так же отстранение и вяло.

– Нет, что такое?

– Зуб схватило, спасу нет, - сказал Смолин первое, что в голову пришло. - Но купаться пойду тем не менее.

Глава вторая НАХОДКИ И ПОТЕРИ

А не мог он все же достать саквояж? - Смолин не задавал вопрос, скорее уж рассуждал вслух.

– Давай рассмотрим его послелагерное бытие, - сказал Кот Ученый уверенно. - Освободился в конце пятьдесят четвертого, и через две недели, едва выправив документы и, надо полагать, хватив на радостях, объявился в Шантарске. Где не был с девятнадцатого года. Ну, почему в Шантарск - это понятно. Золото манит нас, золото вновь и вновь манит нас… В Шантарске его встретили…

– Ну, эту часть я помню, - кивнул Смолин. - Изучал матерьял… Героический комиссар гражданской, один из участников освобождения города, комбриг, к тому же безвинно пострадавший в годы культа личности… Квартира в обкомовском доме, прочие блага в том числе и «москвичек», на всех торжественных сходняках речи толкал, по мероприятиям таскали… Не тужил, в общем.

– А бытом ты интересовался?

– Не успел.

– Ну, изволь. - Кот Ученый порылся в стоявшей у его ног сумке, извлек потрепанную книжечку в мягком переплете и раскрыл на отмеченном закладкой месте. - «Частенько грибники и туристы, проходившие по необжитым в те годы районам правобережья, видели старый «Москвич» товарища Вальде, ехавший над берегом Шантары. Видели не раз и самого комбрига, стоявшим на берегу и смотревшим, казалось, не на могучие воды Шантары, а куда-то в прошлое. Несомненно, он переносился мыслями в далекий девятнадцатый год, когда на этих берегах погибли его боевые…» В общем, товарищ Вальде до самой своей смерти в шестьдесят третьем болтался по-над берегом. Вы, правда, думаете, что он туда ездил погибших друзей поминать? Пару раз в неделю? Или вы не такие идеалисты?

– Сука, - сказал Шварц. - Он ведь прикидывал, как бы достать…

– Пожалуй, - кивнул Смолин.

Кот Ученый продолжал менторским тоном:

– А поскольку эта романтическая привычка у него осталась до самой смерти, логично будет предположить, что до броневика он так и не добрался. Иначе перестал бы туда шляться. Глубина там приличная, метров пятнадцать. Это в девятнадцатом, когда ему было двадцать девять, и рыбацкие навыки не сгладились, и здоровьишко было бычье. А к середине пятидесятых жизнь его изрядно пожевала, да и годочков хватало. Не рискнул, надо полагать, нырять без приспособлений. Ну а акваланг… Их в те годы советским людям в личном пользовании, в общем, иметь не запрещалось - но, с другой стороны, как-то они в магазинах не лежали. В столицах - очень может быть. Но уж никак не в Сибири. Не было тогда у советского сибирского человека такой социальной потребности - с аквалангом в воде бултыхаться. Излишней буржуазной роскошью попахивало…