Овечья шкура - Елена Топильская

За дверью стояла Зоя, которая с порога завопила, что я шляюсь неизвестно где, в то время как меня ждут на телевидении, и что я срочно должна собраться, прыгнуть в машину и ехать поддерживать реноме нашей прокуратуры в прямом эфире.

Я про себя чертыхнулась. Надо же, именно сегодня и именно сейчас надо ехать поддерживать реноме. Может, реноме лучше поддержится, если я раскрою несколько убийств? Но тут за спиной Зои нарисовался хмурый шеф, который подтвердил, что это указание городской прокуратуры, и велел не тянуть кота за хвост. Я попыталась подергать лапами, ссылаясь на то, что я не одета для телевидения, и не накрашена так, чтобы достойно представлять нашу славную организацию. Все эти, безусловно, важные с точки зрения женщины доводы, были безжалостно отметены прокурором как полная ерунда, при этом он даже не посмотрел на меня, чтобы оценить одежду и макияж.

Меня под белы руки в прямом смысле слова выперли из прокуратуры и посадили в машину.

По дороге я уговорила водителя заехать ко мне домой. В считанные минуты набросив на себя что-то более подходящее для выступления в прямом эфире, и подручными средствами намалевав поверх собственного усталого лица другое, более довольное жизнью, я написала записку сыну и отправилась в прямой эфир.

Уже входя в мраморный вестибюль телецентра, я спохватилась, что даже не спросила, о чем меня заставят говорить в прямом эфире.

У окошечка, где выписывают пропуска, меня встречала приятная женщина средних лет, отрекомендовавшаяся редактором, которая повела меня мимо милиционера по бесконечным извилистым лестницам и коридорам, по дороге успокаивая, что эфир не прямо сейчас, а через сорок пять минут, и что ведущий мне сейчас расскажет про все вопросы, которые он намерен обсудить со мной перед камерой, и более того, чтобы я не переживала по поводу своего внешнего вида, потому что она ведет меня к гримерам, которые сделают из меня красавицу.

Она действительно привела меня в тесную комнатку, где, как в парикмахерской, стояли зеркала и кресла перед ними. Миловидная пожилая женщина в нейлоновом фартучке в горошек усадила меня в кресло, накинула нейлоновую пелеринку из такого же материала и крутанула в кресле, задумчиво разглядывая материал, из которого предстояло делать красавицу.

Не могу сказать, чтобы меня это не волновало; но не меньше меня волновал вопрос текста, который мне предстояло донести до телезрителей. Редакторша убежала, сказав на прощание:

— Не волнуйтесь. Сейчас сюда Игорь Петрович придет гримироваться, вот и поболтаете обо всем…

В ожидании Игоря Петровича, которым, как я подозревала, мог оказаться весьма популярный тележурналист Игорь Белявский, я рассмотрела себя в зеркало и пришла к выводу, что до вмешательства гримера я, может, и не тяну на международный стандарт, но, по крайней мере, смотрюсь естественно. Что такое работа визажиста, я уже испытала на себе; розовые глаза меня вряд ли украсят, не говоря уже о том, что экстремальный макияж плохо сочетается с должностью следователя прокуратуры.

Приняв решение, я потянула за кончик завязанной в бантик тесемочки, стащила с себя нейлоновую пелерину и вежливо отказалась от услуг гримера. Но не тут-то было.

Гримерша мягко, но настойчиво усадила меня обратно в кресло, снова закутала пелериной, и положив мне руки на плечи, встретилась с моими глазами в зеркале.

— Как вас зовут? — спросила она вкрадчиво. — Мария Сергеевна? У вас прекрасный макияж. Вы сами его накладывали? Молодец… Тоном пользуетесь? Нет? Только пудрой?

Самое интересное, что она так журчала, ничуть не интересуясь моими ответами; я хранила молчание, а она как будто вела диалог.

— Вам даже и поправлять ничего не надо, вот тут только чуть-чуть припудрить. Тончику немного положим, здесь сделаем посветлее. Разрешите-ка…

Я и оглянуться не успела, как она уже что-то припудривала, что-то замазывала и маскировала на моем лице. Ну не вскакивать же мне было с кресла! Я даже слегка расслабилась и дала себе слово не расстраиваться, как бы я ни выглядела на экране.

Гримерша между тем делала свое дело, попутно развлекая меня посвящением в профессиональные тонкости и не забывая нахваливать мой вкус, мою кожу, мою косметику. И странное дело — я почти ей поверила.

— Вид немного усталый, — продолжала она, — это и немудрено, после целого-то рабочего дня; а мы вот так всю усталость замаскируем. Синячки под глазами замажем, в уголок глаза — белую капельку, и глаз раскроется. Оператору скажете, чтобы снизу вас не снимал.

Моя внешность между тем преображалась самым волшебным образом.

— Губки у вас чудные, — ворковала гримерша, — а мы еще лучше сделаем; вот тут пройдемся карандашиком, вы всегда так делайте, вот здесь покруглее, и все отлично. Ах!

Она отстранилась и оглядела творение своих рук, как Пигмалион — Галатею.

— Ну вот. Причесочку поправим?

Я безвольно кивнула. Происходящее уже начинало мне нравиться. Гримерша ласково наклонила мою голову сначала в одну сторону, потом в другую, на секунду задумалась и взяла в руки расческу.

— Все просто идеально! Вы сами причесываетесь? Дивно, дивно. И так идет вам. Я только слегка челочку уберу, хорошо? Вы ж будете на экране, будете что-то говорить, так? Практика показывает, что люди больше верят тем, у кого лобик открыт. Если волосы на лице, таким людям веры меньше. Ну что, убираю челочку?

Она слегка зачесала набок мою челку, закрепила лаком, и мое отражение в зеркале мне понравилось. Я с удивлением разглядывала свое лицо с большими выразительными глазами, красивой линией рта, нежной кожей… Неужели макияж может так преобразить? У меня даже мелькнула мысль, что если бы я так красилась с юности, моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Более удачно.

— Нравится? — спросила гримерша, и я благодарно кивнула. — Вы можете примерно так краситься каждый день, чуть менее ярко, пудрой пригасите, вот и все. Это все ваши тона, вот посмотрите, — и она приоткрыла передо мной свою палитру с пудрами, тенями, румянами и еще какими-то красками неизвестного мне предназначения.

— Скажите, пожалуйста, — спросила я, недоверчиво уставившись в палитру — совсем такую же, как у Регины, — почему же тогда, когда мне сделала макияж моя подруга, между прочим, визажист, я стала похожа на больную морскую свинку?

— Видимо, она не совсем правильно выбрала цвета для вас, — спокойно пояснила гримерша. — Знаете, что? Давайте я вам запишу свои координаты, если вам понадобятся услуги визажиста, звоните, не стесняйтесь. Я и на дом выезжаю.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я, — но услуги визажиста мне не по карману.

— Что вы, — махнула она рукой, — я беру чисто символически. Сколько сможете, столько и заплатите.

— У вас, наверное, искаженное представление о том, сколько может заплатить следователь прокуратуры, — предположила я, но гримерша только махнула рукой и рассмеялась.

— Вы тоже, небось, думаете, что я лопатой деньги гребу? Отнюдь. На дом меня приглашают в основном пресыщенные дамы, которые не всегда считают нужным мне хоть что-нибудь заплатить.

— Как это? — поразилась я.

— А вот так. Одна наша известная политическая персона со мной познакомилась, когда я ее гримировала для передачи. Потом вызвонила меня к себе домой, я ее обслужила по полной программе, вплоть до маникюра с педикюром, а она напоила меня чаем и сказала: ведь мы же друзья, правда? А с друзей денег не берут…

— И что, не заплатила?

— Нет, — улыбнулась гримерша. — Теперь думаю, имею ли я моральное право рассказывать всем, что она моя подружка?

Болтая таким образом, гримерша взяла протянутую мной записную книжку и вписала туда свое имя — Алла Шарко — и номер телефона.

— А как ваше отчество? — спросила я, разглядывая запись.

— Павловна, но можно просто Алла. Я, кстати, делаю еще и портретный грим…

Она собралась еще что-то рассказать мне, но в комнату вбежала редакторша. Подскочив к нам, она осмотрела мой затылок, быстро спросила гримершу:

— Уже закончили?

И не дожидаясь ответа, схватила меня за руку и потащила на выход. Уже у двери гримерша догнала нас и сняла с меня нейлоновую пелеринку.

Энергичная дама-редактор увела меня по каким-то закоулкам, заставленным громоздкими конструкциями неизвестного мне предназначения, в студию — большое помещение, опутанное ; проводами, и я поразилась, как это захламленное неухоженное пространство не похоже то, что мы видим на экране телевизора.

Там она протащила меня сквозь группки людей, что-то с озабоченным видом обсуждавших, и подвела к импозантному Белявскому, курившему в углу вместе с бородатым коротышкой мрачного вида. С Белявским они смотрелись, как Пат и Паташон; несмотря на холеную внешность телеведущего, он почему-то удивительно соответствовал коротышке — лохматому и неопрятному, одетому в непонятные буро-серые балахоны. Они так нежно посматривали друг на друга, что вывод напрашивался сам собой — если они не друзья, то, по крайней мере, любовники.