Дневники - Николай Мордвинов

Весь долгий путь Мордвинова в искусстве являет собой пример поразительного единства гражданского и творческого миропонимания, пример осознания художником высокого гражданского смысла своего артистического призвания. Отсюда то извечное беспокойство, отчетливо выраженная пристрастность, свойственные таланту актера.

От поры ученичества до самых последних ролей актер не допускал каких-либо компромиссов в своей позиции советского художника, гражданина и патриота Родины. Он всегда прямо и откровенно выражал свое мнение о явлениях искусства, о товарищах по работе, был крайне самокритичен в оценке собственного труда. Мордвинов пользовался большим авторитетом, его уважали и любили за принципиальность, последовательность, честность в суждениях и поступках.

Всегдашнее жизнелюбие Мордвинова, восхищение природой позволяли ему поэтически воспринимать мир. Эта особенность натуры Мордвинова постоянно ощущалась в его творчестве — самобытном, ярком, оптимистичном. Жизненная правда, говорил он, должна быть осмыслена поэтически и доведена до патетического звучания. Это очень важная мысль, и она раскрывает то главное, что заключалось в творческой индивидуальности Мордвинова. Преломление жизненного факта в поэтический образ, звучащий патетически, — не этим ли путем шел Мордвинов; к своим лучшим ролям? Не причисляя себя ни к сторонникам искусства переживания, ни к приверженцам искусства представления, Мордвинов писал: «По мне, всякое искусство может иметь место: и искусство переживания, и искусство представления, — главное, чтобы оно служило великой цели, для которой призвано»!.

В своей работе Мордвинов органично сочетал приемы того и другого искусства. Основное же, что привлекало Мордвинова в современном ему искусстве, к чему стремился он как художник, было нравственное начало. Он полагал, что сегодняшняя сцена должна быть местом выражения могучих характеров, сильных чувств, ярких страстей. «Я хочу искусства не только направленного, но и горячего, сердечного и не бесполого, — писал в той же статье Мордвинов, — пусть переживает актер все муки, которые сулит ему та или другая роль, пусть поцарапает он себя на ее тернистом пути и расскажет потом зрителям о самом главном, самом нужном, дорогом, чтобы пережитое им сохранилось бы в душе зрителя… Сейчас более чем когда-либо мы должны говорить об этом ярко, впечатляюще, сильно. Моральный облик человека сильного, направленного, нравственно чистого, красивого, доброго должен заботить нас беспрестанно, он — будущее».

Л. А. Парфёнов

Н. Д. Мордвинов на экране

Николай Дмитриевич Мордвинов сыграл в кино восемь ролей. Это немного. Но след, оставленный его творчеством в киноискусстве, ярок и неповторим. Он обогатил кинематограф героико-романтическими образами, рожденными его могучим самобытным талантом.

Образы, созданные Мордвиновым в фильмах, различны. На первый взгляд даже может показаться, что они принадлежат разным актерам. В самом деле, легко ли найти общее между его Богданом Хмельницким, словно пришедшим на экран прямо из сказаний и легенд и покоряющим народной мудростью и силой духа, и его же великолепным Арбениным, за аристократической сдержанностью и холодной ироничностью которого скрыты тоска одиночества и душевные терзания? Не похожи друг на друга застенчивый, инстинктивно тянущийся к правде и добру, по-детски доверчивый цыган Юдко и весь открытый, горячий, жизнелюбивый, сказочно храбрый Григорий Котовский.

Но приглядимся внимательнее, и мы увидим, что во всех этих и других образах Мордвинова в кино есть черты, объединяющие их: масштабность характеров, нравственная красота, глубина и сила чувств. В них нашли выражение страстная влюбленность актера в незаурядную человеческую личность, удивительный мордвиновский сплав темперамента и интеллекта, особый живописно-пластический рисунок роли — собственно, то, что и составляло прежде всего суть и своеобразие дарования этого художника, особенность его гражданского и творческого мироощущения, что делало на редкость привлекательными краски его палитры. Мордвинов пришел в кино в 1935 году в знаменательный для молодого искусства период, когда мастера экрана начинали все глубже проникать в сложные процессы социалистического преобразования жизни, пытаясь найти их отражение в изменяющейся психологии людей, в становлении характера нового человека, гражданина молодой Советской страны. Такая задача потребовала высокого уровня актерского искусства в кино, и не случайно именно в эти годы мы наблюдаем широкое привлечение к участию в фильмах многих театральных артистов. Среди них был и Николай Мордвинов.

Приглашение на роль цыгана Юдко в картине «Последний табор» он объяснял случайностью — просто режиссеры Е. Шнейдер и М. Гольдблат не хотели рисковать и поэтому не пригласили на главную роль кого-либо из актеров только что созданного цыганского театра «Ромэн», и вот жребий неожиданно пал на него. Это объяснение верно лишь отчасти. Главным же было то, что многие кинорежиссеры уже давно присматривались к к яркому дарованию молодого Мордвинова, подыскивая возможность для творческой встречи с ним.

Роль Юдко увлекла актера драматизмом, экзотичностью материала и, конечно же, своим поэтическим потенциалом. Мордвинов увидел душу героя, как бы пронизанную лиризмом и песенностью. В ней, по его мнению, должны были найти своеобразный отпечаток и широта бескрайних степных просторов, и тревоги осенних ночей под проливным дождем, и упорство дальних скитаний под палящим летним солнцем.

Но более всего Мордвинова заинтересовала в роли Юдко возможность раскрыть пробуждение самобытной человеческой личности, показать, как в забитом, запуганном человеке начинают проявляться те качества, которыми щедро одарила его природа.

К сожалению, интересно задуманная роль в своем конкретном решении не давала актеру достаточного материала для подробного психологического исследования характера героя. Она была фрагментарна, в первой половине фильма сводилась по существу к вмонтированным в общее действие отдельным крупным или средним планам, требовавшим от актера только внешней выразительности.

Вот на утлом деревянном паромчике, подтягиваемом к берегу старым, видавшим виды канатом, рядом со своим конем стоит Юдко. Это первое знакомство зрителей с героем. Он стоит в глубокой задумчивости, во рту — забытая трубка, глаза выражают непередаваемую словами тоску, кажется, вобравшую в себя все веками повторяющиеся тяготы и невзгоды цыганской жизни. Впечатляющий, но по существу фотографический портрет.