Реальный противник (Пока молчат оракулы) - Владимир Ильин

Он с трудом опомнился и взял себя в руки, останавливая смертельный императивный импульс своей правой руке.

Помог Принстонову подняться и усадил его в кресло.

На Гога было страшно смотреть.

— Ты что, с ума сошел? — испуганно твердил он, размазывая по своему плоскому лицу кровь и неотрывно следя за Рамировым заплывшими глазками. — Ты ведь и убить так можешь! Ты что, Ян?!.

— Извини, — сокрушенно сказал Рамиров. — Сам не знаю, что со мной творится сегодня. Давай, холодную примочку сделаем.

— Иди ты, — отмахнулся Гог. — Тоже мне, сначала бьет до смерти, потом первую помощь оказывает! Где это ты так навострился по морде бить? Не в спецназе, случайно?

— Случайно там, — сказал Ян. — Но ведь я действительно не хотел, понимаешь? Видно, рефлексы, брат, сработали, будь они неладны!

Он вдруг не к месту вспомнил, как не раз его подводили эти самые рефлексы. Особенно после возвращения из Пандуха. Как-то, гуляя вместе с Юлей, своей женой, по парку, они наткнулись на стаю молодых парней маргинального поведения, которым очень хотелось покуражиться за чужой счет. Слово за слово… потом Рамирову надоело слушать их пошлости по поводу фигуры Юли и всего прочего, и он честно послал компанию подальше. На свет тут же появились острые ножички, увесистые кастеты — в те времена еще без парализующих шипов, но все равно опасные, — мотоциклетные цепи и даже, насколько помнится, нунчаки… Ответные меры должны были соответствовать условиям единоборства безоружного против вооруженных, так что ровно через двенадцать с половиной секунд «шутники» в количестве десяти рыл остро нуждались в услугах «скорой помощи»… Именно тогда у Рамирова впервые в мирной жизни сработали приобретенные с помощью специального аутотренинга боевые рефлексы, и именно тогда Юля впервые со страхом прошептала, отчужденно глядя поверх его головы: «Как ты мог, Рамиров? Это же так подло и жестоко! Ты киллер, Ян, самый настоящий киллер!»… Это было раз.

Во второй раз это произошло во время выполнения очередного «оперативного задания» ЮНПИСа. Рамиров и Моргадо должны были добыть веский компромат на командование одной из воинских частей, а для этого им пришлось ночью проникнуть в военный архив, располагавшийся в центре небольшого подмосковного городка. Когда они, сделав свое дело, уже готовились преодолеть высокую бетонную стену, подоспела охрана, состоявшая в основном из отставников, весьма относительно вооруженных пожилых людей… Драться с таким противником Рамирову было все равно что избивать подростков. Однако, тело его не подчинилось никаким запретам, и только Моргадо, буквально силой утащив своего напарника через забор, помешал Рамирову взять на душу грех массового убийства… Это было два.

И, наконец, во время операции «Коммандос», при попытке «взорвать» Центр управления огнем ракетных батарей… против своих же соотечественников, носивших солдатскую форму… Правда, Рамиров тогда полагал, что сражается с врагами, действуя в настоящей боевой обстановке, но разве потом ему от этого довода было легче?..

И вот теперь, когда он уже полагал, что окончательно вытравил из подсознания убийственные инстинкты, тело опять подвело его. Словно дал о себе знать рецидив старой болезни… Да еще в сочетании с каким-то голосом. Может быть, это первый признак шизофрении?

Тут Ян заметил, что на нем все еще надета странная шапочка, пользоваться которой ему строго-настрого запрещал покойный Витька Кранц, и неожиданная, невероятная догадка озарила его мозг.

— Подожди-ка, Гог, — сказал он, прерывая словесный понос возмущенного Принстонова. — А ну, встань!

Ничего не понимая, тот подчинился.

— А теперь ударь меня! — приказал Рамиров.

Гог с опаской покосился на него.

— Это еще зачем? — с подозрением осведомился он. — Опять ты за свои штучки? Нет, дружище Ян, я больше с тобой в такие игры не играю! Потому как черт тебя знает, что ты выкинешь!..

— Да нет, — с досадой проговорил Ян. — Ты не бойся, бить я тебя больше не буду. Ну вот, хочешь, я к тебе спиной повернусь и руки в карманы засуну? — Он проделал это. — Просто мне кое-что проверить нужно. Эксперимент, понятно?

Гог хмыкнул.

— А бить как? — осведомился он в спину Рамирову. — Понарошку или взаправду?

— Фулл-контакт, — сказал Рамиров. — То есть, бей так, будто хочешь вырубить меня.

Не успел он договорить, как в мозгу его опять раздался тихий, но отчетливый голос: «ПЕРВЫЙ УДАР БУДЕТ НАНЕСЕН В ЗАТЫЛОК ЛЕВОЙ РУКОЙ, ВТОРОЙ — ПО ПЕЧЕНИ, ПРАВОЙ»…

Стиснув зубы, Рамиров решил стоять неподвижно. «Спокойно, — приказал он себе. — Держи себя под контролем!»… Но ничего не вышло. Какая-то властная, не допускающая возражений сила вновь заставила Яна пригнуться (левый кулак Гога просвистел в каких-нибудь долях дюйма над головой Рамирова) и уйти влево с разворотом (вторая рука Принстонова тоже ударила в воздух), чтобы, в свою очередь… Тут Рамиров все-таки сумел остановиться.

Он с шумом выдохнул воздух из легких. Гог, запнувшись о стул, с трудом удержал равновесие.

— Молодчага! — с восхищением и невольным страхом воскликнул Принстонов. — Как это тебе удается, а?

Эксперимент следовало для очистки совести довести до конца. Рамиров стянул с себя шапочку, сунул ее в карман и скомандовал Гогу:

— Еще раз!

И согнулся пополам, задыхаясь после неожиданного удара в солнечное сплетение.

— Э, — разочарованно протянул Принстонов. — А я-то думал: ты — супермен! Тренироваться, старик, тебе еще надо!.. Только смотри, не увлекайся этим делом, а то должок не сможешь мне вернуть!..

Когда Гог ушел, Рамиров еще долго развлекался с «оракулом», чтобы установить все его возможности…

Наконец, он сел к столу и утомленно сунул лицо в ладони.

Вот оно что, думал он. Вот так шапочка! Теперь известно, для чего она предназначена и как действует. То есть, с технической точки зрения, все равно, конечно, непонятен принцип ее функционирования, но рядовому пользователю достаточно знать, что этот головной убор способен превратить его в самого настоящего супермена. Электронный телохранитель с телепатической — или полутелепатической — связью с носителем — вот что это такое! Он, должно быть, постоянно анализирует данные об окружающей среде, поступающие от крошечных рецепторов в миниатюрные «чипы», и когда ситуация предвещает драчку или иную угрозу безопасности «хозяина», прибор выдает соответствующее предупреждение, с помощью сложных, но молниеносных математических расчетов предвидя будущее — правда, всего на каких-нибудь двести секунд, но этого вполне достаточно… Ни дать, ни взять — действительно: оракул… Если же носитель шапочки не обращает на предупреждение никакого внимания — или не успевает что-либо предпринять — «оракул», управляя человеком, сам расправляется с соперником. Никакой это не головной убор, оказывается. Это — оружие. Страшное, смертоносное оружие, которому не нужны ни пули, ни другие боеприпасы. Человек, обладающий такой шапочкой, сам становится оружием.

Что же из этого следует?

Да то, что попав в руки легионеров, «оракул» — будем пользоваться этим термином с подачи Витьки, за неимением лучшего — сделает их практически неуязвимыми для юнписовцев. И наоборот… М-да-а, кровавая намечается каша в этом случае!..

Постой, постой! Значит, там, в банке, Витька знал, что его ожидает через несколько минут. Значит, он предвидел, что будет совершен налет и что его убьют в перестрелке. «Телохранитель» не мог не предупредить его об этом, вот он и пытался как можно быстрее уйти из банка, таща за собой Рамирова. Почему же в самый неподходящий момент он снял с себя «оракула» и дал убить себя?..

Женщина… Норвежка с маленькой девочкой, вошедшая в зал незадолго до «чек-апа». Вот что, видимо, не позволило Витьке слинять оттуда со спокойной душой. «Меня всю жизнь воспитывали защитником», снова услышал Ян голос Кранца. Понимать это следовало в самом широком смысле: защитником всего Отечества и каждого соотечественника в отдельности, защитником как сильных, так и слабых, защитником как плохих, так и хороших сограждан… Наверное, чувство долга въедается в душу любого, кто служил в армии, как несмываемая краска впитывается в кожу, и не так-то просто от него избавиться. Даже если в тебе как в защитнике больше уже не нуждаются — по крайней мере, на словах…

Видимо, парадокс милитаров и состоит в том, что отныне они вынуждены разрываться между сохранившимся на уровне инстинкта стремлением защищать людей и продиктованной эмоциями ненавистью по отношению к этим самым людям, и это, наверное, долго еще будет мучить «бывших» — во всяком случае, наиболее честных и совестливых из них — и, обуреваемые желанием найти какой-то способ разрешения этого парадокса, они будут погибать один за другим, поняв, что способа такого нет…