Жестокие ангелы - К. Л. Андерсон

— Я здесь, чтобы сказать вам, — произнёс он охрипшим голосом, — я несу ответственность за гибель Бьянки Файетт.

Я уставилась на него. Он не делал этого.

Иногда случается, что стражи кого-то убивают. Не важно, как бы ни старались, мы совершаем ошибки или заблуждаемся. Иногда теряем контроль. Когда такое происходит, мы обязаны найти семью жертвы, встать на колени и сказать как раз те слова, что произнёс Филиппе Берн. Затем — ожидание. Мы должны принять всё, что последует, — слова, удары, прощение. Если кто-то из членов семьи захочет убить, его не остановят, потому что это — единственный способ пресечь цепочку убийств в самом начале. Любая смерть может стать тем запалом, от которого вспыхнет война. Любая смерть требует осуждения, и мы должны нести наказание за свою вину.

Но ни один из нас не обязан принимать на себя ответственность за то, чего не совершал.

— Как? — прохрипела я. Мне пришлось помолчать и попытаться заговорить снова. — Как это возможно?

Он поднял голову, и я заметила на его лице выражение искреннего, неподдельного страдания.

— Я знал, чем она занималась, и не остановил её.

— Прошу, встаньте. Расскажите мне, что произошло.

Он поднялся так же медленно, как перед этим опустился на колени. Я видела, как дрожали его руки.

— Что произошло? — Он вытер ладони о края своего длинного пальто. — Случилось то, что я устал, а она была на взводе. — Он посмотрел на меня, устремив взгляд прямо в мои глаза, впервые с того момента, как я перешагнула порог этой комнаты. — Вы абсолютно не представляете, насколько здесь плохо.

— У меня начинает вырисовываться картина.

— Если вы говорите столь спокойно, значит, это не так, — наполовину с сожалением, наполовину с отвращением промолвил Берн.

— Это отвратительно, — согласилась я, стараясь сдержать дрожь в собственном голосе. — Рабство всегда отвратительно. Но каким образом это делает вас ответственным за смерть Бьянки?

— Она пришла ко мне… пришла ко мне и сказала, что собирается сделать так, чтобы от системы Эразмус камня на камне не осталось.

Бывают такие моменты, когда реальность столь резко меняется, что это нельзя понять. Можно только принять.

— Этого не может быть, — сказала я, уверенная в том, что он говорит правду. — У неё не было такого приказа. Если бы целью миссии было разрушение Эразмуса, они рассказали бы нам об этом до того, как мы прибыли. Разрушение, уничтожение — последняя фаза. К нему прибегают только в исключительных случаях, когда альтернативного решения просто нет. Это невероятно рискованно, потому что при малейшей ошибке могут возникнуть новые угрозы, в десять раз более опасные, чем та, что была раньше.

Посол Берн как-то сник, и его осунувшееся лицо не выражало ничего, кроме сожаления.

— Это не было миссией, по крайней мере, не было официальной миссией. Это было её миссией.

Дар речи и силы покинули меня, испарившись, как капли воды при засухе. Невероятно. Такого не могло быть.

Мы всегда объединяемся, потому что хотим помогать, хотим спасать жизни, спасать человечество, хотим поделиться опытом жизни в мире и процветании. Потом обнаруживаем, что не это наша работа. Наша работа — не способствовать распространению мира, а охранять его. Мы должны применять его законы и принципы так, чтобы создать вокруг наших миров своего рода щит. Мы не отправляемся, не можем отправиться спасать миры, которые не согласны с нами.

Особенно если можем во что-нибудь вляпаться, выполняя свою задачу.

Бьянка жила в такой реальности пять веков. Она обучила меня всему. Она дала мне силы продержаться даже во время кризиса Ридимера до тех пор, пока не поступили приказы и не прибыла подмога.

— Бьянка пыталась рассказать стражам, что Эразмус превратился в чрезвычайно активную горячую точку, что необходимо инициировать его уничтожение, но они не прислушались к ней. Сказали, что у неё недостаточно доказательств.

Это всё, что было мне известно. То, что рассказал Мисао, когда мы встретились последний раз. Подозревал ли он?.. Нет! Никак не мог. Даже Мисао не мог подозревать такое.

— Она пришла ко мне за помощью, — продолжал Берн. — Я подумал, что она просто собирается попросить помощи в шпионаже, сборе данных, составлении досье… — Он отвернулся и стал рассматривать стоящие на полках книги. Замкнулся в себе, согнувшись под грузом собственных мыслей. — Но она сказала, что собиралась освободиться. Сказала, что добровольно отправилась в путешествие, желая понять, хочет ли остаться со стражами после следующего перерождения. Привилегированные бессмертные каждые сто лет должны перелистывать страницы своей жизни и анализировать её. Они обязаны отказаться от своего имущества или бросить свою работу и начать всё с нуля. Подобно тому как мы пытаемся не допустить, чтобы богатства и власть оказались сосредоточены в руках немногих. Бессмертные из числа стражей перед каждым перерождением отправляются в Большое путешествие в миры, населённые диаспорой, с целью обучить и подготовить свою смену и убедиться в том, что всё ещё достаточно сильно любят свою работу, чтобы продолжать ею заниматься, даже при том, что придётся начинать с самой нижней ступеньки служебной лестницы.

Сто лет назад Бьянка взяла с собой в Большое путешествие меня. На этот раз — Сири и Виджея.

Сири и Виджея.

Сири.

Сири знает об этом? И скрывает? Зачем она хотела, чтобы взяли с собой Джеримайю?

— Она сказала, что не может позволить, чтобы это место продолжало существовать. Сказала, что в случае, если командование не собирается ничего предпринять, сама исполнит задуманное.

— Почему? — спросила я. — Это место рассыплется в прах само по себе. В любом случае. Даже если сейчас они представляют собой угрозу, долго это не продлится. Их силы истощаются. Они уже испытали несколько мощных внутренних потрясений, и, возможно, вскоре грядёт ещё одно. Если верны сведения, содержащиеся в рапортах, Дэзл далеко не в восторге от призывов Фортресс, и теперь, когда Обливиона больше нет, они начинают тревожиться. Всё, что нам надо предпринять, — сдерживать их несколько десятков лет. Эразмус рухнет как карточный домик. — Я протянула ему руки. — Я заметила это ещё дома. Как могла Бьянка не заметить здесь?

Берн покачал головой:

— Не знаю.

— Почему вы не заставили её возвратиться?

Берн отвернулся. Он выглядел постаревшим, измотанным. Меня захлестнула волна жалости к этому человеку, но она была недостаточно мощной, чтобы приглушить мой гнев или сгладить неловкость.

— Мне бы хотелось признаться: она соблазнила меня, — произнёс он, упершись взглядом в поверхность стола. — Мне бы хотелось сказать: она использовала меня. Но всё это не было бы правдой.

Мои мысли отчаянно заработали. Распахнув свой внутренний взор, я заставила себя представить и понять, кто же находится передо мной. Да, это произошло. Свершилось Бьянкой Файетт. И мне пришлось это принять. Я снова взглянула на Берна, мужчину, находящегося в прекрасной форме, энергичного, подтянутого, умного… Мужчину в возрасте чуть больше сорока. И подумала о Бьянке.

— Вы были любовниками? — спросила я. Бьянке нравились мужчины, и она наслаждалась любовью: и физической стороной, и эмоциональной. Ей нравилось получать удовольствие и предаваться страсти, но я никогда не замечала, чтобы она полностью посвящала себя этой любви. Даже когда испытывала муки в начале нового романа, часть её неизменно оставалась бесстрастной и невозмутимой.

Он кивнул:

— Да, мы были любовниками.

— Но она решила сообщить вам о своих планах не по этой причине.

— Я уже сказал вам: вы далеки от понимания того, что здесь происходит. Они занимаются преобразованием человеческих организмов в соответствии с новейшими достижениями науки. Во всей системе. Они…

Моё терпение лопнуло.

— Не в этом суть! — Я резко вскочила, чуть не потеряв равновесие от избытка эмоций. — Слушать вас! Что она, что вы думали о том, что делаете? Стражи — в напряжении, изнурены, а вы собирались, разрушив эту чёртову центральную власть самостоятельно, кому-то помочь таким способом? Когда это анархия и лишения способствовали улучшению ситуации?

— Казалось, это лучше, чем оставлять всё как есть. — Спокойствие вернулось к Берну. То ужасное спокойствие, которое приходит к человеку, когда некуда идти и нечего терять.

Я вытерла губы. Пуговицы на рукаве моей туники больно оцарапали их.

— Я собираюсь выдать вас. Я не могу позволить, чтобы это продолжалось.

Он едва заметно покачал головой:

— Я надеялся… вы и Бьянка были так близки, но… вас так долго не было…

Я резко оборвала его:

— И не смейте даже пытаться намекать на то, что мне следует проявить лояльность, Берн. Я — из стражей, а вы… и Бьянка нарушили первое правило, древнейшее правило. — На редкость полным стало ощущение собственного «я», когда были произнесены эти слова. Я, сильная, настоящая, единение души и тела, и всё стремительно неслось и переворачивалось вокруг меня, кричало внутри меня. — Вы соберётесь с духом и подадите прошение об отставке. Придумаете для своих сотрудников какие угодно оправдания, но сделаете это.