На границе чумы - Лариса Петровичева

И тут Шани внезапно понял две вещи: у него теснит в груди так, что тяжело дышать, – раз. И он все время протирает глаза, которые заплывают отвратительным розовым гноем.

Это понимание поразило его, словно звонкая неожиданная пощечина, он натянул поводья, и лошадка послушно остановилась. Значит, иммунная система все-таки не выдержала, печально подумал Шани, и моя смерть будет ненамного легче казни на костре… Метель усиливалась. Снежные хлопья летали и кружили, словно стая растрепанных белых птиц. Шани вдруг вспомнил, что уже видел раньше это поле с мутным гребнем леса на горизонте. Все, явившееся ему в давнем сне, сбылось: и чужая форма с дырой в боку, и уставшая лошадка, и всепоглощающий страх смерти. Только вот в прошлый раз он сумел проснуться, и Дина обнимала его, а теперь Дины нет – есть только наступающая зима и бесконечный снег, и вряд ли он сможет пробудиться от этого тяжелого душного сна, пропитанного запахом крови…

– Я не хочу умирать, – сказал Шани и пришпорил лошадку. Надо было двигаться, пока оставались силы.

Глава 11

Да придет заступник

Кровавые слезы, значит…

Андрей быстро шел по дороге в сторону деревни, Несса едва поспевала бежать за ним. Рассветное небо хмурилось, последняя осенняя гроза миновала, и в остывшем воздухе то и дело промелькивали снежные крупинки. Лес, не потерявший еще всей своей листвы, казался унылым и нахохлившимся, словно не ждал от судьбы ничего хорошего. Зато грязь за ночь подсохла, и шагать было легко, перспектива вязнуть по колено в такой ситуации Андрея не радовала.

Когда-то давно он был отличным врачом, знал все симптомы болезней, и стоило только Нессе упомянуть про кашель и кровавые слезы, как Андрею стало ясно: болезнь Траубера – без медицинского вмешательства Аальхарн вымрет за месяц. Полностью. И если раньше он как-то мог абстрагироваться от подобных вещей, тем более что местные болезни есть местные болезни, лечить их он не особенно-то и умел, то теперь пробравшаяся сюда зараза была его проблемой и его виной. В конце концов, как говорил, бывало, отец, есть такое понятие, как личная ответственность за зло, даже если ты сам его и не совершал… Пафосно звучит, конечно, но что поделать… Андрей очень крепко и злобно выругался по-русски – так чтобы ярость, ударившая в затылок, утихла и дала возможность работать, и полез в свой заветный мешок.

– Что это? – спросила Несса, когда Андрей вынул бесконтактный пистолет для прививок. Ничего подобного она, конечно, никогда не видела, и даже не могла предположить, что такие вещи существуют на свете. Разумеется, Андрей не стал объяснять, что такие приборы Гармония выдает всем колонистам дальних планет: нет необходимости в стерилизации инструмента и кожи, в аппарат просто загружается ампула, а потом нужно всего лишь нажать на кнопку.

– Шприц, – произнес Андрей и, осторожно опустив пистолет на стол, снова сунул руку в мешок. Несса смотрела на него во все глаза и, казалось, даже перестала дышать.

– Ты Бората? – спросила она тихонько.

– Хрен с ним, пусть буду Бората, – сказал Андрей. – Пусть кто угодно буду, только не мешай, а?

Потому что мне сейчас нужно полностью сосредоточиться и вспомнить то, о чем я не вспоминал десять лет. Итак, Тpayбер. Сумрачный германский гений, прапрапрадед мой таким спуску не давал и правильно делал. Но времена пошли другие, и Тpayбер нашел применение своему интеллекту и рукам в лабораториях биологической зачистки колонизируемых планет. И знаменитый вирус, кстати, он вовсе не сам изобрел – это мутировавшая бактерия земной бубонной чумы, разумеется, с повышенными возможностями поражения. Ну и плюс кровавые слезы для усиления психологического воздействия – Траубер обожал внешние эффекты. Единственное, что сейчас нам всем поможет,– это биоблокада. Роскошная штука. Говорят, ее создателю, доктору Лебедеву, поставили памятник из золота на одной из колонизированных планет, когда там бушевала очередная зараза. Действует, захватывая вирус в непроницаемую оболочку и выводя из организма через поры кожи и с мочой… А биоблокады мне, разумеется, никто не дал: зачем такая роскошь ссыльному врачу? Но зато добрая Гармония выделила мне блок-пакет первой помощи, притом весьма неплохой, а в университете я прослушал целый спецкурс на тему синтеза биоблокады и теперь смогу ее синтезировать из подручных средств…

Несса с суеверным ужасом следила за его манипуляциями. Андрей вынимал из мешка какие-то пузырьки с разноцветными жидкостями и непонятные предметы, которые то ломал, то собирал заново. Когда у всех пузырьков были скручены макушки, Андрей принялся смешивать зелье, добавляя то одну жидкость, то другую, то резко встряхивая чашку со смесью, то покачивая ее бережно, словно младенца. Это было чудесно и страшно: Несса смотрела, боясь упустить хоть что-то. Андрей о чем-то бормотал на чудном языке, постоянно повторяя: «Траубе, Траубе…» – наверно, отгонял злых духов. Он и в самом деле был великим лекарником, иначе откуда у него взялись бы все эти алхимические приспособления, которых простому народу и видеть не положено. И он наверняка поможет: известно ведь, что Бората умел лечить все болезни, кроме старости и смерти, и даже иногда оживлял мертвых, если те были хорошие люди… Андрей колдовал над пузырьками еще долго, и Несса успела задремать: во сне ей виделась толстая и кривая ржавая игла, которая протыкала звезды и нанизывала их на грязную нить, когда-то бывшую белой. А потом Андрей сказал:

– Мать твою!.. Готово! – И Несса проснулась.

Андрей сиял, словно именинник, и осторожно укладывал в сумку пузырьки и странный предмет, названный шприцем. Опыт Андрея полностью удался, спасительное лекарство было готово, и обращался он с ним трепетно, как с хрустальной вазой. По дороге в деревню Андрей нес сумку так бережно, как не всякая мать будет нести своего ребенка, и Несса знала, что беда перед ним отступит, потому что у Андрея было такое выражение лица, какое Несса видела только в церкви на иконах…

– К кому ты первому пойдешь?

– Я пойду сразу в церковь, – ответил Андрей. – А ты побежишь подымать и созывать народ. Время надо беречь, сейчас каждая минута на счету. Сначала привью тех, кто может двигаться, потом уже обойду лежачих.

– Привьешь? Как это – привьешь?

– Ну, дам лекарство.

Снежные хлопья мелькали все чаще. Вот и зима пришла – долгая, морозная, белая… Деревья обнимет инеем, птицы и животные лишний раз и носу не высунут из своих укрывищ, а люди устроятся в домах, в тепле и уюте, и будут топить печи, гадать о будущем лете и изредка выбираться проведать скотину. А ребята примутся катать снежных баб и скользить на коньках по замерзшему прудику. И никто уже не будет плакать кровавыми слезами. Никто.

Несса наконец-то приспособилась к скорому шагу Андрея и взяла лекарника за руку.

– Лишь бы они собак не спустили, – промолвила она.

Андрей усмехнулся.

– Не спустят.

…Мальчик умирал, и Ана никак не могла признать этого. Сознание не допускало мысли о скорой смерти сына, хотя она прекрасно видела и слышала, что Лоня давится от натужного кашля, что начинает бредить, и его глаза заволакивает розовым гноем, который готовится растечься кровавыми слезами. Ана не верила, что ее сын, ненаглядный единственный ребенок, скоро ее покинет, это казалось ей совершенно невозможным, неправильным, как если бы ночью вместо луны на небе появилось солнце. Потому-то она и побежала в храм – только Заступник, даровавший ей долгожданное дитя, мог сейчас помочь. Не станет же он, только что забрав мужа, отнимать еще и ребенка…

– Заступник Святый и Всевечный, – шептала она, стоя на коленях и обводя лицо кругом, – сохрани наши души, укрепи наши сердца во всяк день, во всяк час, в каждую минуту…

В храме было тихо и холодно. Маленькие красные лампадки перед иконами, которые поспешно зажгла Ана, не в силах были разогнать плотную темноту, которая от тихого света казалась еще гуще и непроницаемей. Лица святых угодников и мучеников выглядели мрачными и унылыми, Ане было страшно, однако она не покидала храм и продолжала молиться, читая все святые строчки, выученные с детства. Не мог Заступник оставить ее и Лоню, не мог… А Лоня лежал, укрытый старой шалью, на каменном полу, под главной иконой, с которой ласково взирал Заступник в алом облачении; Ана слышала, что мальчик начинает надрывно хрипеть, стараясь вдохнуть еще немного воздуха, и молилась еще быстрее, еще громче.

– Мамо…чка, – из последних сил позвал Лоня. В тусклом неверном свете лампадок его маленькое лицо с красными потеками слез казалось уродливой маской. Не вставая с колен, Ана поползла к нему, подхватила на руки: десятилетний, довольно высокий для своего возраста, сейчас он показался ей очень маленьким, легким и невероятно горячим. Ана прижала к себе умирающего сына и зарыдала. Нет, она по-прежнему не верила в то, что он умирает, но он в самом деле умирал. И Заступник, добрый Заступник, который раздвигал моря и поднимал мертвых, который сейчас так ласково смотрел с иконы на измученного болезнью ребенка, не откликнулся на ее мольбу…