Лавина (сборник) - Виктория Токарева

Ко мне приблизилась одна из них, в джинсах. Студентка, пожилой курс.

— Меня зовут Света, — представилась она. Я ждала отчества, но его не последовало. — Я работаю с Денисом в одной лаборатории.

У Дениса, между прочим, тоже есть отчество. Ну да ладно.

— Мы знаем, что Денис разговаривал с вами по телефону…

Я кивнула. Значит, приходил и докладывал. Делал достоянием общественности.

— Вы знаете, он просто расцветал после ваших бесед… Он становился совершенно другим… Вы ему очень помогали. Спасибо вам от нас всех.

— Пожалуйста…

Мы замолчали. Свете что-то мешало.

— Извините… — решилась она. — Но вы не могли бы и дальше разговаривать с нашим Денисом?

Я сделала плавный жест в сторону Карины. Карина стояла в трех шагах, подставив лицо солнцу. Южные люди особенно скучают по теплу.

Света посмотрела в сторону Карины, подумала и сказала:

— Это совсем не то…

— Ну почему же? — спокойно возразила я. — Она может дать гораздо больше.

— Вы меня не поняли.

— Поняла.

Химия и физика. Интеллект — это химия. Химические процессы в мозгу. А тело — физика. Ее груди как тугие шары. Она может родить ему ребенка, и Деничка познает чудо отцовства.

А поговорить… Подумаешь… Можно и не говорить.

Подошла наша очередь. Точнее, очередь Нади.

Зал крематория с высокими потолками, наподобие церковных. Женщина — ритуальный работник, тактично руководила прощанием.

Света подошла к гробу, наклонилась к уху Нади и стала что-то нашептывать. Что она говорила? Может быть, успокаивала: все проходит хорошо, много цветов и людей, Надя в гробу выглядит замечательно… Может быть, убеждала Надю не волноваться за оставшихся. Денис ухожен и присмотрен. Не пропадет.

А может быть, Света советовала Наде быть эгоисткой: сбросить все земное, приготовиться к трудностям нового пути и выдержать их.

Света шептала, шептала, и я видела: лицо Нади становилось светлее, спокойнее, как будто она все слышит и приемлет.

Света отошла. Створки под гробом раздвинулись, пахнуло жаром.

Гроб стал медленно опускаться в адскую топку.

Деничка качнулся, как будто хотел упасть на гроб. Я инстинктивно схватила его за руку. Рука крупно дрожала. Казалось, Деничка был подключен к высокому напряжению. Это и было ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ. Я посмотрела в его лицо. На нем было такое горе, из которого не всплыть.

Я заразилась его горем и заплакала. Все стояли и плакали по Наде, по Деничке и по себе.

Когда я вернулась домой, муж уже спал. Я раздевалась в прихожей и слышала, как он ворочается. Скрип пружин был недовольным, как ворчание…

Муж повертелся, потом встал. Нарисовался в дверях.

— Надю похоронили, — объяснила я свой поздний приход.

Муж промолчал. Причина была уважительной.

— И чего? — спросил он.

— Мы думали, ее муж помрет от горя, а он все это время спал с медсестрой.

— Ну и что? — спокойно отреагировал муж. — Можно умирать от горя и спать с медсестрой. Одно другому не мешает.

— Мешает, — не согласилась я. — Взаимоисключает.

Я вспомнила два лица Денички. Одно — возле Карины, светящееся счастьем, другое — у гроба, под высоким напряжением горя. Деничка был подлинным тут и там. Одно другому действительно не мешало, как будто находилось на разных сторонах одной монеты. Денис действительно умирал от горя, но живой в могилу не полезешь, и он спал с медсестрой. Он так выживал. А еще ему нужен был человек, с которым можно было бы все озвучить и осмыслить. И все его преданное окружение заботилось, чтобы у Денички была физика и химия. Можно понять…

Понять можно, а принять нельзя.

— Тебе звонили, — сказал муж.

— Кто?

— Клиенты. Кто же еще…

Действительно. Кто же еще? Но ничего, я буду тщательно расследовать каждое дело и восстанавливать справедливость. А из многих маленьких справедливостей складывается одна большая.

Я скинула с себя всю одежду и отправилась в ванную. Встала под горячую струю. Вода омывала мое поднятое лицо, плечи, руки, стекала к ногам и уходила в маленькое отверстие, в черную дыру. Как в преисподнюю.

Я грохнулась в постель и заснула еще до того, как голова коснулась подушки. Мне не снилось ничего.

Я проснулась от запаха кофе. Муж варил кофе. Нездешний аромат плыл к моему лицу. Это был запах Бразилии, кофейных плантаций, испанского языка. У языка — тоже есть свой запах: английский пахнет туманами, финский — молоком, а испанский — кофе. «Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам, суда уходят в плаванье к далеким берегам, плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию, и я хочу в Бразилию к далеким берегам…» Как хорошо эту песню пел Деничка, высоковатым голосом, а Надя вторила низким, а Надька стучала ладонями по столу, а я танцевала — пластично, как кошка, а Ромео с гитарой в обнимку чесал струны в определенном ритме. Это был ритм молодости, надежд на счастье. Казалось, что счастье — вот оно, надо только дотянуться рукой… «Только Дон и Магдалина, только Дон и Магдалина, только Дон и Магдалина ходят по морю туда».

Я есть. Ты есть. Он есть

Анна ждала домой взрослого сына.

Шел уже третий час ночи. Анна перебирала в голове все возможные варианты. Первое: сын в общежитии с искусственной блондинкой, носительницей СПИДа. Вирус уже ввинчивается в капилляр. Еще секунда — и СПИД в кровеносной системе. Плывет себе, отдыхает. Теперь ее сын умрет от иммунодефицита. Сначала похудеет, станет прозрачным и растает как свеча. И она будет его хоронить и скрывать причину смерти. О Господи! Лучше бы он тогда женился. Зачем, зачем отговорила его два года назад? Но как не отговорить: девица из Мариуполя, на шесть лет старше. И это еще не все. Имеет ребенка, но она его не имеет. Сдала государству до трех лет. Сдала на чужие руки — а сама на поиски мужа в Москву. А этот дурак разбежался, запутался в собственном благородстве, как в соплях. Собрался в загс. Анна спрятала паспорт. Чего только не выслушала. Чего сама не наговорила. В церковь ходила. Богу молилась на коленях. Но отбила. Победа. Теперь вот сиди и жди.

Нервы расходились. Надо взять себя в руки. Надо поговорить с собой.

«Перестань, — сказала себе Анна. — Что за фантазии? Почему в общежитии? Почему СПИД? Может, он не у женщины, а с друзьями. Пьют у кого-нибудь на кухне. Потом разойдутся».

А вдруг пьяная драка? Он ударит, его ударят, и он валяется, истекает кровью. А может, его выбросили в окно и он лежит с отсутствующим лицом и отбитыми внутренностями. Господи… Если бы он был жив, позвонил бы. Он всегда звонит. Значит — не жив. Не жив — это мертв.

Анна подошла к телефону, набрала 09. Спросила бюро несчастных случаев. Ей продиктовали.

— Але… — отозвался сонный голос в бюро.

— Простите, к вам не поступал молодой мужчина? — спросила Анна.

— Сколько лет?

— Двадцать семь.

— Во что одет?

Анна стала вспоминать.

— Валь, — сказал недовольный голос в трубке, — ну что ты заварила? Я, по-твоему, это пойло пить должна?

«У людей несчастье, а они про чай», — подумала Анна. И в этот момент раздался звонок в дверь.

Анна бросила трубку. Метнулась к двери. Открыла.

Сбылось и первое, и второе. И женщина, и пьяный. Правда, живой. Улыбается. Рядом — блондинка. Красивая. Анне было не до нее, глянула краем глаза, но даже краем заметила — красавица. Можно запускать на конкурс красоты.

— Мамочка, знакомься, это Ирочка. — Олег еле собирал для слов пьяные губы.

— Очень приятно, — сказала Анна.

При Ирочке неудобно было дать сыну затрещину, но очень хотелось. Прямо рука чесалась.

— А можно Ирочка у нас переночует? А то ей в общежитие не попасть. У них двери запирают.

«Так. Общежитие, — отметила Анна. — Еще одна лимитчица».

— А из какого вы города? — спросила Анна.

— Из Ставрополя, — ответил за нее Олег.

Та из Мариуполя, эта из Ставрополя. Греческие поселения.

Анна посторонилась, пропуская молодую пару. От обоих пахло спиртным.

Они просочились в комнату Олега. Оттуда раздался выстрел. Это рухнул диванный матрас, Анна знала этот звук. Потом раздался хохот, как в русалочьем пруду. Шабаш какой-то.

Тяжело иметь взрослого сына. Маленький — боялась, что выпадет из окна, поменялась на первый этаж. Теперь в случае чего — не разменять. В армию пошел — боялась, что дедовщина покалечит. Теперь вырос — и все равно.

Анна не могла заснуть. Вертелась. Зачем-то считала количество букв в городах: Мариуполь — девять букв, Ставрополь — десять. Ну и что? Было бы двое детей — не так бы сходила с ума. Но второго ребенка не хотела: с мужем жили ровно, все завидовали: «Какая семья». И только он… И только она знала, как все это хрупко. Анна хотела новой любви. Не искала, но ждала. Второй ребенок лишал бы маневренности.

Анна ходила и смотрела куда-то вдаль, поверх головы своего мужа, как будто высматривала настоящее счастье.