Спасти Москву - Михаил Ремер

– Ты, чужеродец, не равняй, – усмехнулся Милован, подметив реакцию товарища. – Оно, может, по твоим меркам, невеличка, – куда там с закованными в стекло реками тягаться, – да по меркам нашим лепота.

– Приехали, – прервал их Сергий Радонежский. – Ну и слава Богу, – монах статно поднялся на крылечко и кончиком посоха постучал в массивную дубовую дверь. Та со скрипом распахнулась, и между Сергием и кем-то невидимым во мраке состоялась короткая беседа, после которой старец позвал провожатых.

– Милости просим, – в дверях встречал их статный детина, лицо которого показалось ох каким знакомым. – Наслышаны, заходите.

– Рында бывший Донского Дмитрия – Тверд. У него остановимся до утра завтрашнего, – резюмировал старец. – Ладный он, да только князя прогневал.

– Милости просим, коль без умыслу злого, – пригласил тот гостей.

– Да куда уж нам, – проворчал Булыцкий, впрочем, тут же остепенившись, поправился: – Мир дому твоему, Тверд.

Ужинали уже потемну. Стол у нового знакомого хоть и не изобиловал разнообразием, но был щедр и сытен. После старец удалился на молитвы, а между Милованом, Булыцким и хозяином завязалась неторопливая беседа.

– К князю собирались, а тебя потревожили. Прости, законов местных не знаю, но поясни, отчего так? – озадачился Булыцкий.

– Да оттого все, что между Дмитрием да Сергием Дионисий[53] встрял. Своевольничал, да именем Сергия прикрылся. Вот и затаил Дмитрий обиду на отца святого. Оно после Куликовской сечи пооттаял, да все равно лихое не скоро забывается. Потому и ко мне поперву, оно так лучше. А мне Сергий что отец: на ноги поднял да благословил в путь. Вот я теперь и в дружине Дмитрия.

– Так не во зло же Дионисий. Правду защищал, говаривают.

– Правда, она у каждого своя. И прав по-своему каждый. Что одному правда да добро, другому – худо, – угрюмо отвечал Милован.

– Так Дионисию что с того, кто митрополит: Михаил или другой кто?

– А у него и поспрошай, – резко отвечал Тверд, да так, что гость понял: лучше тему эту не ворошить. – Вот ты, говаривают, посланником из грядущего прислан, – сам перевел разговор на другую тему Тверд. – Вот ты Дмитрию все небылицы рассказывал про стрелы огненные да земли тлетворные. Да неужто люди облик человечий утратят? Один на один, с мечом да щитом. Лицом к лицу, понимаю это я. А так… не по-людски все это.

– Выходит, потеряют. У Сергия вон неграмотные в обители, да Закон Божий знают. А окрест землянок одних сколько, и то по-Божьи жизнь строят. А позже и грамотными шибко все станут, да позабудут и про уклад, и про честь, и про совесть, – зло процедил Булыцкий.

– А ты это, чужеродец, – вкрадчиво поинтересовался хозяин, – дозволь на диковины взглянуть хоть глазком одним. Их Дмитрий и так и сяк разглядывал, и мне страсть как хочется. – И тут припомнил Николай Сергеевич того парня молодого, что портки его так ловко выхватил.

– Шельма? – удивленно воскликнул Булыцкий, в упор глядя на детину.

– Ну, был грешок, – расплылся в неумелой тот улыбке. – Ты, чужеродец, прости. Не со зла ведь я. Бес попутал тогда, – развел руками тот, да настолько искренне, что Булыцкий поверил.

– А как опять чего учудишь? – на всякий случай нахмурился пожилой человек.

– Не буду, – яростно замотал тот башкой. – Вот те крест, – видя сомнение собеседника, рьяно перекрестился тот.

– А как в ратники угораздило, – вместо ответа поинтересовался пришелец, – из-за портков, что ли?

– Ну, угораздило, – неохотно отвечал тот. – Дмитрий только Иванович после случая того погнал меня от себя. А что я, кроме дел ратных, умею? Да ничего. Вот в ратники и прибился. Так диковины-то покажешь?

– Да и черт с тобой. Да отчего же и нет? – просто согласился пенсионер.

В доме Тверда дары наконец произвели должный эффект. Детина с детским восторгом рассматривал и пустые банки, и зонтик дешевый китайский, и ключи, дивясь мастерству кузнецов инородных, что такие диковины выковывать ухитряются, а паче них только те, кто замки такие, что ключами такими отчинить можно. Потом уже и хмель от меда взыграл, и хозяин потребовал показать арбалеты. В другой раз Булыцкий, может, и отказал бы, да только Тверд уж больно горячо настаивал. Так, что даже откуда-то болтов[54] приволок как раз под самострел тот (хвала Миловану, уж он сразу подметил, что ладить их под имеющиеся надобно бы). Впрочем, эта диковина не поразила воина нисколько.

– Ох и неказист! Срам, да и только, с таким на врага выходить, – скривился тот. – Схорони, да на глаза княжьи срам этот не кажи! Или дай, я сам, – потянулся он к арбалету с явным намерением разнести его на куски, как между ним и орудием возник товарищ пенсионера.

– А ты не торопись, – насупившись, заступился Милован. – А кто у тебя из челяди, в руках лука не держал, а? А ну кличь! – Усмехнувшись, Тверд крикнул кого-то из прислуги, и в дверях тут же возникла лохматая башка. – С луком знаком? Стрелять хоть бы раз не доводилось?

– Бог отводил, – в помещение вошел благодушный старичок.

– Ключник[55] мой, Нокентий, – благодушно усмехнулся Тверд.

– Ну так, Нокентий, пойдем во двор; подержишь в руках орудие чудное, раз отводил Бог до этого.

– Может, не надо, барин? – жалобно проскулил тот, однако ни Милован, ни Тверд не обратили внимания.

Установив у стены задка расчерченную углем доску и подсветив ее несколькими лучинами, мужчины объяснили старичку, что и как делать. После этого тот, осторожно взяв в руки механизм, неуверенно навел его на доску.

– Куда метишь, горемыка? – видя, как тот, скукожившись и враз уменьшившись в размерах, держал на вытянутых руках эрзац-арбалет (лишь бы подальше от себя). Как в мультяшках, перепуганно втянув голову в плечи, отвернулся и закрыл от страха глаза, тот скорчил такую гримасу, что Тверд, не выдержав, сам подошел к Нокентию и силой принялся разворачивать того в правильное положение. – Ни в жизнь так не попадешь! А ну, глаза открой, башка твоя дурья, да куда метишь гляди!

– Так ведь боязно!

– А высеченным быть не боязно? – оскалился Тверд, да так, что старик испуганно замотал головой и с горем пополам развернулся и пристроил к плечу орудие.

«Щелк!» – сработала тетива, выпуская болт, воткнувшийся намного правее доски, а старикашка обрадованно заверещал.

– Вот, видишь, барин, отродяся оружия в руках не держал, вот и неладно получается! Оно, может, и не надо. Оно, может, и слава Богу? Может, хватит, а? – крестясь свободной рукой, тараторил он.

– А ну, язык попридержи! Заряжай давай! – гневно прикрикнул на него ратник.

– Ну-ка, еще раз давай! Да не боись ты, Нокентий! – подбодрил того Милован. – Чай не в тварь Божью метишь!

Охая и кряхтя, Нокентий, под руководством Милована и Булыцкого, принялся перезаряжать непривычный для себя самострел. И еще один болт воткнулся в деревянную стену еще дальше, чем первый. Тверд лишь усмехнулся: мол, ну и чего чудного? На седьмой, правда, выстрел Нокентий уже приладился, да так, что и перезаряжал сам, и целился, да и болты теперь попадали аккурат в доску. «Щелк!» – на тринадцатый выстрел поразил старик точно центр мишени.

– Спаси, Господи, попал ведь! – принялся рьяно креститься старикашка.

– Заряжай! – прикрикнул на него враз насупившийся Тверд, и Нокентий принялся суетливо перезаряжать орудие. Прицелившись, тот выпустил очередной болт, который хоть и не в центр попал мишени, да все равно в узкую доску воткнулся. И еще. И еще. И еще десять попаданий, после чего кость переломилась.

– И толку-то со стрелялки вашей, что она того и гляди в руках рассыплется, – задумчиво пробормотал Тверд.

– А ты не торопись, – усмехнулся Милован. – Гляди-ка! – с этими словами он легко заменил вышедшее из строя плечо. – А ну-ка, стреляй! – протянул он восстановленное орудие ключнику. Тот нехотя принял самострел и, прицелившись, снова выпустил болт. Тот хоть попал и не в саму доску, да совсем рядышком.

– Пристреляется, – забирая из рук старика эрзац-арбалет, статно отвечал бородач. – Сам видишь, – закашлявшись, продолжил, – невелика премудрость. А лучника ты сколько учить будешь, а? – усмехнувшись, посмотрел он на Тверда.

– Так ведь убог! – словно за соломинку цепляясь, протянул тот.

– Дармовой зато. Ты вон костей сколько выбрасываешь? А сколько самострелов сладить мог бы? Или в руки срамно такой взять, а? – задорно продолжал тот. – Так у тебя свой, ладный. Такой, что и против пешего и против конного, и что в доспехах или без них, все не помеха. А этот, – приподнял он орудие, – для простолюдинов. Тем, кто науке военной не обучен. Так, чтобы с луком не маяться да из укрытия надолго не высовываться.

Ничего не ответил Тверд, да только хмыкнул в ответ. Уже когда в дом вернулись, вновь Нокентий возник да сообщил, что баня готова, и истомленные дорогой мужчины с радостью приняли приглашение.