Поводыри украинского сепаратизма. Конспирология «самостийничества» - Сергей Родин

Так в Малороссии в очередной раз был легализован украинский раскол. Снова пошли кощунственные «хиротонии» кого ни попадя в украй некие «архиереи». Фотий Тимощук, например, был возведен в «епископа» прямо из мирян. Ряд «иерархов» оказались женатыми — Михаил Хороший, Сильвестр Гаевский, Винницкий «епископ» Григорий и Новомосковский Владимир (Малец)[138]. Зато оккупационный режим сразу принялся оказывать всяческое содействие украинским «автокефалам». Германские историки Ф. Хейер и X. Вейзе, исследовавшие положение Православной Церкви в Малороссии в годы войны, подчеркивают решающую роль немецкой поддержки в становлении украинской «автокефалии»: «Если бы этому направлению, которое сперва было представлено лишь группой западноукраинских личностей, не оказалась с самого начала представлена полная поддержка, то автокефальная церковь никогда, прежде всего в восточных областях, не приобрела существенного значения»[139]. Так что и повторное явление на исторической авансцене «украинской церкви» не имело самостоятельного характера, а было вызвано целями господствующего режима, на этот раз не советского, а немецкого. При этом она в понимании немцев представляла интерес именно как антипод Русской Церкви и как удобное орудие для ослабления влияния последней. Так, в проекте январской (1942) директивы рейхсминистра занятых восточных территорий А. Розенберга рейхскомиссару «Украины» Э. Коху четко указывалось: «Русскую Православную Церковь в рейхскомиссариате “Украина ” ни в коем случае не поддерживать, так как она является носительницей великорусской и панславянской идей. Автокефальную же украинскую церковь, напротив, следует поддержать в качестве противовеса Русской Православной»[140]. Чиновник того же ведомства К. Розенфельдер в записке для Розенберга (20 апреля 1943) отмечал: «Ослабление Православной церкви московского направления являлось исходным пунктом и руководящей идеей министерства. В связи с этим со стороны министерства было оказано покровительство всем автокефальным направлениям и устремлениям внутри Православной Церкви. В рамках данной политики в первые же недели в освобожденных областях Украины вновь возникла автокефальная Украинская церковь»[141].

Такая же политика реализовывалась и на местах. Когда в Днепропетровск прибыл автокефальный «епископ» Геннадий (Шеприкович), гебитскомиссар прямо на площади перед народом самолично вручил ему епископский жезл и тут же распорядился изгнать из городского храма православную общину, передав его Шеприковичу. Ему же была отдана конфискованная у православных епископская резиденция. При этом гебитскомиссар даже приказал арестовывать священников, не желавших подчиняться украинскому «епископу»[142]. Но никакая поддержка оккупантов не могла ввести в заблуждение народ Божий, поэтому и на этот раз, невзирая на поддержку немцев, украинские «автокефалы» так и не смогли добиться существенного влияния в Малороссии.

Полное фиаско «самостийной церкви» происходило на фоне повсеместного религиозного возрождения в крае. После отступления советских войск почти во всех городах Малороссии нашлись священники, либо жившие на положении высланных, либо работавшие в качестве ремесленников. Эти священники брали в местных комендатурах разрешение на организацию церковных общин. Практически везде находились церковные здания, достаточно сохранившиеся, чтобы снова приспособить их под храмы. Первые богослужения обычно совершались уже через несколько дней после прихода немецкой армии. Верующий народ, голодный и нищий, разоренный войной, самоотверженно трудился над восстановлением церквей, украшал их уцелевшими в домах и пожертвованными иконами, приносил тайно укрывавшиеся богослужебные книги. Архиепископ Днепропетровский Димитрий (Маган) был поражен религиозным энтузиазмом православных жителей своего кафедрального города. Он рассказывал, что на Богоявление в 1943 г. у кафедрального храма собралось около 60 тысяч верующих, чтобы идти крестным ходом на Днепр[143]… Всего за годы оккупации в крае было открыто не менее 5400 православных храмов, что соответствовало 40 % дореволюционного их количества[144]. Было также воссоздано 36 монастырей, в основном, женских, так как немецкие власти запрещали пострижение мужчин работоспособного возраста, опасаясь, что многие таким путем попытаются уклониться от трудовой повинности. Поэтому в восстановлении монастырей могли участвовать главным образом монахи, уцелевшие после советского террора 1920—1930-х годов. Число монастырских насельников превысило 2 тысячи человек, и все они отвергли украинских «автокефалов» — даже те 15–17 монастырей, которые действовали в западной части края. И только развязанный бандеровцами террор вынудил два небольших монастыря на Волыни в 1943 г. присоединиться к «автокефалии»[145].

В сущности, ТЕРРОР и стал главным «аргументом» украинского «священноначалия» в борьбе за «паству». 7 мая 1943-го бандеровскими головорезами был убит глава Автономной Церкви митрополит Алексий (Громадский). Убили его за отказ «объединиться» с украинскими «автокефалами» в единую Церковь, признав таким образом каноничность всех их «рукоположений». Митрополит Алексий на это не пошел. За две недели до гибели он написал: «Теперь уже нет никаких надежд на соединение, ибо они пошли своею дорогою, по коей мы идти не можем, т. к, не может Православная Церковь быть заодно с живоцерковцами, для коих каноны не являются оградой Св. Церкви Соборной»[146]. Митрополит хорошо понимал истинную сущность «украинской церкви». В одном из своих частных писем (3 сентября 1942) он писал: «Не знаю, что будет дальше, но совершается у нас в Церкви великий обман. Как большевики всякими лозунгами совратили и погубили тело нашего народа, так нынешние “диячи” (деятели) задались целью вырвать у нашего народа душу. Ругая всячески Москву и нас, якобы “москалей ”, они вызывают такое человеконенавистничество, из коего — может родиться только неверие и безбожие. ПОЛИТИКА У НИХ ВСЕ, а ВЕРА и ЦЕРКОВЬ ТОЛЬКО ОРУДИЕ ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ СВОИХ НЕЦЕРКОВНЫХ ЦЕЛЕЙ»[147]. За то и был убит митрополит Алексий, что отверг попытки сепаратистов превратить Церковь Христову в подчиненную сепаратистским задачам политическую структуру. Участник погребения митрополита архимандрит Клавдиан (Моденов) писал о совершенном злодействе: «Когда я приехал в Кременец впервые, владыка меня очень тепло принял и приютил у себя в своих покоях, а в течение трех дней приглашал к себе обедать и ужинать, и он один раз говорил: “Отец архимандрит, голубчик, меня убьют украинские «самостийники»”. Такое убеждение сложилось у него на том основании, что когда-то, когда они были под Польшей (до 1939 г.), владыка был единомышлен с ними, а потом отошел от них, поэтому и ждал с их стороны мести»[148]… Митрополита и его спутников убили близ Смыги, когда Алексий ехал в Луцк по вызову рейхскомиссара, на высланной им машине. Говорили, что митрополит лежал на обочине дороги, и в его теле было обнаружено шесть пуль крупнокалиберного оружия. И каждая из них для него была смертельной. Из вещей при нем не оказалось белого клобука и сапог.

В народе тотчас распространилась молва, что убийство осуществлено по инициативе Поликарпа (Сикорского) и Мстислава (Скрыпника), к тому времени уже «рукоположенного» во «епископа» УАП Ц. Таким образом они отомстили митрополиту Алексию за его отказ соединиться с «автокефалами». При этом именно Скрыпнику (впоследствии эмигрировавшему в США и там уже ставшему никем не признанным «патриархом» никем не признанной УАПЦ) отводили решающую роль в этом деле.

Племянник Петлюры Степан Скрыпник после краха Директории вместе с другими украинскими «диячами» околачивался в эмиграции, но в июле 1941-го был приглашен немцами в Малороссию в качестве советника для подбора из числа сепаратистов кандидатов на должности местной украинской администрации. В августе 1941-го он начал издавать на «мове» газету «Волынь», на страницах которой подвергал травле православных священнослужителей, отказывавшихся признавать автокефальную «украинскую церковь». В 1942-ом Скрыпник решил вплотную заняться строительством «самостийной церкви» и был «хиротонисан» в «епископа» Переяславского с именем Мстислав. Даже в кругу своих подельцев новоиспеченный «архиерей» имел недобрую славу. Зачинатель «лубенского раскола» еще в 20-х годах Феофил (Булдовский), лишенный сана Русской Церковью, а с приходом немцев ставший «митрополитом» Харьковским УАПЦ, впоследствии вспоминал о Скрыпнике: «О, это страшный человек. Это бандит в епископском клобуке. Он из тех, что могут убить, удавить человека, если он станет ему препятствием… Епископ Мстислав — доверенное лицо гестапо и администратора Поликарпа Сикорского. Это племянник Петлюры, его адъютант по фамилии Скрыпник. В келейном разговоре с Мстиславом я с какой-то боязнью спросил его об унии с Римско-католической церковью. А он мне отвечает: “Уния? а почему бы и нет? Разве те, кто пошли на унию с Римом, что-либо потеряли? Пусть с чертом, лишь бы не с Москвой. Но об этом еще рано говорить”»[149]. Для начала следовало овладеть Православной Церковью, чтобы разложив изнутри, сделать более послушной в руках украинских политиканов. А в таком деле без устрашения несогласных не обойтись. Но и в глазах «паствы», пусть даже украинской, следовало выглядеть более-менее прилично. Поэтому сразу же после убийства митрополита Алексия (Громадского), чтобы снять с репутации предводителей украинского раскола кровавое клеймо, «автокефалы» запустили в народ версию о том, что Алексий явился «случайной жертвой». Будто бы засаду вблизи Смыги бандеровцы устроили для покушения на гебитскомиссара, который должен был проехать здесь, направляясь в Луцк. Автомобиль, в котором ехал архипастырь, приняли за машину гебитскомиссара и о трагической «ошибке» узнали лишь тогда, когда увидели в автомобиле погибшего митрополита и его спутников… Да только никто не поверил этой лжи. С самого начала всем все было ясно.