Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942 - Юрий Владимиров

11 октября было объявлено, что командовать фронтом перед Москвой (Западным) будет Г. К. Жуков. С моей точки зрения, до 12–14 октября внешне город еще выглядел спокойным. Но с 15 октября спокойствие нарушилось: началась массовая эвакуация на восток многих крупных предприятий (в том числе частично и моего станкозавода им. Серго Орджоникидзе), организаций и вузов, а также отдельных семей и граждан. Эвакуировалось в Куйбышев (ныне Самара) даже правительство. Но вождь страны И. В. Сталин оставался в Москве.

15–17 октября, бывая на улицах, я замечал, что у многих магазинов, и особенно продуктовых, собирались огромные толпы граждан, стремившиеся добыть себе на долгое время необходимые вещи и продукты. При этом, мягко говоря, было очень шумно. Но я близко к тем толпам не подходил, так как ни в чем не нуждался. Слышал только, что страшное творилось на переполненных Ярославском, Казанском, Курском и Павелецком железнодорожных вокзалах – люди стремились как можно скорее уехать поездами на восток.

Утром 15 октября, придя на занятия в институт, мы узнали, что они отменены, так как получен приказ срочно эвакуироваться в Сибирь – в город Сталинск (ныне Новокузнецк). Всем предложили отправиться по домам и явиться поздно вечером или завтра утром обратно в здание института с необходимыми для длительного путешествия вещами и продуктами и ждать соответствующих указаний. Для многих из нас, особенно для меня, это сообщение оказалось полной неожиданностью.

Сразу возник вопрос, что же делать мне? Я, не раздумывая, с ходу ответил себе: из Москвы не уеду. И не потому, что у меня не будет материальных или, точнее, денежных возможностей для дальнего путешествия в Сибирь и проживания там, что так и было на самом деле, а просто из принципа: лучше здесь же умереть за этот город, чем его бросить. Ведь я так стремился в него попасть, так к нему привык и так его полюбил! Конечно, это было чисто эмоциональное решение. Ведь практически оно означало, что я должен сейчас же записаться добровольно в армию, чтобы защитить столицу от врага. При этом в голову не пришло, что в боях за Москву очень быстро и бесславно можно погибнуть или получить ранение. Но тогда мне показалось очень романтичным и интересным побывать на войне.

Я сразу сказал о принятом мною решении не уезжать из Москвы стоявшему в это время рядом со мной одногруппнику и близкому другу Жене Майонову. Тот без всяких колебаний и сомнений его поддержал, предложив срочно побежать вместе с ним в военкомат Ленинского района, чтобы добровольно встать в ряды защитников столицы с оружием в руках. Но делать это нам не пришлось: на привычном месте, где вывешивались в институте разные объявления, мы увидели написанное крупными буквами сообщение: набираются из членов ВКП(б) и комсомольцев добровольцы в коммунистическую дивизию, и представители нашего института войдут в нее в составе коммунистического батальона Ленинского района. Желающим записаться в это воинское соединение предлагалось срочно зайти в партком института.

…Тогда во всех 25 районах Москвы было создано из добровольцев по коммунистическому батальону. К концу октября из таких батальонов, а также рот сформировали 3-ю Московскую коммунистическую дивизию в составе 11,5 тысячи человек. Фактически все коммунистические батальоны представляли собой обычные рабочие батальоны, а коммунистические дивизии – такие же дивизии народного ополчения, которые в те дни сражались на фронте.

Однако вскоре войсковых частей с таким напыщенным названием практически не стало: по-видимому, в период их создания это название им давалось только для повышения патриотических чувств населения. Это стало очевидным после того, как через две-три недели крупных специалистов – инженеров и ученых – из «коммунистических» формирований отправили по домам, а других бойцов, вроде нас – молодых студентов и рабочих, – рассовали по другим воинским частям, и главным образом по запасным.

…Кстати, весной 1947 года в Ленинском райвоенкомате Москвы я получил новый военный билет взамен временного, выданного в Донбассе в 1945 году. Когда мне его выписывали, то писарь (лейтенант с фамилией Перетятько), увидев во временном – старом – билете запись, что я был призван Ленинским райвоенкоматом Москвы 15 октября 1941 года добровольно в коммунистическую дивизию, решительно заявил, что таких дивизий не было. Он просто записал в новом билете, что я призван в указанное же время и тем же военкоматом добровольно в народное ополчение. При следующем обмене военного билета другой писарь также сделал в нем запись, что я был призван в народное ополчение, но исключил очень важное для меня слово «добровольно». Теперь обо всем этом я уже не жалею.

…Мы с Женей побежали в партком. По дороге туда успели предложить присоединиться к нам ряду товарищей. Однако все ответили уклончиво. Итак, оказалось, что я и Женя стали единственными добровольцами из нашей группы Г-38-П. Не согласились также быть добровольцами очень много студентов из других групп, как нашего, так и других курсов.

В парткоме застали однокурсников – членов партии Васю Голикова и Сашу Волкова, отчества которого не знаю. (Он в 1945 году вернулся в Институт стали и окончил его в 1947 году.) Присутствовали в парткоме еще несколько человек. За столом начальства сидели парторг, секретари комсомольских организаций института Котов и факультета Лева Утевский и двое других лиц.

Мы заявили о своем намерении, и они, хорошо зная нас, без всяких вопросов выдали нам обоим заготовленную заранее в виде бланка бумагу – направление в райком ВКП(б) Ленинского района, где и происходило формирование местного коммунистического батальона. Вместе с нами изъявили желание пойти добровольцами несколько других человек. Со мной и Женей Майоновым пошли вместе молоденький и совсем маленький ростом второкурсник Аркаша Писарев (он погиб на войне), Лева Утевский – бывший наш политрук на трудовом фронте и… проваливший меня на экзаменах по металлургическим печам доцент А. И. Ващенко (по-видимому, его, как члена партии, обязали). После нас отдельной группой пришли в райком Вася Голиков и Саша Волков, а также второкурсники Боря (Борис Николаевич) Старшинов и еще кто-то (не помню). После войны Борис возвратился в Институт стали к сентябрю 1945 года и окончил его вместе со мной в 1949 году. Затем он окончил там же аспирантуру и, став кандидатом технических наук по специальности доменщик, проработал многие годы в Украинском научно-исследовательском институте металлов в Харькове.

Получив удостоверение бойца коммунистической дивизии, мы с Женей Майоновым сразу же отправились в Дом коммуны за своими вещами и для улаживания всех дел перед тем, как покинуть, может быть, навсегда это ставшее нам очень дорогим жилище. Прежде всего я забежал к еще спавшему после прихода с работы Феде Гафурову и сообщил ему об эвакуации института и о происшедшем лично со мной. Он сказал, что пока останется с заводом, где работает.