Пощечина - Кристос Циолкас

— Так что ты выбрала?

— «Кальмар и кит». По отзывам, классный фильм.

Таша в предвкушении потерла руки:

— Замечательно. А после кино поедим спагетти.

«Развод по-американски» она пойдет смотреть с Ричи. Или с Дженной, если та еще не видела этот фильм. Или, может быть, одна. И будет фантазировать. Заткнись, не думай о нем. Она крепче взяла тетю под руку, и они зашагали к вокзалу.

Когда они вернулись из кино, дома на ответчике их ждало сообщение от Рози: она спрашивала, не сможет ли Конни посидеть с Хьюго в четверг вечером. Конни глянула на часы: еще не было одиннадцати. Она сняла трубку.

— Ты согласишься? — Таша налила себе бокал красного вина и включила телевизор.

— Да, наверно.

— А время у тебя есть?

Она предпочла бы, чтобы тетя не давила на нее. Она сама вполне могла принять решение.

— Уроки я могу сделать и у них. Не проблема.

Она видела, что тетя хочет сказать что-то еще, и затаила дыхание. Но Таша отвернулась. Конни быстро набрала домашний телефон Рози и Гэри. Включился их автоответчик, и она начала наговаривать сообщение. В трубке раздался визг, электронная какофония, потом на другом конце провода зазвучал голос Гэри:

— Конни, это ты?

— Да. Я могу присмотреть за Хьюго в четверг вечером. В котором часу мне прийти?

— Ты молодец, Конни, да? Хорошая девочка. — Гэри едва ворочал языком. Должно быть, он пьян, предположила Конни. — Приходи в семь.

— Ладно.

— Рози, черт бы ее побрал, записала нас на какой-то семинар для родителей. Терпеть их не могу. Всегда чувствую себя на них двоечником, отстающим.

Конни прикусила губу. Ей нечего было сказать в ответ. Она плохо представляла Гэри в роли ученика. Хотя не в том, что касалось познавательного аспекта: учиться бы ему понравилось, ведь он постоянно читал. Возможно, он сожалел, думала она, что так рано бросил школу. С четвертого класса средней школы, как он признался ей, что соответствовало современному десятому. Но ей никогда не хватало смелости спросить у него, почему он это сделал. Она предполагала, что Гэри не выносит дисциплины, подчинения правилам и расписанию. Он не мог сидеть спокойно на одном месте. Оставаясь с ним наедине, она всегда чувствовала себе немного не в своей тарелке.

— Хорошо, приду, — наконец выпалила она, сознавая, что пауза в их разговоре затянулась. — До четверга.

Может, он еще и наширялся.

— Да, да, спасибо, Конни, ты — ангел.

Ее тетя щелкала пультом, переключая с канала на канал — Ирак, «Большой брат»[67], какой-то американский детектив. Конни забрала у нее пульт и вновь включила программу новостей. На участке дороге посреди пустыни дымился черный обуглившийся каркас автомобиля. Вокруг голосили укутанные в покрывала женщины.

— Убери это, Кон, пожалуйста. Не могу это видеть.

Она переключила на другой канал: две женщины в сауне рассуждали об анальном сексе.

— Ой, еще не легче. — Тетя выхватила пульт из ее руки и стала смотреть детектив.

Конни зевнула, наклонившись, чмокнула тетю в щеку:

— Сплошная дрянь, нечего смотреть, да? Может, кабельное купить?

У Дженны было кабельное телевидение, но и у нее дома они постоянно переключали каналы. Конни покачала головой:

— Там показывают такую же дрянь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мой ангел.

Она лежала в постели, вслушивалась в приглушенные звуки телевизора. Свет она не выключила и теперь рассматривала фотографии на стене. Минувшим летом она полностью оголила стены своей комнаты — сняла все плакаты, все фотографии кинозвезд, знаменитостей и поп-певцов. Избавилась от Робби Уильямса и Гвен Стефани, Мисси Эллиот и Джонни Деппа. Не смогла расстаться только с фотографией Бенджамина Маккензи, актера из сериала «Одинокие сердца», — с маленьким черно-белым фото, которое она вырвала из еженедельной телепрограммы. Этот снимок она прилепила на край зеркала в своей спальне. Он напоминал ей Ричи. Стену напротив кровати занимала большая гравюра с изображением Лондона XIX века, которую тетя купила и вставила в рамку для нее в качестве подарка на шестнадцатилетие. Гравюра висела над ее письменным столом. Теперь в ее комнате остались всего два плаката. Один — чистое голубое небо, прорезанное колючей проволокой — выражал протест против нечеловеческих условий в карантинных лагерях для беженцев в Австралии. Она ухватила его на каком-то антирасистском митинге год назад. На втором плакате был изображен голый арабчонок с приставленным к его виску бензонасосом. Надпись, сделанная ярко красными буквами на английском и арабском языках, гласила: НЕТ НЕФТЯНОЙ ВОЙНЕ БУША! Этот плакат прислала ей Зара на ее шестнадцатилетие. Теперь стены ее комнаты были увешаны фотографиями людей из ее окружения, людей, которых она знала: Таша в синем дождевике под огромным черным зонтом; Ричи, в своей неопрятной футболке с перевернутой надписью «Слава богу, я пьян», во весь рот улыбающийся в объектив; она с Дженной и Тиной, все трое вырядились на вечеринку; Зара в толстовке с капюшоном и изображением Курта Кобейна на груди; ее собственное фото (она в десятом классе), довольно удачное: ноги у нее на этом снимке не смотрятся полными. Фотография отца с матерью, на которой они не похожи сами на себя. Отец тощий, как палка, с короткой стрижкой и осветленной напомаженной челкой; мать с ярко подведенными глазами, яркой помадой на губах и прической как у индейцев племени мохаук[68]. Они похожи на гангстеров — на романтических разбойников из глубины прошлого века, а не на тех бандитов, которых можно видеть на видео про рэперов или в рекламе «кока-колы». Ее мать в белых ажурных чулках, к чашке выставленного напоказ бюстгальтера приколот значок в виде японского императорского флага. Отец курит сигарету; на нем застегнутая доверху белая рубашка и тонкий черный галстук. Он искоса, с насмешливой хитрецой во взгляде смотрит в объектив; ее мать смотрит на него с нескрываемым обожанием на лице. Сразу же над фотографией родителей она повесила снимок, сделанный на рождественской вечеринке в клинике в прошлом году: все немного пьяны, натянуто улыбаются в объектив. Они стоят полукругом возле стола. Айша — в центре, она и Гектор — по бокам от нее. На Гекторе костюм, как всегда элегантный; он выглядит потрясающе. До боли потрясающе. Она перевела взгляд с отца на Гектора, потом снова посмотрела на мать, потом — на себя. На фотографии, снятой в клинике, она смотрит на Гектора с тем же самым выражением, что на лице у ее матери. И как только она раньше этого не замечала? Покраснев, Конни быстро погасила свет.

Лайза, дремавшая на ее подушке, негодующе замяукала, недовольная тем, что ее потревожили. Прости, девочка, прошептала Конни, почесав кошку под мордочкой. Она услышала поскребыванье в дверь и стала ждать. Барт лапой толкнул дверь, протиснулся в щель и, быстро пробежав по ковру, запрыгнул к ней в постель. Она приподняла одеяло, освобождая для него место. Кот устроился рядышком. Лайза перепрыгнула с подушки на туалетный столик. Конни услышала, как ее питомица лакает воду из стакана. Барт свернулся клубочком и заурчал.

Она пыталась думать о школьных занятиях, о фильме, что посмотрела в кинотеатре. Актер, игравший в нем, напоминал ей отца. Может, именно так выглядел бы ее отец, если б не умер, если б дожил до пятидесяти лет, растолстел, возможно, отрастил бороду. Увы, Гектор не шел из головы. Барт зарылся глубже под одеяло. Она чувствовала, как он урчит, дышит, ощущала тепло его тельца у своего живота. Телевизор в гостиной работал едва слышно. Она закрыла глаза и предалась фантазиям.

Она в доме «Большого брата». Это первая серия нового сезона, дом заселен участниками реалити-шоу, полюбившимися ей по предыдущим сериям. Она сидит на одном краю дивана, Гектор — на другом. Она выглядит старше и стройнее. Гектору всего двадцать пять. Большой брат говорит, объясняет правила поведения в доме. Другие участники взволнованы, возбужденно галдят, перебивают, вопят. Они с Гектором молчат, постоянно поглядывают друг на друга. Камеры ловят их взгляды, и все понимают, что происходит. Гектор подмигивает, она краснеет. Кот урчит. Она заснула.

— Джордан устраивает вечеринку. Вас приглашает.

— Когда?

— В субботу вечером. Пойдете?

В среду на последнем уроке им полагалось заниматься в библиотеке, но, как обычно, вместе с Тиной и Дженной она вместо библиотеки отправилась в бар «Джус» на Хай-стрит. Конни отхлебнула из бокала арбузный напиток с имбирем и глянула в окно. Погода была отвратительная, стоял один из тех мельбурнских деньков, что напоминали ей о свирепости лондонского климата. Утром она надела юбку, и целый день ветер кусал ее ноги. Она поежилась.

— Эй, я спрашиваю: пойдешь? — Голос у Дженны был негодующий. Она сердито хмурилась, глядя на Конни.