Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - Сергей Владимирович Волков

– Да вы план Зимнего знаете? – справился у меня министр.

– Никак нет!

– Господин полковник, дайте поручику провожатого. А где комендант здания? Он где-то здесь был, – спрашивал министр.

– Так точно, я тут, господин министр! – подлетел молоденький прапорщик в широчайших галифе.

– Вот, вы пойдете вместе со взводом и укажете путь самый короткий и так, чтобы… ну, поднявшись еще на этаж, спуститься к ним в тыл сверху… Одним словом, чтобы зайти в тыл. А со стороны ворот тоже будут приняты меры, – высказал соображения министр.

– Виноват, господин министр, я буду совершенно бесполезен… я… я не знаю ходов соединений помещений дворца. Я только недавно вступил в должность и за сложностью обязанностей не успел еще ознакомиться, – оправдывался в своем незнании своих обязанностей шикарный комендант здания.

– Это черт знает что! – вскипел министр. – Я сам пойду с вами! – отнесся он ко мне. – Подождите одну секунду. – И он подошел к коменданту обороны, отдававшему какие-то распоряжения юнкерам связи.

Я воспользовался этим перерывом и спросил поручика Скородинского о результате допроса.

– Да и допрашивать не пришлось. Сразу сознался, что все время болтался здесь и вел наблюдение, но на вас он даже не сердит. Слышите – хохочут подлецы.

– Ну, всех благ. Министр идет.

Я бросился к взводу. Министр кивнул головой.

– Смирно! На плечо! Ряды взвода! Направо! Шагом марш! – подал я команду, и взвод двинулся.

– Сколько юнкеров? – справился министр, идя рядом со мной.

– 27 человек, – ответил я.

– Достаточно. Эти негодяи очень трусливы. Важна внезапность, – проговорил министр и смолк.

Министр тоже не знал расположения ходов во дворце, а поэтому вел на лобовой удар, а не в тыл.

Гулко неслись шаги взвода по длинным коридорам и лестницам, взбудораживая отдельные группы и фигуры юнкеров, большей частью бесцельно слонявшихся по дворцу.

Но вот и коридор 1-го этажа. Опомнившиеся ораниенбаумцы держали некоторый порядок. Стояли кое-где парные часовые, а перед выходом под арку к воротам стояла застава. При нашем появлении они заметно оживились.

Взвод же, ведомый министром Пальчинским, также подтянулся и взял тверже ногу.

– На месте! – скомандовал я перед выходом, выжидая, пока министр наведет справку о положении на баррикадах.

– Баррикады в наших руках, там же почти все в руках большевиков. Прямо! – закончил министр.

Эхо ружейной и пулеметной трескотни смешивалось с писклявым жужжанием пулек, пронизывающих арку вдоль от ворот ко двору.

– По одному – прямо, бегом! – скомандовал я, бросаясь через арку к противоположным дверям первого этажа второй части дворца.

Перебежка протекла благополучно, без ранений. В знакомом уже мне вестибюле оказалась группа юнкеров, ведших какое-то совещание. Я и министр накинулись на них с вопросом, где большевики и что они сами делают.

– Большевики тут, за следующей залой скопляются, у лестницы, – ответили спрошенные.

– Прекрасно, присоединяйся к нам! – крикнул министр, бросаясь дальше.

Я бежал рядом. Но вот зал с лестницей наверх. По залу в отдельных кучках раскинуты солдатские и матросские фигуры, вооруженные с пят до зубов.

С криком: «Сдавайся!» – направляюсь к лестнице, чтобы отрезать выход на лестницу. Первая пара юнкеров мчится туда же за мной. С нами рядом министр. Вбегающие юнкера, с винтовками наперевес, ошеломляют группу и первое мгновение воцаряется растерянность, местами превратившая матросов и солдат в столпников.

«Нас мало, а их много. Они разбросаны, а мы вбегаем лишь с одной стороны», – мелькает в голове, и я, оборачиваясь, ору слова команды, как будто бы за мной идет бригада; ору, словно меня режут на куски. У лестницы, куда стоявшие у нее матросы и солдаты вдруг бросились удирать, замахиваясь гранатами, но только замахиваясь, а не кидая их, очевидно из боязни переранить своих, министр Пальчинский, находившийся все время рядом со мной, склоняется ко мне своею длинной фигурой и кричит мне в правое ухо: «Перестаньте орать, словно вас режут, – я не могу слышать!» Но я бросаю фразу, что так надо, и, продолжая крик, устремляюсь на лестницу. Перед поворотом ее в обратную сторону вверх моя пара юнкеров и я задерживаемся, чтобы обезоружить и стащить вниз пару пойманных матросов. И в этот момент я замечаю, что эффект нашего появления дал прекрасные результаты: несколько десятков человек уже обезоружено, а несколько в стороне, вправо от лестницы, группа юнкеров с тремя офицерами, бывшая до нашего появления в плену у нашего противника, уже устремляется к винтовкам и гранатам.

– Освободившиеся юнкера и офицеры сюда! – кричит Пальчинский. – Дальше спешите!.. – бросает он мне.

Но дальше бежать мне не с кем. Но несколько секунд, и ко мне подбежало человек 7–9 юнкеров и прапорщиков, и мы снова несемся вперед, но уже по лестнице. Ближайший матрос, все поворачивающийся в своем бегстве, словно затравленный зверь, пытается стрелять, но неудачно, и он спотыкается. Честь схватить его первым принадлежит мне, несмотря на горячее желание этого достигнуть у прапорщика. Вырываю револьвер и сталкиваю вниз к юнкерам, для ареста, для отнятия гранат, и снова несусь дальше за обогнавшим меня прапорщиком и двумя юнкерами слева. Но вот лестница кончилась, и преследуемые нами матросы и солдаты несутся уже по огромному залу.

Теперь их больше. Вместе с ними в безотчетном страхе удирают те товарищи, что в спокойном настроении спешили вниз в 1-й этаж.

В зале мы снова освобождаем небольшую группу юнкеров, из которых некоторых посылаю отвести вниз новых захваченных пленных, и снова дальше. Министра уже с нами нет. Он остался внизу закреплять успех.

Но вот и этот зал кончился, и налево перед нами – мной, прапорщиком и четырьмя-пятью юнкерами – новый зал с коридором впереди. В этом зале повторяется то же, но с тою разницей, что захваченные было в плен юнкера и находившиеся в нем уже сами при нашем появлении срываются со всех сторон и, набросившись на столы с лежащими на них кучами гранат, помогают задерживать и обезоруживать своих бывших сторожей, пустившихся было наутек.

– Разве ты солдат? – набросился я на замахнувшегося гранатой большевика.

Тот заморгал глазами от моего вопроса.

– Я тебя, скотина, спрашиваю. Опусти руки, когда с тобой разговаривает офицер!

Он покорно опустил занесенные руки с гранатами.

– Положи на пол! Ведь не умеешь их держать! Еще себя взорвешь!

Солдат затрясся, положил гранаты и вдруг заревел.

– Сволочь, на офицера руку поднял!.. Ну ладно… ты не виноват. Тебе голову замусорили другие. Знаю… Не бойся… Жив останешься! – говорил я ему и в то же время уже осматривал это поле битвы, к огромному счастью совершенно бескровное.

– Надо дальше в коридор. Хорошо, что эта шантрапа без боевых руководителей, – оставляя земляка реветь, подошел я к