Когда мы перестали понимать мир - Бенхамин Лабатут

я вас угощу. Хотя, по-моему, вам лучше выпить чего покрепче. Я прав? – Он вылил жидкость из флакона в стакан, где оставалось немного пива, и пододвинул его к Гейзенбергу. – Выглядите уставшим. Вам нужно лучше себя беречь. Вы знаете, что первый признак психологических проблем – неспособность распоряжаться собственным будущим? Подумайте об этом, и вы поймете, до чего невероятно, что мы вообще можем контролировать хотя бы час собственной жизни. Как трудно следить за своими мыслями! По вам, например, видно: вы одержимый. Вы одержимы собственным интеллектом, как извращенец женским лоном. Вы околдованы, профессор; вам высосали мозг. Пейте. Не заставляйте себя уговаривать.

Гейзенберг отпрянул, но незнакомец схватил его за плечо и поднес стакан к его губам. Физик озирался по сторонам, искал, кого бы позвать на помощь, но все посетители смотрели на него без толики удивления, как если бы лицезрели ритуал, который должен пройти каждый. Он открыл рот и залпом выпил зеленую жижу. Незнакомец улыбнулся, отклонился на спинку стула и заложил руки за голову.

– А теперь можем поговорить, как цивилизованные люди. Вы уж мне поверьте, я в этом понимаю. Пусть пространство и время ткутся из одной нити, профессор; нужно постоянно двигаться. Разве можно всю жизнь оставаться на одном месте? Только камни так могут, но не такой человек, как вы. Вы радио слушаете? Я делаю программу, она может вас заинтересовать. Программа для детей, но только для таких любознательных, как вы. В ней я рассказываю обо всех крупных катастрофах нашего времени. Обо всех трагедиях, убийствах и ужасах. Вы знали, что в прошлом месяце во время наводнения в Миссисипи погибло пятьсот человек? Вода хлынула с такой силой, что сносила плотины на своем пути, а люди захлебывались во сне. Некоторые думают, что детям не стоит рассказывать такое, но я другого мнения. Ужас не в том, что тела гниют в воде, раздуваются, мясо отходит от костей. Нет. Самый ужас в том, что я узнал об этом практически мгновенно. На другом конце света я узнал, что мой дорогой дядюшка Вилли и дражайшая тетушка Клара, эти чертовы старики, спаслись, поднявшись на крышу магазинчика, где торгуют конфетами. Конфетами! Если это не черная магия, то что тогда? Какая разница, кто погиб, а кто выжил, профессор? Мы все сейчас жертвы. Вы слишком умны, вы должны понимать. Прекрасно помню, как мне впервые позвонили по телефону. Я был дома у моего деда, а мать позвонила из отеля, куда она ездила отдохнуть от меня. Только я услышал звонок, как сорвал трубку и поглубже вложил в нее свою голову, чтобы ничто не мешало этому насилию; я отдался голосу, который доносился из трубки. Я, беспомощный, так страдал, наблюдая, как рушится мое понимание времени, моя твердая решимость, чувство долга и пропорции! Кто повинен в существовании этого ада, если не вы, ученые? Скажите, профессор, когда началось это безумие? Когда мы перестали понимать мир? – Незнакомец положил ладони на лицо и потянул кожу к ушам, а потом рухнул на стол, будто больше не мог держаться под весом собственного тела. Гейзенберг воспользовался моментом и сбежал.

В тумане он не видел дороги, вытянул перед собой руки, щупал воздух, а когда ноги свело судорогой, упал на корни огромного дуба и почувствовал, что сердце вот-вот разорвется. Он забежал в глубь парка и потерял из вида свет фонарей. Что этот урод ему налил? Он дрожал от холода, язык сухой, перед глазами пелена, адреналин по всему телу, и до смерти хочется плакать. Всё, что сейчас ему нужно, – дойти до своей мансарды, но его так мутит, что на ноги не встать. Он было поднялся, но картинка начала вращаться так быстро, что он обхватил ствол дуба и закрыл глаза.

Когда он открыл глаза, крохотные языки пламени парили в воздухе, мерцая, как стайка светлячков. Ему больше не было холодно, ноги не дрожали. В голове прояснилось, но в то же время он не знал, где находится, как если бы проснулся во сне. Лес изменился до неузнаваемости. Корни деревьев пульсировали, как вены, ветки качались без ветра, земля под ним вздымалась, будто дышала, но тревоги он не чувствовал. Гейзенберга охватило чувство покоя, и ему оно показалось настолько ненормальным, учитывая обстоятельства, что он испугался: как бы этот покой не сменился паникой. Чтобы не запаниковать, он стал наблюдать за игрой света: огоньки заполняли всё пространство, спадали с крон, появлялись из-за листьев, заслонявших небо. Бо́льшая часть мгновенно исчезала, а некоторые горели дольше, оставляя маленький след. У него расширились зрачки, и он заметил, что этот след – не непрерывная линия, а серия точек. Как если бы огоньки вдруг запрыгали с места на место, не проходя через промежуточное положение. Галлюцинации загипнотизировали ученого, и он почувствовал, как разум сливается с тем, что он видит: каждая точка в цепочке появляется без причины, а полный след существует только в его голове, разум переплетает точки между собой. Гейзенберг сосредоточился на одной, но как ни старался сфокусироваться, она всё больше расплывалась. Он на четвереньках пополз за огоньком, стараясь его поймать, и смеялся, как ребенок, бегущий за бабочкой. Еще немного, и он поймает искорку, но тут он увидел, что его окружил легион теней.

Мужчины и женщины с раскосыми глазами тянули к нему руки, хотели дотронуться до него, тела у них перепачканы сажей и пеплом. Они толпились вокруг и не могли сделать ни шага вперед, гудели, как пчелиный рой, застрявший в невидимой сети. Гейзенберг протянул руки к малышу, который будто разорвал невидимую преграду и пополз ему навстречу, но раздался гром, и фигуры обратились в прах, а он так и стоял на коленях, рылся в опавшей листве, искал следы привидений, хоть что-нибудь. Нашел крохотный огонек, единственный уцелевший. Гейзенберг взял его с невероятной осторожностью, прижал к груди и пошел в обратный путь, домой, а порывистый ветер трепал его волосы и фалды пиджака. Гейзенберг не хотел, чтобы этот огонек погас, ни за что на свете. Он нашел выход из парка и повернул к институту. Увидев окно своей комнаты, он почувствовал, как что-то огромное идет по пятам. Посмотрел через плечо, позади черный силуэт, от которого исходит тьма. Он испугался и побежал, но споткнулся и понял: тень отбрасывает его тело, а источник света у него в руках. Он обернулся, чтобы посмотреть в лицо своему призраку, вытянул руки и разомкнул ладони. Свет и тень исчезли одновременно.

Когда Бор вернулся из отпуска, Гейзенберг сказал ему: существует абсолютный лимит того, что мы можем узнать о мире.

Не