Земляничная тату - Лорен Хендерсон

Все конечности отчаянно болели, а живот ныл так, словно Зена, королева воинов, использовала его вместо груши. Я забралась в постель и включила телевизор. Квартира Нэнси подключена к кабелю, и я нашла что-то под названием «Комедийный канал». Я уминала сандвич и запивала пивом под сопровождение «Сегодня или никогда», этаких пародийных новостей. Ведущий, помимо того что был красавчиком, обладал еще и едким чувством юмора. Его ударной фразой было «Слишком много информации!», которую он выкрикивал чуть ли не поминутно.

И я его хорошо понимала.

Глава десятая

Хьюго разбудил меня в четыре утра. Заснула я в десять, что для меня немыслимая рань. Поэтому, когда зазвонил телефон, я путешествовала по сумеречной зоне бессознанки, и, как следствие, тело и разум пребывали в крайнем смятении.

– Кто? Что?! Где!!! – прохрипела я в трубку, ничего не соображая.

– Который час? – многозначительно спросил Хьюго.

Я отыскала взглядом часы и машинально ответила:

– Четыре. А, да… Очень смешно.

– Неужели не злишься, что я тебя разбудил? – Хьюго немедленно насторожился. – А почему? Чем ты там, вообще, занимаешься? С тобой кто-то есть?

– Сейчас посмотрю. Вроде никого, – доложила я. – Если только он не сдулся за ночь. А у вас сейчас сколько? – Заставить работать мозги в такое время – сродни попыткам завести двигатель в морозное утро: прокручивается, прокручивается, а потом – бах, глохнет намертво.

Я смотрела на себя откуда-то издали, словно покинула свое тело, воспарила на облако и теперь наблюдаю за собой сквозь густую дымку. Со мной часто так бывает… когда не вовремя выдернут из сна.

– Девять, – неохотно ответил Хьюго.

Это сработало. Я зашлась от смеха.

– Ты встал в девять утра, чтобы позвонить мне? Несчастная ты скотина!

Для нас с Хьюго девять утра – это гораздо, гораздо хуже, чем четыре. Бодрствовать в такое время… Четыре часа утра, по крайней мере, могут означать, что ты не спал всю ночь, демонстрируя свое упадничество и испорченность, тогда как девять часов – как ни крути, отвратительная респектабельность.

– Мне позвонили рано утром, – холодно сообщил Хьюго. – Я все равно не спал.

– Ври-ври да не завирайся, – парировала я.

– Постарайся сдержать свою язвительность, – ответил Хьюго совсем уж арктическим тоном. – Ты же знаешь, какой острой она бывает. Мне пора. Долг зовет – придется сорвать с себя одежду и изнасиловать мальчишку-проститутку.

– А успеешь до репетиции?

– Не смешно. – Голос его был горче хинина. – Пьесы Гарольда Пинтера[13] – ничто в сравнении с нашим действом. Ты бы видела этого гадкого юнца. У него неумело обесцвеченные волосы и никакой способности к перевоплощению. Слава богу, у нас студийная постановка. Режиссер пригласил его только потому, что хочет залезть к нему в колготки.

– Удалось?

– С первой же минуты! В сравнении с этим мальчонкой Джек Николсон – воплощение застенчивости. Юнец соглашается быстрее, чем те мальчишки, что торгуют собой на Кембриджской площади. Тем требуется хотя бы тридцать секунд, чтобы прояснить финансовый вопрос. А этот снимает штаны еще до того, как поздоровался. Вероятно, для него это и означает поздороваться.

– Бедный Хьюго, – посочувствовала я, читая между слов. – Похоже, режиссеру плевать на твою роль.

Хьюго вздохнул в знак согласия.

– Ерунда все это. Пьеса настолько дурная, что и обсуждать нечего. Просто набор сцен в стиле картин Гойи, где каждый раз из нового отверстия брызжет фальшивая кровь.

– Фу!

– Радует, что не мне там приходится хуже всех, – Хьюго немного повеселел. – Вот кого по-настоящему третируют – так это нашу единственную актрису. С точки зрения режиссера я, конечно, староват, но как-никак мужчина. Чтобы угодить ему, надеваю на репетиции брюки в обтяжку. А вот ее, бедняжку, вообще бойкотируют. Слава богу, она сейчас глушит антидепрессанты, а то давным-давно бы сорвалась. Каждый раз, когда несчастная должна оголиться, режиссер так морщится, словно ему иголки под ногти загоняют. Но она же не виновата, что не сумела отрастить член. Ох, бедная-бедная.

– И часто она скидывает одежду?

Черт, вопрос прозвучал чересчур заинтересованно.

– Ох, дорогуша ты моя, – пропел Хьюго, – знаешь ведь, что я предпочитаю, чтобы женщины выглядели женщинами. Если бы мне хотелось мальчика, я бы получил его через полтора часа. Кстати, сегодня мы репетируем постельные ласки.

Он снова вздохнул. Это был глубоко трогательный момент.

– А остальные дела?

– Очень, очень хорошо! – воскликнул Хьюго, к нему мгновенно вернулось обычное самодовольство. – Просто отлично! В роли Фердинанда я достиг новых глубин зла. Знаешь, все это зло – плевое дело. Достаточно вообразить, что этот гаденыш в колготках играет герцогиню, и я сразу превращаюсь в законченного злодея. Никаких усилий. А костюм у меня неописуемо порочен.

Таковы все актеры: одежда для них значит не меньше, чем роль. Я зевнула тем протяжным зевком, при котором кажется, что вот-вот оторвутся миндалины.

– Ладно уж, спи, – виновато сказал Хьюго. – Не следовало мстить тебе так жестоко. Это все гнусная староанглийская трагедия – извратила, подлая, мои моральные ценности.

– Хорошо… – пробормотала я.

– Спи! – приказал Хьюго. – Ты не в себе. Но позвони, когда вернешься.

– Ладно. Удачи в постельных ласках.

– Преогромное тебе спасибо, дорогуша моя.

Зевок пришелся кстати. Я чувствовала, что еще секунда – и Хьюго спросит, как у меня дела. А мне совсем не хотелось сообщать ему, что, как только я появилась в галерее, там произошло убийство. Хьюго скорее умрет, чем вслух признается, что тревожится за меня, но он наверняка бы полез на стенку от беспокойства и желания защитить. А толку от этого будет чуть. Я на собственном опыте убедилась, что мужчины сами нуждаются в защите и опеке.

Дон позвонил в одиннадцать. Я решила, что это снова Хьюго, смеху ради затолкавший в рот пару теннисных мячей. Только через минуту я сообразила, что даже Хьюго не смог бы так жевать слова. Дон сообщил, что скульптуры прибыли.

– А парни тамошние не одной херовины не раскокали, – прогундосил он. – Уже хлеб, скажу я тебе. Кэрол тут знать хочет, когда смотреть на свои железяки притопаешь.

– Как насчет второй половины дня?

– Мне-то чё. Хоть ночью шлепай. Один хрен свинячий. Все лучше, чем с уборкой трахаться.

– Как там обстановка?

– Видал и получше. Но эта реставраторша говорит, что отскребет дерьмо с шедевров мисс Билдер. Так что мы тут так рады, что от радости в уборную бегаем каждые полчаса, кипятком ссым.