Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

Потому-то, даже набравшись достаточно сил, чтобы самостоятельно посещать купальню или выходить в приёмный покой, я не тороплюсь покидать наши комнаты. Мир за этими стенами начинает меня пугать, я вдруг ловлю себя на мысли, что не могу смотреть на окружающих спокойно, без подозрений, без попыток просчитать их интересы. Я верю Илзе и знаю, что Стефану и в голову не пришло бы травить меня, но как я могу полагаться на других людей, на всех тех, с кем встретилась во дворце? На людей, представленных мне, чьи лица я помню, и на серую толпу, безликую, безымянную? Среди них хватает тех, кому я не по нраву, если не сама по себе, то как фигура, занявшая неподобающее ей место.

Среди них хватает тех, кто охотно возьмёт щедрую плату за небольшую услугу.

Волей-неволей я перебираю знакомые имена, ищу выгоду для каждого из них.

Пожалуй, фрайн Шевери вряд ли заинтересован в моём устранение. Они с Лией скоро отбывают в Вайленсию, куда фрайн назначен эмиссаром. Решение внезапное и чужому взгляду кажется престранным, но Стефан разъясняет вкратце, почему он и Эветьен его приняли.

Наверное, и чету Бромли можно исключить. Шеритта всё же кузина Стефана и с их слов я знаю, что Шейд всецело предан первопрестольному древу. Он совершенно нечестолюбив, не расчётлив, но верен, словно пёс, надёжен и честен, что редкость среди фрайнов его положения. Он примет любую избранницу государя и не пойдёт против его воли. К тому же Шейд один из немногих, кто помнил меня прежнюю и не видел во мне выскочку, прыгнувшую слишком высоко.

Тогда кто?

Блейк, сам незаконный сын рода Рейни, явно неспособный обойтись без того, чтобы во время визита ко мне не сделать замечание Илзе?

Чрезмерно угодливый фрайн Витанский, отчаявшийся устроить дочь на почётное место?

Кто-то из бесчисленных Элиасов, чья дева жребия уже ступила под сень монастырского крова?

Фрайнэ Жиллес, едва ли готовая принять безропотно поражение, ссылку и понимание, что трёх супруг императора она пережила и пережевала, но обломала зубы о четвёртую?

Рассветники, для которых само моё присутствие подле императора – неслыханная дерзость и оскорбление, а то и пренебрежение заветами о чистоте крови и борьбе с ядом Хар-Асана?

Закатникам я если и нужна, то живой…

Все остальные, чтущие строго свои интересы, верные им, будто монахи данным Четырём обетам?

Много, слишком много вокруг яда, что во стократ хуже того, что течёт в моих жилах.

Глава 13

– Откуда ты знаешь арайнэ Илзе?

Вопрос несколько неожиданный, до недавнего времени я полагала, что Стефан обращает на мою компаньонку внимания не больше, чем на служанок, прибирающихся в покоях. Медлю, решая, с какого момента лучше начать и что из моего прошлого Стефану стоит знать.

– У людей, впервые оказавшихся в столице, не имеющих ни звонких монет в достатке, ни родственников или надёжных друзей, два пути – в Бедный квартал или в… Беспутный. Так уж распорядились боги, что я пошла в Беспутный.

Бледное пламя в камине едва трепещет, едва теплится на поленьях и угасает постепенно. С каждым слабым его, дрожащим, будто нервным движением спальня всё больше погружается в тяжёлый сумрак, что смыкается вокруг кровати тёмной завесой. Я лежу подле Стефана, он осторожно обнимает меня одной рукой, и я не тороплюсь подниматься, чтобы в последних отблесках посмотреть ему в лицо, попытаться понять по выражению, о чём он думает.

– Я слышала, что таким, как я, туда самая дорога. Денег почти не осталось, ничего ценного, пригодного для продажи у меня не было. Я зашла в первую попавшуюся питейную, взяла на последнюю монету кружку самого дешёвого эля и просидела там полночи за дальним столиком, с Миреллой на руках. На меня оглядывались, куда без этого… но не подходили.

Я ждала, что кто-то да предложит мне денег, как обычной уличной девке, и даже готовилась ответить так, чтобы у этого человека всякое желание пропало тащить меня куда-либо, в ближайшую подворотню ли, в съёмную комнату. Уже позже я узнала, что в Беспутном квартале женщины продавали себя лишь в домах утех, торговля удовольствиями вне их стен запрещена и беспутницу, рискнувшую выйти на улицу ради заработка, ожидало строгое наказание.

– Наконец к нам всё-таки подошёл хозяин той питейной. Сказал, что я пугаю его посетителей, и спросил, чего мне надо и не продаю ли я что-то незаконное. Я ответила, что ищу честный заработок и крышу над головой для себя и дочери. Он отправил меня в другую, где меня согласились взять поломойкой, несмотря на ребёнка. Следующие несколько месяцев я драила и скоблила полы, столы и все поверхности в этой питейной за горсть мелких монет и угол на чердаке, где ютились мы с Мирой и другие служанки.

Стефан вздыхает. Я догадываюсь, что он пытается вообразить, каково это – жить и работать в условиях, виденных им разве что мельком во время визитов в Беспутный квартал.

– Я многое узнала за время, проведённое в этой питейной. О смесках и отравленной крови, о скрывающихся и об услугах колдунов, оказываемых вне поля зрения ока Заката. Вскоре оттуда я ушла, – медлю снова и всё же продолжаю: – В дом утех.

Рука на моём плече напрягается ощутимо.

– В дом утех? – повторяет Стефан недоверчиво, мрачно, с каплей надежды, что ослышался.

– Даже такие дома нуждаются в обслуге, что будет ежедневно приводить его в надлежащий вид. В этом доме было несколько женщин с маленькими детьми, они вскладчину снимали комнаты в соседнем здании и по очереди присматривали за малышами, пока остальные работали. Ты удивишься, но не все из них были беспутницами.

Я не уточняю, сколько раз получала предложения сменить низкий род деятельности, за который платили сущие гроши, на тот, что приносил несравненно больший доход. Я могла бы согласиться – никому до меня не было дела, никто бы меня не осудил, – но всякий раз я отказывала. С течением времени, когда та пора осталась позади, я поняла, что отнюдь не примесь пресловутой благородной крови удержала меня от этого шага, не высокие моральные принципы, не внутренний протест, не позволяющий ложиться с чужими мужчинами за деньги. Легко говорить, что я бы не смогла, никогда, ни за что, уж лучше сразу в объятия Айгина Благодатного, когда в действительности ты далека от подобного выбора, когда ты не влачишь жалкое существование в полушаге от улицы, когда твой ребёнок сыт, одет и живёт в тепле и достатке. Наверное, сложись всё иначе и однажды я согласилась бы. Смирилась бы, стиснула зубы и сделала всё, чтобы выжить – и чтобы выжила моя дочь. Но у меня было моё проклятье, обернувшееся вдруг даром, моя отравленная кровь и желание исследовать силу, сокрытую во мне.

– Я стала искать тех, кто мог помочь мне… научить правильно обращаться с силой, развить её… хотя бы для самозащиты. Я ходила на тренировки, училась, постигала, читала всё, что только можно было достать в Беспутном квартале и Франской империи. Изучала артефакторику… отчего-то она давалась мне легче прочих наук. И как только представилась возможность, стала продавать изготовленные мною артефакты. Ушла из дома утех, потому что не хватало ни времени, ни сил на все занятия сразу. Однажды вечером я возвращалась с тренировки… шёл сильный дождь, на улицах ни души… и в двух домах от своего увидела девушку. Она лежала без чувств прямо на мостовой, мокрая, грязная и исхлёстанная струями дождя.

Босая, полуобнажённая, едва прикрытая белёсыми, жёсткими на ощупь лохмами, которые я приняла за изорванную в клочья одежду.

– Поначалу я решила было, что она мертва, однако девушка дышала, хотя и не приходила в себя. Не знаю, как только мне сил хватило дотащить её до своего дома. Мои соседки из тех, кто в тот вечер не работал, в ужас пришли, когда её увидели. Говорили, что я совсем ума лишилась, коли на улице неизвестные тела подбираю, что этак и до неприятностей недалеко. Кто эта девушка, как она оказалась на улице в виде, неприглядном даже для беспутниц? А я просто не смогла её там оставить, одну, совершенно беззащитную. Дождь закончился бы рано или поздно… и её нашли бы. Дом утех рядом, улица не самая малолюдная. Что с нею стало бы?