Свеча горела (сборник) - Борис Пастернак

25. Гефсиманский сад

Мерцаньем звезд далеких безразличноБыл поворот дороги озарен.Дорога шла вокруг горы Масличной,Внизу под нею протекал Кедрон.

Лужайка обрывалась с половины.За нею начинался Млечный Путь.Седые серебристые маслиныПытались вдаль по воздуху шагнуть.

В конце был чей-то сад, надел земельный.Учеников оставив за стеной,Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».

Он отказался без противоборства,Как от вещей, полученных взаймы,От всемогущества и чудотворства,И был теперь как смертные, как мы.

Ночная даль теперь казалась краемУничтоженья и небытия.Простор вселенной был необитаем,И только сад был местом для житья.

И, глядя в эти черные провалы,Пустые, без начала и конца,Чтоб эта чаша смерти миновала,В поту кровавом Он молил Отца.

Смягчив молитвой смертную истому,Он вышел за ограду. На землеУченики, осиленные дремой,Валялись в придорожном ковыле.

Он разбудил их: «Вас Господь сподобилЖить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.Час Сына Человеческого пробил.Он в руки грешников себя предаст».

И лишь сказал, неведомо откудаТолпа рабов и скопище бродяг,Огни, мечи и впереди – ИудаС предательским лобзаньем на устах.

Петр дал мечом отпор головорезамИ ухо одному из них отсек.Но слышит: «Спор нельзя решать железом,Вложи свой меч на место, человек.

Неужто тьмы крылатых легионовОтец не снарядил бы мне сюда?И волоска тогда на мне не тронув,Враги рассеялись бы без следа.

Но книга жизни подошла к странице,Которая дороже всех святынь.Сейчас должно написанное сбыться,Пускай же сбудется оно. Аминь.

Ты видишь, ход веков подобен притчеИ может загореться на ходу.Во имя страшного ее величьяЯ в добровольных муках в гроб сойду.

Я в гроб сойду и в третий день восстану,И, как сплавляют по реке плоты,Ко мне на суд, как баржи каравана,Столетья поплывут из темноты».

Когда разгуляется

Un livre est un grand cimetière оù sur la plupart des tombes on ne peut plus lire les noms effacés.

«Во всем мне хочется дойти…»

Во всем мне хочется дойтиДо самой сути.В работе, в поисках пути,В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,До их причины,До оснований, до корней,До сердцевины.

Всё время схватывая нитьСудеб, событий,Жить, думать, чувствовать, любить,Свершать открытья.

О, если бы я только могХотя отчасти,Я написал бы восемь строкО свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,Бегах, погонях,Нечаянностях впопыхах,Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,Ее начало,И повторял ее именИнициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.Всей дрожью жилокЦвели бы липы в них подряд,Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,Дыханье мяты,Луга, осоку, сенокос,Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложилЖивое чудоФольварков, парков, рощ, могилВ свои этюды.

Достигнутого торжестваИгра и мука –Натянутая тетиваТугого лука.

«Быть знаменитым некрасиво…»

Быть знаменитым некрасиво.Не это подымает ввысь.Не надо заводить архива,Над рукописями трястись.

Цель творчества – самоотдача,А не шумиха, не успех.Позорно, ничего не знача,Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,Так жить, чтобы в конце концовПривлечь к себе любовь пространства,Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелыВ судьбе, а не среди бумаг,Места и главы жизни целойОтчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,И прятать в ней свои шаги,Как прячется в тумане местность,Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следуПройдут твой путь за пядью пядь,Но пораженья от победыТы сам не должен отличать.

И должен ни единой долькойНе отступаться от лица,Но быть живым, живым и только,Живым и только до конца.

Душа

Душа моя, печальницаО всех в кругу моем,Ты стала усыпальницейЗамученных живьем.

Тела их бальзамируя,Им посвящая стих,Рыдающею лироюОплакивая их,

Ты в наше время шкурноеЗа совесть и за страхСтоишь могильной урною,Покоящей их прах.

Их муки совокупныеТебя склонили ниц.Ты пахнешь пылью трупноюМертвецких и гробниц.

Душа моя, скудельница,Всё, виденное здесь,Перемолов, как мельница,Ты превратила в смесь.

И дальше перемалывайВсё бывшее со мной,Как сорок лет без малого,В погостный перегной.

Ева

Стоят деревья у воды,И полдень с берега крутогоЗакинул облака в пруды,Как переметы рыболова.

Как невод, тонет небосвод,И в это небо, точно в сети,Толпа купальщиков плывет –Мужчины, женщины и дети.

Пять-шесть купальщиц в лознякеВыходят на берег без шумаИ выжимают на пескеСвои купальные костюмы.

И наподобие ужейПолзут и вьются кольца пряжи,Как будто искуситель-змейСкрывался в мокром трикотаже.

О женщина, твой вид и взглядНичуть меня в тупик не ставят.Ты вся – как горла перехват,Когда его волненье сдавит.

Ты создана как бы вчерне,Как строчка из другого цикла,Как будто не шутя во снеИз моего ребра возникла.

И тотчас вырвалась из рукИ выскользнула из объятья,Сама – смятенье и испугИ сердца мужеского сжатье.

Без названия

Недотрога, тихоня в быту,Ты сейчас вся огонь, вся горенье.Дай запру я твою красотуВ темном тереме стихотворенья.

Посмотри, как преображенаОгневой кожурой абажураКонура, край стены, край окна,Наши тени и наши фигуры.

Ты с ногами сидишь на тахте,Под себя их поджав по-турецки.Все равно, на свету, в темноте,Ты всегда рассуждаешь по-детски.

Замечтавшись, ты нижешь на шнурГорсть на платье скатившихся бусин.Слишком грустен твой вид, чересчурРазговор твой прямой безыскусен.

Пошло слово любовь, ты права.Я придумаю кличку иную.Для тебя я весь мир, все слова,Если хочешь, переименую.

Разве хмурый твой вид передастЧувств твоих рудоносную залежь,Сердца тайно светящийся пласт?Ну так что же глаза ты печалишь?

Перемена

Я льнул когда-то к беднякамНе из возвышенного взгляда,А потому, что только тамШла жизнь без помпы и парада.

Хотя я с барством был знакомИ с публикою деликатной,Я дармоедству был врагомИ другом голи перекатной.

И я старался дружбу свестьС людьми из трудового званья,За что и делали мне честь,Меня считая тоже рванью.

Был осязателен без фраз,Вещественен, телесен, весокУклад подвалов без прикрасИ чердаков без занавесок.

И я испортился с тех пор,Как времени коснулась порча,И горе возвели в позор,Мещан и оптимистов корча.

Всем тем, кому я доверял,Я с давних пор уже не верен.Я человека потерялС тех пор, как всеми он потерян…

Весна в лесу

Отчаянные холодаЗадерживают таянье.Весна позднее, чем всегда,Но и зато нечаянней.

С утра амурится петух,И нет прохода курице.Лицом поворотясь на юг,Сосна на солнце жмурится.

Хотя и парит и печет,Еще недели целыеДороги сковывает ледКорою почернелою.

В лесу еловый мусор, хлам,И снегом всё завалено.Водою с солнцем пополамЗатоплены проталины.

И небо в тучах как в пухуНад грязной вешней жижицейЗастряло в сучьях наверхуИ от жары не движется.

Июль

По дому бродит привиденье.Весь день шаги над головой.На чердаке мелькают тени.По дому бродит домовой.

Везде болтается некстати,Мешается во все дела,В халате крадется к кровати,Срывает скатерть со стола.

Ног у порога не обтерши,Вбегает в вихре сквознякаИ с занавеской, как с танцоршей,Взвивается до потолка.

Кто этот баловник-невежаИ этот призрак и двойник?Да это наш жилец приезжий,Наш летний дачник-отпускник.

На весь его недолгий роздыхМы целый дом ему сдаем.Июль с грозой, июльский воздухСнял комнаты у нас внаем.

Июль, таскающий в одёжеПух одуванчиков, лопух,Июль, домой сквозь окна вхожий,Всё громко говорящий вслух.

Степной нечесаный растрепа,Пропахший липой и травой,Ботвой и запахом укропа,Июльский воздух луговой.

По грибы