Вариант "Ангола" - Игорь Борисенко

– Сметаной надо мазать, – авторитетно заявил кто-то из матросов, когда вечером числа где-то двадцатого жалобы на обгорание стали массовыми. – Фащанов, у тебя нет сметанки?

Вопрос, конечно, был риторический. К счастью, Вершинин – видимо, в силу своей специальности – оказался предусмотрительным. Он сам выходил под солнечные лучи осторожно и ненадолго, постепенно оголяя разные части тела, и меня заставил делать также. В результате, если мы с ним и обгорели, то совсем немного. Кроме того, у Сашки были черные очки, очень полезные на палубе. Прямые и отражаемые водой лучи солнца жгли глаза немилосердно, так, что даже и за темными стеклами было неуютно. К сожалению, запастись достаточным количеством очков никто не догадался. Были они только у вахты и лично у командира. Остальные щурились или лежали под солнцем, закрыв лица тряпками. Несмотря на все ухищрения, почти все мучались от конъюнктивита. Кроме того, стоило сдуру прикоснуться к корпусу лодки или другой стальной поверхности – получался ожог, сильный, чуть ли не до волдыря. Температура постепенно доползла до сорока градусов. Даже вода нагрелась до 28 – мы нарочно измерили, опуская в океан градусник на веревочке. Особенно жутко стало ребятам в дизельном отсеке: там температура не опускалась ниже пятидесяти пяти градусов! Пришлось сделать укороченные вахты, и пустить туда на дежурство матросов из других боевых частей. Но люди, хоть и с трудом, держались, а вот техника, казалось, готова была сдаться. Масло лезло из прокладок компрессоров и даже из накатников палубных орудий, подшипники буквально дымились, из аккумуляторных батарей обильно выделялся хлор, так что заряжать их было смертельно опасно. Особенное опасение внушал снарядный погреб. При такой температуре его вообще следовало затопить из-за угрозы взрыва боезапаса, вот только остаться почти совершенно безоружным в такой дали от дома никто не хотел. Так мы и шли каждый день, сидючи на бомбе. Пронесло.

Очень быстро весь экипаж лишился аппетита. Ели понемногу, только для того, чтобы оставались силы выполнять положенную работу. Фащанов днем не варил ни первого, ни второго – только компот, который не остывал, даже если спустить его в канистре за борт. Тем не менее, люди пили, и не могли напиться. Опреснители не справлялись с работой, воды всегда не хватало.

Еду, кстати, наполовину пришлось выбросить. Как только пришла жара, большая часть продуктов испортилась – колбаса протухла, как и яйца, овощи и фрукты сгнили, хлеб заплесневел. Даже некоторые консервы вздулись, и их тоже отправили за борт. На долгое время нашей пищей стали галеты, сухофрукты и ветчина из банок. Уже поздним вечером, когда становилось хоть немного прохладнее, варили кашу или жидкий супчик из концентратов. На маринованную сельдь никто не мог глядеть. Пока некоторые парни поактивнее еще могли делать что-то, кроме как стоять вахту, они пытались ловить рыбу на пропавшие продукты. Однако морские обитатели не соблазнились тухлой колбасой или позеленевшим хлебом. Тем не менее, без рыбы мы не остались. Несколько раз поднимался небольшой ветерок, и с гребешков волн, растопырив большие грудные плавники, в воздух вылетали летучие рыбы. При удаче множество рыб падало прямо на палубу лодки. Матросы оживлялись, бегали и собирали трепещущие серебристые тельца, а потом на ужин кушали жареную рыбешку, которая оказалось не просто вполне съедобной, а даже вкусной. Потом, в один из дней, похожий во всем остальном на другие (Моисеев позже сказал, что мы проходили мимо Галапагосских островов) торпедисты Русаков и Мартынов ухитрились поймать с помощью веревочной петли гигантскую черепаху. Черепахи эти сначала очень досаждали вахтенным – они принимали их за вражеские торпеды и подводные лодки, так что пару раз Гусаров даже отдавал приказ на экстренное погружение. И вот одной черепахе за ложные тревоги мы отомстили. Вытянули на палубу, разделали и сварили черепаховый суп, будто буржуи какие. Панцирь повесили на рубке, как трофей. Суп меня лично совершенно не впечатлил – сладковатый какой-то вышел, и мясо жесткое. Может быть, просто черепаха была слишком старая, или Фащанов на этот раз подкачал, и приготовил ее не лучшим образом…

Забавно проходила у нас помывка личного состава. В лодке была крошечная душевая кабинка, но ей никто не пользовался. Если мыться соленой водой, на коже получается жуткое раздражение, а опресненной не хватало даже на питье. Так что, стоило вахтенным заметить на горизонте впереди по курсу тучку, мы старались править на нее. Весь свободный экипаж вызывался на палубу, и готовил мыло и мочалки. В случае удачи мы попадали под дождь и спешили смыть грязь, что, впрочем, удавалось редко. Слишком уж быстро все кончалось – только успеешь намылиться, а капать уже перестало. Да и хватало этого ощущения чистоты и свежести очень ненадолго.

Все заросли бородами, как разбойники. Только несколько человек продолжали бриться, в том числе комиссар. Мы с Вершининым тоже решили обрасти, но с разным успехом. Сашка культивировал у себя солидную мужицкую бороду, которую я тут же окрестил "геологической", а вот у меня, как у татарина, росли только какие-то дурацкие клочки. Один на подбородке, один на верхней губе, по одному на каждой щеке. Я не сдавался и все ждал, когда же все вырастет нормально – но видно, не судьба была мне заполучить бороду лопатой. Честно говоря, я сам себе напоминал какого-то юродивого. Сашка меня подбадривал и предлагал поделиться.

– Давай, – говорит, – я своей отстригу, и тебе приклеим в тех местах, где голо? Только вот как с цветом быть?

У него-то волосы были темно-русые, а у меня почти черные. Поддерживая шутку, я предполагал, что можно набрать в дизельном отсеке какой-нибудь сажи и подкрасить пересаженное.

Шутили мы в то время мало… да и вообще мало что могли делать. Даже в каюте одновременно были редко: постоянно то один, то другой находились наверху. У рубки были натянуты два тента, под которыми, если потесниться, могли укрыться человек пятнадцать. Передавая друг другу очки, мы выходили наружу и пытались уловить разгоряченной кожей порывы теплого ветра, освежиться забортной водой.

Примерно на пятнадцатый день похода Гусаров вдруг развил бурную деятельность. Хотя нет, все началось даже раньше. На следующий день после того, как мы поймали черепаху, был праздник Нептуна в честь перехода экватора. Те, кто миновал его впервые, должны были проходить посвящение. Таковых у нас набралась почти вся команда: раньше в этих широтах побывал только сам Гусаров и еще пара человек, в том числе, как ни удивительно, кок Фащанов. Командиру рядиться в Нептуна было негоже – он чинно наблюдал за действом с мостика. Комиссар, Глушко и я тоже участвовать не стали, потому как несолидно командному составу баловаться, как детишкам. Однако остальные моряки с радостью приняли участие в процессе поклонения жуткому зеленобородому чудищу с сиплым голосом. Я даже не понял сначала, кто это такой – оказалось, боцман Новиков. Дочку его изображал Фащанов с грудями из мисок, а жену – укутанный в простыню Крылов, командир моторной группы. Увы, повеселиться как следует у людей сил не хватило: Нептун загадал пару загадок и "окрестил" каждого новичка, макая головой в установленную на палубе бадью.