Происшествие в Никольском - Владимир Орлов

– Стало быть, за все можно заплатить? – сказала Вера.

– Верка, погоди!

Но Вера уже шумела, разъяряясь, успокоиться не могла, да и не хотела, она была сейчас победительницей, хозяйкой положения, ощущение власти над притихшими женщинами, казалось, снова радовало ее, она не знала, что сделает сейчас, но уж что-то сделает непременно, даст волю обиде, своему несчастью.

– Вера, дочка… – Мать взяла ее за локоть.

– Ну ладно, – сказала Вера, утихнув, – вот что… Уходите вон, чтобы я вас больше тут не видела…

– Вера, дочка…

– Вера, одумайся, поздно будет…

– Я не продажная! И не виноватая! Уходите отсюда, поняли? Уходите!

Колокольникова и Турчкова двинулись к двери, не дожидаясь новых просьб. Турчкова уходила несчастной и испуганной, Колокольникова же как будто распрямилась и, обернувшись напоследок, взглянула на Веру зло и презрительно, хотела, видно, ответить Вере, но сдержалась, только глаза сощурила со значением, а Суханова все стояла в растерянности у стола, не могла поверить повороту предприятия, совсем было слаженного, и Вера подскочила к ней, стала толкать ее к двери.

– Уходите, катитесь отсюда! Чтобы ноги здесь вашей не было!

– Да ты что? Истерика, что ли, у тебя?

– Я вам покажу сейчас истерику!

– Верочка, дочка, опомнись!

– Совсем, что ли, бесстыжей меня считают?

Только сойдя с крыльца, Суханова поняла серьезность Вериных намерений, и тут она поспешила по желтой дорожке за Колокольниковой и Турчковой, оглядывалась при этом и пальцем крутила возле виска. Жест этот вконец разозлил Веру, и она выскочила за женщинами на улицу, хотя и не собиралась этого делать, выскочила и громко, на весь поселок Никольский, выкрикнула им вдогонку напрасные слова, обидные и скверные.

– Мать-то не срами, – обернулась на ее слова Суханова, – ей мужа-озорника по горло хватит!

– Я вот вас осрамлю! – не унималась Вера.

– Ох, Верка, пожалеешь! Ох, погоди, я тебе припомню! Крик твой слезами обернется!

– Вы у меня сами пожалеете!

Уходили гостьи, уносили срам и обиду, друг друга, видно, в своей неудаче стыдились, распалась временная компания; Турчкова отстала от Колокольниковой и даже на левую сторону улицы перешла, Суханова тоже, казалось, шагала сама по себе, ни на кого не глядя, но уже не спеша, устало – ее-то крах был особенным; одна лишь Творожиха, пыхтя, припрыгивая на старости лет, семенила за Колокольниковой – та уходила гордой и энергичной походкой. А Вера все еще стояла у своей калитки, руки положив на бедра, неистовой воительницей. Потом повернулась, решительно пошла домой, прикрикнула на младших сестер, подвернувшихся ей в сенях, рванула дверь в комнату.

Мать сидела у стола расстроенная, чуть не плакала.

– Ну, довольна? – сказала она.

– А тебе-то что?

– И не стыдно тебе? – сказала мать тоскливо.

– А чего мне стыдиться-то?

– Мне вот стыдно. – В голосе матери было отчаяние.

– Ну, а чего же они…

– И тебе будет стыдно за свой кураж. Не сейчас, так через десять лет. Женщины эти в радости, что ли, к тебе пришли? А ты…

– Так что же мне…

Вера ворчала, но уже обороняясь от материных укоров, от материных тоскливых глаз, а сама остывала, и тошно ей становилось, мерзко было на душе. Она присела у стола и все-все случившееся здесь минуты назад припомнила до мельчайшей подробности, и уж особенно то, как сухонькая нервная мать Турчкова норовила встать перед ней на колени, вымаливая прошение сыну. И то, что совсем недавно доставляло ей если не радость, так удовлетворение, то, как она, девчонка, взяла верх над матерями своих обидчиков и могла заставить их унижаться, страдать или в надежде на выгоду поддакивать ей, все это казалось Вере теперь отвратительным и жестоким. «Зачем я это? Зачем я куражилась, кричала на них? Сказала бы „нет“ – и все. Какая я подлая! Обернется мой кураж моими же слезами, верно тетя Клаша сказала, так мне и надо, и пусть».

– Мама, – сказала Вера растерянно, – что же они мне деньги предлагали? Как же бы я взяла их?

– Не знаю…

– А ты бы взяла? – спросила Вера, помолчав.

– Я… – смутилась мать. – Зачем же я?

– Нет, ты скажи: ты бы на моем месте взяла?

– Нет, – вздохнула мать, – не взяла бы…

– Ну вот. А я почему?

Потом они сидели молча, мать, казалось Вере, поняла ее и перестала бранить дочь в мыслях, а Вера была растрогана тем, что мать ее поступила бы точно так же, как поступила она. Снова вспомнила она, как говорила Колокольникова про поганые деньги. И обида, остывшая было, снова, вспыхнула в ней.

– Нет, – сказала Вера, – я этого так не оставлю. Я сейчас же поеду к следователю.

14

Минут через сорок она была в районном центре, шагала с вокзала в прокуратуру, обдумывала в запале слова, какие собиралась сказать Виктору Сергеевичу, не обращала внимания ни на город, ни на толпу вокруг, но вдруг почувствовала, что желает свернуть с привычной дороги на боковую улицу. «Зачем? Что это я?» – остановилась Вера. Впереди был галантерейный магазин, возле него недавно Вера увидела Сергея, а он не почувствовал, что она рядом. «Ну и что? Ну и не нужен он мне больше, – сказала себе Вера. – Что же я теперь-то беспокоюсь?» Она храбрилась, однако мимо магазина все же не пошла, а свернула вправо.

Виктор Сергеевич Шаталов оказался на службе, и, как Вере показалось, ее приход смутил его. «Все мне что-то мерещится, – подумала Вера, – до чего же я стала мнительная…»

В комнате кроме Виктора Сергеевича за своими, видимо, столами сидели еще двое мужчин его возраста, они, помолчав, переглянулись, сослались на дела и вышли. На Викторе Сергеевиче был отлично сшитый коричневый костюм, финская нейлоновая рубашка в полоску, темный галстук с крупными горошинами и галстучного же материала платочек уголком выглядывал из кармана пиджака. Видно было, что Виктор Сергеевич собрался прямо с работы, не заходя домой, отправиться куда-то.

– Я вас слушаю, – протянул Виктор Сергеевич.

Вера все ему выложила про приход женщин и слова Колокольниковой, говорила горячо, с возмущением, распаляясь, повторяла для убедительности всякие сегодняшние мелочи. Умолкла, смотрела на следователя. Неужели ему не передались ее гнев и ее обида?

– Да, – сказал Виктор Сергеевич, подбородок прижав к груди – это хорошо, что вы пришли именно сейчас. Через полчаса вы меня бы не застали.

Вера обрадовалась этим словам: значит, рассказ ее показался следователю важным. Но тут же она подумала, что Виктор Сергеевич дал ей понять, что времени у него на разговор с ней всего полчаса.

– Как быть, Виктор Сергеевич? – сказала она, остывая, и не Виктору Сергеевичу даже, а так, в пространство. – Это они мне вроде отступного сулили. Вроде платы за позор. Так нельзя оставить…

– А что, Вера… – неожиданно живо сказал Виктор Сергеевич, – а может быть, вам следовало понять состояние матерей? А?

– То есть как? – удивилась Вера.

– А так… – начал Виктор Сергеевич, но, заметив в Вериных глазах не только недоумение, но и испуг, осекся, смутившись, и уже после паузы заговорил медленно, неуверенным своим тонким голосом, с остановками и поглядыванием в окно: – Видите ли, Вера, вы достаточно взрослая и разумная. И потом – вы только на вид суровая и сердитая, а в душе, по-моему, добрая… И вот я хочу, Вера, чтоб вы меня правильно поняли…

Тут он остановился, подергал пальцами короткие волосы у залысин.

– Честно скажу, Вера, сегодня я к этому разговору не готов. Да и преждевременный он пока… Но кое-что я вам скажу… Ответьте мне, Вера: как вы представляете свою будущую жизнь? Предположим, пройдет суд, парней накажут. Крепко, может быть, накажут… А как вы будете жить в Никольском? Вы думали об этом, Вера?

– Как жила, так и буду жить, – сказала Вера.

– А не будут ли в вас и ваших близких, в сестренок ваших, тыкать пальцами, и не потому, что парни сели, а по другой причине, – понимаете, по какой?.. Пусть несправедливо, но не будет ли ваша жизнь отравлена?

– Вытерпим как-нибудь…

– Не знаю, не знаю… Трудно пока судить… А может, вам с матерью и сестрами все же стоит уехать из Никольского? А?

– Куда же это? А дом-то наш как же?

– После училища вас все равно куда-то распределят…

– Бежать, что ли, нам из Никольского? Тогда, значит, я виноватая? Нет.

– Ну хорошо, – вздохнул Виктор Сергеевич, – я, видно, начал не с того конца. Вы меня и не понимаете… Скажу про другое. На суде, Вера, все может получиться и вовсе не так, как вы предполагаете. Дело ваше с юридической стороны не простое. Там будут адвокаты, и они при старании смогут доказать, что и вы виноваты.

– То есть как? – растерялась Вера.

– Многое против вас. Многое можно истолковать по-разному… И драка ваша с Ниной, и то, что вы ничего не сказали о ней врачам, и некоторые ваши слова на дне рождения, да и не только слова, а и движения, и то, что вы выпили в тот вечер… Бусинка к бусинке – и вот готово ожерелье… Я сейчас могу произнести будущую адвокатскую речь, из нее вы узнаете, что виноваты вы, а парни – ваша жертва.