Ведется следствие - Кира Измайлова

Трость в самом деле была хороша – из непонятного дерева, простая, без украшений, с тщательно отполированной рукояткой. Теодор, не торгуясь, отсчитал требуемое (цена была высока, пожалуй, в модных лавках просили столько же, но модные лавки остались в столице, да и дрянь там предлагали, а не трости!) и, поблагодарив лавочника, с удовольствием поспешил к поезду. У самой морды локомотива наблюдалось непонятное копошение людей в форме и раздавались громкие возгласы.

– Да кто ж назвал его Худеньким, – ругался крупный детина в форме старшего техника. – Это по документам он Худенький! А вмятину оставил – иному кабану не снилось! Леопольд, понимаешь!

– Эт точно, – соглашался второй, пытаясь выковырнуть из решетки отбойника габаритное тело, застрявшее каким-то особенно замысловатым образом. – Нет, лом тут не поможет. Топор пусть несут, кувалду. Срубать будем, что уж теперь! Некогда нам возиться, отправление задерживать нельзя!

– Ну это как-то…

– Ага! А кто ж нас с карантина с эдаким-то десертом на физиономии выпустит? Хотите, чтобы все комарье с болот собралось? Срубать надо, а потом замыть, вмятину выправить и покрасить живенько!

Рядом скучал сержант полиции. Заметив приближающегося доктора, заинтересовавшегося беседой, он шагнул вперед, закрывая широкой спиной неаппетитное зрелище.

– Извините, уважаемый, посторонним сюда нельзя.

– Вечер добрый, сержант. Теодор Немертвых, – доктор показал жетон, – судмедэксперт. Что-то серьезное?

– Вряд ли, – расслабился тот. – Сбили тут одного… Экспрессы, как известно, не тормозят. Тело вот привезли, к счастью, а то потом или искали бы, куда его отшвырнуло, или собирали по всем путям…

– А кто погиб? – полюбопытствовал доктор.

– Да жил тут неподалеку один… литератор, – с непередаваемым выражением произнес сержант. – Заперся в своем имении, дурковал помалу… Жена его, решительная женщина, уж сколько терпела, а не вытерпела! Он же как – каракули свои переписывать заставлял, набело, красиво, да не по одному разу, пишущих машинок не признавал. Так она взяла, села на проходящий экспресс и – фьюить!.. А этот вон чего удумал, пассажирское сообщение останавливать! Да вы сами посмотрите, – протянул он толстенный конверт.

– Предсмертная записка? На сорока листах? – доктор внимательно прочитал последний абзац. – Слог, надо признать… корявый, равно как и почерк, еще архаизмы эти не к месту… И отчего ему было не освоить машинопись? Вы послушайте только: «силою великаго искусства да остановлю бездушный механизм системы, каковая отказала благородным начинаниям в признании и дотянулась до моего убежища…». Напоминает колонку из «Столичного инсургента», – закончил он.

– Ну что вы, господин Немертвых, – возмутился даже сержант, – госпожа Ловких и господин Бурловски лучше пишут. Захватывающе! Возьмешь, стало быть газетку с собой… ох, прошу прощения, забылся-с…

– Ничего, ничего сержант, – усмехнулся доктор. – Немудрено – ночка хлопотная…

Он повернулся к поезду и удивленно нахмурился.

В самом начале платформы сгрудилось несколько человек с самодельными плакатиками. «Нет отравлению болот!», – гласил один из них. Остальные не радовали разнообразием: «Долой!», «Руки прочь от уникального природного объекта!» (целиком надпись на листе не поместилась, пришлось сократить слова, отчего сразу смысл фразы было уловить непросто), «Даешь независимую экспертизу!» и так далее.

– А это что еще за демонстрация? – спросил он, не особенно рассчитывая на ответ.

– Это, господин, биологи, – ответил случившийся поблизости проводник из второго класса, тоже наблюдавший за процессом извлечения останков покойного литератора из отбойника. – Или экологи? Путаю я, уж простите. Они на каждой остановке этак вот стоят. Я расспросил как-то, так они, оказывается, считают, что нельзя гонять экспресс по болотам, чтоб дымом и копотью их не травить. А лишние две недели в пути – это им, значит, всё равно!

– Может быть, им просто некуда торопиться? – предположил доктор.

– Это уж точно, господин, – поспешил заверить проводник. – Я слышал, они всё в Институт рвались, исследования какие-то проводить. А их не допустили!

– Я бы на месте руководства Института тоже не допустил подобную публику до ответственной работы, – хмыкнул Немертвых, рассматривая суровых, не слишком хорошо одетых экологов.

– Ну вот! – обрадовался тот. – Их в Институт не взяли, так они акцию протеста устроили.

– Это какую же? – заинтересовался доктор, заглядевшийся на даму, примерявшую у ларька дуршлаг с большими дырочками. Торговец уверял ее, что сквозь такие дырочки удобно протягивать пряди волос и завивать их на папильотки.

– Ну, с плакатами стоят, это раз, – пояснил проводник. – А еще они протестуют против… ох, умно как-то сказали… Вот, вспомнил: против разрушения уникальной экосистемы болот! Поэтому, господин, они едут даже не третьим классом, а вовсе в товарных вагонах. В клетках.

– В клетках?.. – удивился Немертвых.

– В клетках, – подтвердил тот. – На соломе. Стараются, значит, привлечь внимание общественности. Только общественность к товарным вагонам не ходит и внимания не проявляет. Что там приличным господам делать?

– И правда, – хмыкнул доктор. – Что ж, благодарю, теперь хотя бы ясно, что это за публика… Покойной ночи.

– И вам покойной ночи, господин, – ответил проводник, – вы не беспокойтесь, поезд у нас – надежнее некуда, доедете в лучшем виде!

«Разумеется, доедем», – зная своего патрона, Теодор в этом ни на секунду не сомневался. Он шел к своему вагону, а служащие паровозной компании сновали как муравьи – проверяли буксы, задраивали большие и малые люки, ставили сетки, везли баллоны со сжатым воздухом – экспресс готовился к чему-то грандиозному. Ответственный служащий благоговейно полировал мягкой фланелькой каролевский герб, украшающий мощное чело локомотива: огромную пятерню. (Существовала легенда о том, что Кароль I Отважненьких был почти совершенно неграмотен, а потому все подписи и печати на документах заменял только лишь отпечаток монаршей ладони, подделать каковой не имелось возможности. Правда это или нет, теперь уже сказать было сложно, но герб у Каролевства был весьма колоритный. Кокарды же фуражек военных и прочих украшало стилизованное изображение ладони: большой круг и пять поменьше.)

«Прямо сквозь болота, – подумал доктор, глядя на подбирающийся к поезду туман. – Смело! Но любопытно.»

Он вошел в тамбур, аккуратно прикрыл за собой дверь. В коридоре скучал крупный господин, который с затаенной тоской наблюдал за происходящим на перроне. Поучаствовать он никак не мог, ибо был пристегнут наручниками к ручке двери купе.