Невеста поневоле - Хеди Уилфер

Айрин послушно кивнула, вспоминая о давней болезни Федерико. К счастью, малыш с тех пор окреп, и здоровью его явно ничто не угрожало.

— Федерико будет скучать, — заметила она, когда они поднимались вместе по лестнице. — Кстати, пора уже купить ему высокий стульчик и сажать за общий стол. Он, конечно, еще не может есть сам, но, чем скорее мы начнем его приучать, тем лучше. Вы разрешите мне в ваше отсутствие съездить в Толедо за стульчиком?

— Что? А, да, конечно. Покупайте все, что считаете нужным, Айрин.

Девушка с беспокойством посмотрела на Мигеля. Что-то было не так. Она чувствовала это.

Заглянув через полчаса в спальню, чтобы сообщить, что занавески для детской наконец-то выбраны, Айрин увидела Мигеля, в напряженной позе стоящего около каминной полки. В руках он держал фотографию Габриэлы.

Когда-то, еще до свадьбы, тут было только две фотографии — портреты Габриэлы и родителей Мигеля. Теперь к ним прибавилась еще одна — та, на которой была изображена Айрин с Федерико на руках в день свадьбы. Впервые увидев свою фотографию на каминной полке, Айрин испытала глубочайшее счастье. Но тут же сердце ее упало — наверняка, снимок поставлен только для отвода глаз. Это такая же формальность, как и их брак.

— Мигель, — окликнула Айрин негромко. Он вернул фотографию на место, а затем обернулся.

— Сегодня ей исполнилось бы двадцать пять лет. — Мигель помолчал. — Наверное, я никогда не забуду тот день, когда она погибла. И никогда не перестану чувствовать себя виноватым перед ней. Как будто это я недосмотрел, не предупредил.

— Ты не должен так говорить. — Айрин захлестнуло сострадание. Быстро подойдя к Мигелю, она ласково дотронулась до его руки. — Габриэла была уже взрослым человеком. Она сама решала, как ей жить.

— Ты в этом уверена? — Незаметно для себя они снова перешли на «ты». — А может, это мы с Кларенсом решали за нее? Да, я не хотел, чтобы она выходила замуж. Но разве я хотел того, что произошло? — Мигель кивком указал на фотографию.

Прикосновение к Мигелю отвлекало ее, сбивало с мысли. Айрин осторожно убрала ладонь с его руки, не замечая его жадного взгляда.

— Я осуждал ее за легкомысленность, за беспечность. Теперь единственное, чем я могу утешаться, — если это можно назвать утешением, — так это тем, что она прожила свою жизнь полно и весело, ни в чем себе не отказывая. Она любила, она родила ребенка...

Айрин молчала, понимая, что ему надо выговориться, выплеснуть все, что наболело.

Мигель быстро подошел к журнальному столику, и Айрин вдруг с удивлением заметила на нем открытую бутылку вина и рядом — наполненный стакан. До сих пор она видела своего мужа пьющим только за обеденным столом. Мигель сделал большой глоток из стакана.

— Габриэла была моей младшей и любимой сестрой. Я чувствовал ответственность за нее так же, как ты, Айрин, чувствуешь ответственность за Федерико. Мне кажется, что я предал ее, понимаешь? Я должен был предотвратить эту смерть.

Он допил вино одним глотком.

— Но ты же не мог предугадать ее, — мягко сказала Айрин.

— Габриэла надеялась, что я пойму ее, перестану осуждать. Она хотела, чтобы я собственными глазами увидел, как разваливается ее брак, почему он разваливается. А я думал, что совместная жизнь в усадьбе сблизит их с Кларенсом. Но вышло совсем наоборот — они окончательно рассорились. В тот вечер, когда они уезжали в Толедо... Разве я мог думать, что вижу их в последний раз?

Мигель схватил бутылку, собираясь допить вино, и Айрин непроизвольно протянула руку, чтобы остановить его.

— Что? Тебе не нравится, что я пью? Что я хочу забыться, утопить в вине свою боль? А кто еще может ее утолить? Ты? Моя жена? — Он поднял на Айрин темные горящие глаза. — А ты понимаешь, что мне сейчас настолько больно, что я готов забыться любым способом? Даже взять тебя без любви?

Сердце ее сжалось от горечи, но не успела она сказать ни слова, как Мигель уже стоял вплотную к ней.

— Я знаю: в тебе достаточно от женщины, чтобы отдать себя без остатка нуждающемуся в ласке ребенку. Но сможешь ли ты отдаться мне, Айрин? Помочь мне почувствовать себя живым человеком... мужчиной...

Она стояла, не пытаясь уйти, хотя понимала, что ее поведение можно легко принять за молчаливое согласие. Стояла и смотрела на него с жалостью и любовью.

Мигель мягко провел ладонями по ее обнаженным рукам, коснулся губами лба, затем шеи.

— Позволь мне забыться в тебе, Айрин.

Надо оттолкнуть его, убежать. Но она не могла. Айрин стояла, замерев, млея от каждого прикосновения.

— Милая, сладкая Айрин. Как ты мучила меня все эти дни. Эту комнату наполняет аромат твоих духов, твой смех, твои движения. Я хочу тебя, Айрин, хочу утонуть в тебе...

Он хочет ее, она ему нужна! Забыв обо всем на свете, Айрин потянулась к Мигелю, подняла к нему лицо. Губы их соединились в страстном поцелуе. Он провел пальцами по ее щеке, шее, обхватил за талию, крепко прижав к себе.

— Чувствуешь, как я хочу тебя. — Он осторожно расстегнул молнию у нее на спине. — Ты знаешь, что у тебя самая красивая грудь на свете? Хочешь, я докажу тебе это?

Айрин стояла, вздрагивая от каждого прикосновения и крепко зажмурившись, чтобы он не увидел любви в ее глазах. Она совершала ужасную ошибку. Нельзя, нельзя поддаваться — хотя бы из чувства самосохранения. Но она не могла, не хотела поступить иначе,

— Твоя кожа такая мягкая, — шептал Мигель, — такая нежная. И вся ты — нежная, светлая, беззащитная.

Все это вино, думала Айрин. Вино и горе. Сегодня снова, так же, как и в ту ночь, он вдруг утратил контроль над собой. Он хотел ее, хотел. Но не любил. Ну и пусть. Сейчас ей все равно. А завтра — завтра будет видно.

— Ты хочешь меня? — спросил он хрипло. — Хочешь, чтобы я взял тебя?

Все ее тело содрогалось от желания. Айрин с трудом держалась на ногах. Наверное, она упала бы, если бы Мигель не сжимал ее в своих объятиях. Она с трудом нашла в себе силы кивнуть, и он подхватил ее и перенес на кровать.

Тело ее извивалось под его руками, выгибалось дугой, с губ срывались тихие стоны.

— Тебе хорошо? — спрашивал Мигель, покрывая поцелуями ее грудь и живот. — Скажи мне, Айрин. В ту ночь я сделал тебе больно, но, кажется, доставил и удовольствие. Это так? Признайся мне. Тебе было хорошо?

Неужели это так важно для его самолюбия, смутно удивилась Айрин, настолько поглощенная своими чувствами, что трудно было думать.

— Да, — слабо пробормотала она.

— Да? А насколько хорошо? Настолько, что ты запомнишь это на всю свою жизнь? Или не настолько? Потому, что сегодня я постараюсь сделать все, чтобы это была лучшая ночь в твоей жизни. И в моей также. Сегодня мы будем радоваться жизни, правда, Айрин?