От Альп до Гималаев - Бронюс Яунишкис

Махант провел нас на середину храма, где стояла большая бронзовая статуя коровы. У ее ног лежали круглые циновки, на которые он пригласил нас присесть, а сам ушел. Мы стали разглядывать храм. Наше внимание привлекла стоящая у дальней стены громадная бронзовая скульптура Шивы. Шива грациозно развел свои четыре руки, а сам словно оцепе­нел в танце. На его лбу, на месте третьего глаза, сверкал дра­гоценный камень. Талию обвивали три змеи, из раскрытых пастей которых высовывались раздвоенные языки.

Я долго всматривался в Шиву. Он олицетворяет вечную схватку между жизнью и смертью. Поэтому в нем как бы воплощаются несколько богов. Он и свирепый, грозный Рудр, и не знающая пощады Кали, но вместе с тем и мило­сердный Шанкар, и защитник всех людей Пашупа.

У подножия скульптуры был сооружен пандал, оплетен­ный цветами. Это — место для совершения обрядов. Держа в руках сосуды со священным маслом, у пандала собрались брахманы, пурогиты, гуру. Зазвенели колокольчики, и поя­вился Ахтар Магджура со своим пятилетним сыном. Мальчика усадили на циновку у пандала. Он, словно кого-то благослов­ляя, протянул руки. К нему подошел брахман и подрезал ножницами ногти на руках и на ногах, а волосы на голове остриг машинкой, оставив лишь небольшой пучок на макуш­ке. Брахманы умастили свои лбы священным маслом, про­пели в честь Шивы гимн: «Ты танцуй, танцуй, свирепый Шива». Затем мальчика вывели во двор храма. Мы также вышли. Сверкала на солнце вода в прудах. Вокруг росли высокие веерные пальмы. В их кронах резвились маленькие обезьяны. Одна из обезьянок прыгнула мальчику на плечо и дружески погладила пучок волос на его макушке.

Раздался звон колоколов, и брахманы стали читать очистительные мантры. Пурогит семьи маханта разделся сам и, раздев мальчика, вошел с ним в пруд, дабы совершить обряд очищения.

Затем мы вернулись в храм. Священнослужители усе­лись на циновках напротив статуи Шивы и зажгли сандало­вые палочки. Аромат распространился по всему храму. Пу-рогит, взяв с золотого подноса веревочку, сплетенную из трех ниток и обозначающую тримурти, запел гимн. Его пение со­провождалось приглушенным гулом барабанов и звоном цимбал. Пурогит опоясал веревочкой талию мальчика. С это­го момента он стал брахмачарием — учеником, двенадцать лет он будет изучать Веды — священные книги индуизма. Затем пурогит окурил мальчика ароматной амброй и увел за ширму, где его ожидал отец Ахтар Магджура. Теперь наступила очередь наставлений отца. Из-за ширмы время от времени до нас доносился звонкий детский голосок:

— Я буду исполнять все твои указания, отец.

Мальчик вернулся к пандалу. Священнослужители стали складывать у его ног подарки. Мы с Фасати расстелили перед ним тигровую шкуру. Мальчик вручил нам статуэтку танцую­щего Шивы из слоновой кости — знак того, что наш подарок высоко оценили.

После окончания обряда упанаяны пурогит семьи маханта пригласил всех на трапезу в другой храм. Священнослужи­тели и мы, как и подобает духовным лицам, медленно, в молчании двинулись по пальмовой аллее, ведущей к храму. У его дверей нас встретили храмовые служительницы, оде­тые в белые сари. Они посвятили себя тримурти. Это либо вдовы, либо те, кто не могут рожать. Женщины надели каж­дому из нас на шею гирлянду цветов и проводили внутрь храма.

В одной из ниш на ковре были приготовлены угощения. На громадных серебряных подносах возвышались горы тра­диционной индийской жевательной массы из ароматного сандалового крема и растертых листьев бетеля с сушеными орехами. В хрустальных вазах красовались оранжевые апель­сины, огромные плоды манго, ароматные финики и гроздья бананов.

Напротив нас была статуя Шивы, сидящего в позе лотоса. Угрюмое, задумчивое лицо, губы сжаты, на шее ожерелье из черепов. Могучий бог размышляет о быстротекущем времени, о смерти.

Молча и сосредоточенно сидели мы некоторое время. Между тем женщины разложили на банановых листьях нейведию[30], налили каждому по большому хрустальному бокалу хмельной сомы и пригласили угощаться.

Я присмотрелся к обслуживавшей меня женщине. В носу у нее поблескивало золотое кольцо, кольца сверкали также на пальцах рук. Ее волосы были гладко причесаны на пробор. Женщина была на редкость красива.

Когда мы поели, женщины принесли глиняные трубки с длинными чубуками. Трубки были набиты гашишем, кото­рый брахманы очень любят. Я сделал несколько затяжек, выпустил дым и впал в какое-то блаженное состояние. На Фасати гашиш подействовал по-другому. Он со злостью стал выговаривать брахманам:

— Напрасно вы вините нас в том, что хариджане переходят в христианство. Вы же сами толкаете их на это.

— Как это мы?.. — удивленно воскликнул махант Магджура.

— Вы не заботитесь о бедных! Подумайте сами: харид   жанин, повстречав брахмана, обязан обойти его за несколько шагов, а брахман боится даже глаза поднять на этого не­счастного.

— В чем же здесь наша вина? — не согласился Магджура. — Такова уж карма у хариджан, такими их создал Шива.

Теперь уж я не выдержал и резко сказал Магджуре:

— Но ведь и Махатма Ганди требует равенства каст. Магджура ничего не ответил. Брахманы выпили еще по одному бокалу сомы и выкурили по трубке гашиша.

— Махатма Ганди сплачивает индусов против англичан, — вновь заговорил Магджура. — Ганди призывает организовы­вать демонстрации, забастовки, чтобы такими ненасильствен­ными действиями добиться независимости. Это соответству­ет сокровеннейшим желаниям каждого индуса.

— Правильно, - согласился я. — Но вместе с националь­ным освобождением он требует уничтожения института не­прикасаемых.

Заметив, что наш спор обостряется, женщины попросили музыкантов сыграть танец падам. И начали танцевать. Они ходили на цыпочках, грациозно двигали поднятыми руками, головой. Все восхищались танцовщицами. Некоторые брах­маны стали в круг танцующих. Женщины пригласили и нас танцевать, мы не осмелились отказаться. Я танцевать не умел, однако старался подражать движениям других. Но куда там... Узнав от Фасати, что я родом из Литвы, женщины попро­сили меня станцевать литовский народный танец. Я вспомнил только танец «Хочу спать», который знал с детства. Попро­бовал. Все стали кричать: «Ки джай!» Фасати же танцевать отказался, сославшись на то, что в монастыре танцам не обу­чали. Я обратил внимание, что некоторые брахманы стали уходить вместе с женщинами. Мы с Фасати тоже собрались было уходить, но брахманы не хотели нас отпускать, и пурогит предложил:

— Взгляните на любую женщину, которая вам нравится, и она придет к вам.

— Нам запрещено такого рода общение с женщинами.